Дом без номера
Шрифт:
Они гуляли по улицам, покупали жареные каштаны, и он дул на каждый, чтобы его – его! – балерина не обожглась.
Он обожал ее молча, когда она танцевала.
Он обожал ее молча, когда по утрам, в маленькой квартирке, она готовила завтрак.
Он обожал ее молча по ночам, когда вся она принадлежала только ему, а не тем, кто бывал вечерами в кабаре.
Он всё делал молча, потому что был немым от рождения. А она говорила, что в этом есть особый шик: сразу видно – мужчина не разменивается на слова, просто делает, и всё.
Но рано или поздно должна наступить
Зрители замечали, что ее танцы стали еще прекраснее – появилась страсть, игра, энергия. И хозяин кабаре всё чаще выходил в зал именно на ее выступления. И как-то раз, уже под утро, когда она собиралась уходить, закрылся с ней в гримерке. Никто не знает, что тогда произошло, но кабаре загорелось и сгорело до самого фундамента. На пепелище нашли изорванное платье балерины и куртку от военной формы с оловянными пуговицами.
А наши герои пропали.
В далеком прошлом один писатель-сказочник увидел эту историю во сне. Он не знал, что такое «кабаре», он видел только Балерину и стойкого Оловянного солдатика. И пожар, который поглотил их обоих.
– Это они, да? – Алина или Марина всё это время просидела, затаив дыхание.
– Да.
– То есть они не погибли?
– Они погибли для своих друзей, для хозяина кабаре и для Парижа того времени. Потом они немного пожили на страницах книг Андерсена, но им это быстро надоело. И тогда Солдатик и Балерина сменили платье и военную форму на джинсы и свитера и отправились в современный Петербург.
Они так и ходят где-то здесь.
Глава 21
Самая настоящая русалка
Извините, я всё же отлучусь. Ненадолго.
Бродяга умеет рассказывать сказки так, что после них обязательно нужно что-то сделать. А я слишком давно не слышал флейту, и мне начинает казаться, что она уже звучит где-то здесь. Но это неправда, разумеется.
Пока меня нет… Я вам не рассказывал про нашу русалку? Да, всё приберегал на попозже. Вы тогда загляните к ней сами, ладно? Она любит гостей, хотя не всегда это показывает.
Если бы он только знал, как же ей бывает холодно!
Лорелей сидела на своем любимом камне и слушала, как он играет. Она не знала имени музыканта, но куда бы ни шла, всегда стремилась обязательно пройти мимо его дома. Даже когда окна были темными, Лорелей всё равно приходила сюда, садилась на камень, поджимала колени и огромными серыми глазами смотрела на море.
Раньше ей говорили, что море – это ее родители: ветер – отец, а вода – мама. Отец гладил ее по длинным волосам, мама играла и пела.
И кажется, он тоже слышал эту музыку! Иначе как объяснить то, что совсем недавно он напевал песню про русалку, которая вылавливала тонущих моряков и, касаясь их губ, выпивала последний вздох? Только он пел, что так она питалась, а на самом деле это всего лишь способ согреться.
Этот холод жил внутри нее с рождения, он терзал ее утром и вечером, не давал передышки и ночью. Даже когда она говорила, ее зубы выбивали дробь. Раньше ее звали Лролей. Но из-за вечного озноба она никогда не могла выговорить имя правильно, отсюда и родилось – Л-ло-ре-лей.
И лишь недавно, лет двести назад, ей ненадолго удалось согреться. Именно так, как пел музыкант – Лорелей спасла случайного моряка: его грудь была пробита деревянной реей и он умирал у русалки на руках. Моряк бредил. Увидев Лорелей, он решил, что она ангел, и попросил его поцеловать. И коснувшись его губ, с которых тут же отлетел последний вздох, Лорелей впервые в жизни избавилась от ненавистного холода.
Но это случилось только однажды. С тех пор она жила как прежде: грела озябшие руки в лучах солнца, спала, свернувшись клубочком где-то в лесу, гуляла по полям, плавала в море.
А музыкант опять пел про русалок, и Лорелей поморщилась – он всё же поет неправильно!
Дождавшись, когда он замолчал и выключил свет, Лорелей подошла к дому. Она легко забралась на третий этаж, спрыгнула с перил балкона и вошла в гостиную.
Лорелей коснулась пальцами струн гитары, стоявшей у дивана, покрутилась у большого зеркала. Темнота русалке не помеха, она видит всё – даже то, чего, на человеческий взгляд, в комнате нет.
«Он мой!» – беззвучно ощетинилась Лорелей на темных существ, ютившихся по углам. Их тоже привлекала энергия сердца и тепло души музыканта. Существа сгрудились в кучу, но Лорелей всё равно зашипела на них, почувствовав, как ногти на руках твердеют и становятся длинными острыми когтями, а рот наполняется слюной.
Хоть и редко, но бывает, что Лорелей жаждет крови. Боя, когда жизнь побежденного врага можно высосать до капли вместе с его кровью, и неважно, чья жизнь и какого цвета кровь.
Почувствовав это, существа в ужасе разбежались, в комнате снова стало тихо. Желание воевать тоже исчезло.
Лорелей одернула платье и пошла дальше, тихо шагая по деревянному полу босыми ногами. Она приподняла подол, осторожно вступила в блестящую полоску лунного света, присела и… легко проскользнула сквозь половицы в том месте, где луна прочертила ей дорожку. И так же невесомо, по-кошачьи, опустилась в спальне.
Музыкант спал в одежде, лежа на спине поверх покрывала. На тумбочке стоял недопитый бокал белого вина, рядом примостилась вторая гитара. Он спал неспокойно, вертел головой, вздрагивал всем телом и временами шарил около себя рукой, как будто хотел что-то нащупать.
А возможно, он просто чувствовал присутствие русалки.
Лорелей взяла бокал с тумбочки и пригубила. Вкус ей не понравился, а вот ощущение мужской руки на ножке бокала (предметы довольно долго помнят прикосновения человека) оказалось просто восхитительным. Русалка остановилась около кровати и протянула озябшие ладони к музыканту, потом осторожно устроилась рядом – покрывало даже не примялось.