Должностные лица

Щеголихин Иван Павлович

Шибаев достал бумажник, отсчитал Пете деньги.

— Вот тебе мой взнос для начала. Вернешь, когда будет возможность. Без процентов. Теперь расскажи подробно про все дела, я открою у себя производство и, даю слово, фирму твою обскакаю.

— Хочу вас предупредить, дело сложное, и вы можете прогореть. Хотя у нас есть подпольные фабрики, джинсы делают, фурнитуру достают и сходит за иномарку. Вы извините, Роман Захарович, могу я маме сказать, что вы мне субсидировали?

— Можешь, в одном случае — если этого требуют интересы твоего бизнеса. — Он видел, что нравится этому пацану, взаимная любовь у них с первого взгляда.

Петя начал рассказывать подробности. Два месяца тому назад, перед каникулами дядя Даня пообещал ему дефицитную «болотную крысу», и он под это обещание выменял комплект машин «Феррари» и «Тойоту», отдал вездеход на воздушной подушке, еще журнал, еще кое-что.

Но с «болотной крысой» вышла задержка, и Петр остался должен. Это было в апреле перед самым праздником. Время шло, а долг висел, тогда мальчик-кредитор, член совета дружины, потребовал у него комплект машин обратно. А Петя к тому времени съездил к бабушке в Бирюлево, взял у нее тридцать рублей, добавил и выменял себе комплект итальянской армии. Ситуация резко осложнилась, он знал, что ему грозит как нарушителю правил торговли — его будут бить. Так и вышло. Боксер из другого класса после уроков дал ему слева, справа и снизу. Во второй день он добавил еще три оплеухи. Так будешь получать каждый день, пока не расплатишься. У Пети стали сдавать нервы, в школу хоть не ходи, он уже не знал, что делать. Записался Петя в секцию самбо, на первом занятии так старался, что вывихнул руку, и все. Что дальше? Есть еще одно средство — нанять охрану из соседней школы, не специализированной, а обыкновенной. Там есть пацан из восьмого класса по кличке Расплата, у него спецкоманда телохранителей три человека. Договорились, что Петя будет главному амбалу платить по рублю за встречу, а троим ассистентам по полтиннику, получалось в день по два пятьдесят. Теперь силы уравнялись, заканчиваются занятия, Петя выходит из школы, его ждут на одном углу Боксер, а на другом телохранители. Петя идет спокойно, он защищен, но деньги тоже идут, счетчик работает против Пети, а платить нечем. Он снова съездил в Бирюлево к бабушке, но та отказала, сколько можно, если внучек еще те тридцать рублей не вернул. Ничего не оставалось, как обратиться к ростовщику, мальчику из восьмого класса, он будет военным атташе. Ростовщик выдал ему сто рублей с возвратом через неделю. Не вернешь — начисляются двадцать процентов, будет сто двадцать. Если еще неделю задержишь, опять начисление. Короче говоря, Петю уже не спасет даже дядя Даня, на сегодня у него двести десять рублей долгу, и если бы не уважаемый Роман Захарович… А вообще в Москве есть мощный подпольный рынок по продаже солдатиков и машинок иностранного производства, делают большие деньги, но для того, чтобы иметь успех, нужно все на свете бросить, и школу, и родителей.

— Скажите, Роман Захарович, трудно быть меховым королем?

— Чего не знаю, того не знаю, Петр Валентинович. — Вон почему мальчик к нему с таким уважением, теперь ясно. Да, кажется, и за столом тоже.

Петя на его ответ сделал скептическую ухмылку.

— Почему вы мне не доверяете? Все знают, что вы король меха и подпольный миллионер.

Он мигом прикинул — кто опасен? Если все знают, кто? И никого не нашел, кроме Мавлянова. Но этот опасен не тем, что донесет, а тем, что много потребует.

— Но ты же, Петр Валентинович, знаешь, как у нас королям живется? Трудно, конечно. Власть принадлежит рабочим и крестьянам, правильно? Я два класса окончил, а ты уже шесть.

— На бумаге она принадлежит рабочим и крестьянам, а по существу номенклатурным товарищам.

Зачем Пете учиться дальше, если он сейчас уже такой грамотный?

Значит, подпольный миллионер. Ему стало радостно, кажется, он этой минуты ждал всю жизнь — чтобы признали! Даже вот так, в глазах пацана. Устами младенца глаголет истина. Теперь понятно, почему племянница Мавлянова на него глаз положила. Что же, он готов ей отдаться, поскорее бы в Москву переехать. Теперь, зная, за кого его здесь принимают, он очень уверенно заговорил с Мавляновым. Оказывается, они учились вместе с Рахимовым в сельхозакадемии, знают друг друга давно, но скрывают это. Шибаев поставил ему условия — за каждую шкурку кролика вы получите от нас пять копеек, за мерлушку десять, за хороший каракуль пятнадцать, за благородную пушнину — лису, норку, песца, соболя — будем давать вам двадцать копеек.

— Завтра я вам вручу в счет будущих поставок пять тысяч, скажите, где мы встретимся?

Мавлянов был готов к такому предложению, сказал, что завтра в двенадцать тридцать на проспекте Калинина, возле салона красоты «Чародейка», Шибаева будет ждать Шамсинур, такое имя у племянницы. Ну что же, отлично! О'кей, как сказал бы Вася.

Пришло время закруглять званый обед, сам Календулов объявил показ видеофильма, разумеется, зарубежного!

— Ударимся в видеотизм! Станем видиотами! — Похожий на Гоголя оживился, ему нравилось предстоящее зрелище.

Тощая вегетарианка по-французски сказала Пете, что ему лучше бы уйти, гости будут шокированы тем, что школьник смотрит неприличный фильм. Петя согласился, сказал, что «Крестный отец» уже вышел из моды, сейчас пошли кассеты с порнофильмами и самый ходовой «Глубокая глотка». Весь репертуар на Западе строится на трех «С» — суперменство, секс, садизм. Порнография на Западе приобретает новые формы, довольно-таки невинные, ласка голосом, например, вы можете позвонить по телефону, указанному в рекламе, и вас будут ласкать голосом по всем недозволенным местам, а потом на счет в банке вы переводите за сеанс двести пятьдесят франков, не так уж и много в пересчете на наши рубли.

Нет, такого пацана учить, только портить.

Поставили кассету, начался фильм, но Шибаев стал зевать в полумраке, сказывались эти ночи с Ирмой. Сегодня надо сделать перерыв, отдохнуть, тем более, что завтра будет шанс приголубить племянницу, он ее в гостиницу пригласит в свой полулюкс… Зевал, глаза закрывал, и померещился Каратас, четыре дня уже, как Шибаев бросил комбинат, можно сказать, на произвол судьбы, а за четыре дня там можно такого наворочать, хоть в личном плане, хоть в производственном. Надо поскорее возвращаться.

Глава двадцать пятая НЕ УМЕЕШЬ — НАУЧИМ

Только сейчас Вася оценил работу директора. Жизнь на комбинате без пульса, ни о каком плане не могло быть и речи. Выделка заметно уменьшилась, выручка кое у кого заметно увеличилась. Если раньше разрешение на вынос продукции из цеха получали два-три человека, то вчера, например, подали на проходную список из девятнадцати фамилий. Что это значит? А то, что еще столько же пронесли поделки без всякого разрешения. Трудовой накал не стихал, даже наоборот, жарче стало по цехам, но Вася видел, а где не видел, нюхом чуял, вкалывали в эти дни исключительно для себя, обшивая и ублажая своих просителей. Все для народа и ничего для комбината. Процветала тащиловка. Вася налетел на охрану, как гром и молния, — до каких пор, мать-перемать, вы будете ротозейничать, на ваших глазах растаскивают комбинат, а вы чифир гоняете, сигареты с фильтром курите! Кричал Вася и ругался точь-в-точь, как Роман Захарович, но толку не было, ни черта его крики не помогали. Тетка из охраны спросила с недоумением: «Ты чего, Василь Иваныч, кричишь? Так всегда было». А тут еще Григорий Карлович позвонил — надо бы нам встретиться, решить кое-какие вопросы. Вася показал характер — никаких встреч до приезда директора, никаких вопросов. Положил трубку. У Голубя стукачей полно, с ходу дунули ему, что стали больше выносить левой продукции, вот он и замандражил, будто из его кармана выгребают.

Отбоярился от одного, прикатила другая — Зябрева на машине секретаря обкома отобрать шкурки каракуля не черного, не коричневого, а серого. Машина остановилась возле цеха выделки, Вася психанул моментально, раскалился, хоть прикуривай от него, завалил Зябреву шкурками — выбирайте, мне некогда, план горит. Она там чихала и морщилась, а он вышел и пристал к мужичку из охраны:

— На территорию машина прошла, чуть тебе ноги не отдавила, видел?

— Ну?

— А чья она?

— Да какая-то баба приехала.

— Не баба, во-первых, ты не на базаре, говори — женщина, и все внимание на машину — откуда она, из какого учреждения?

Охранник хлопал глазами, не мог понять, чего от него требует Махнарылов — в первый раз, что ли? Всегда въезжали как к себе домой.

— Ты когда брился? — продолжал воспитывать Василий Иванович.

— Вчера.

— А теперь когда будешь бриться?

— Завтра.

— Вот так и живешь, то вчера, то завтра. Волокешь, к чему я говорю? У тебя жизни нет, понял? То вчера, то завтра. А как раз сегодня вверенное тебе предприятие растаскивают. Номер видишь КРА 00–03, чья это машина? Обкомовская, понял? И другим скажи, своему сменщику, начальнику караула, что приезжала машина обкомовская, чтобы они записали номер.

— Что мне, больше всех нужно? — уныло тянул охранник.

— Ты чего ждешь, когда потащат отсюдова крышу и радиаторы парового отопления?..

Не помогали накачки. Растащат комбинат до приезда Шибаева, хоть замки вешай, пломбы везде лепи, и Каролина пропала, мать-перемать, Вася ее вообще на работе не видел, сегодня узнал — укатила с Шевчиком на голубые озера аж в Кокчетавскую область. Вот и несут из ее цеха пошива по девятнадцать комплектов того-сего. Пробудет еще неделю Роман Захарович в Москве, и комбинат разворуют, и рабочие разбегутся. Какой там план, доход, приход — сплошной отход. Отказался Вася разговаривать по делу с Голубем, а он возьми да прикати к нему сам прямо в кабинет под вывеской: «Что ты сделал для плана?»