Дом без родителей
Шрифт:
Я ему отдал свою рабочую сумку - выгреб из нее стетоскоп и ручки, печать и бланки рецептов, записную книжку и медицинские карточки.
Сережа взял сумку и ушел, довольный. Даже спасибо сказать позабыл.
Поездкой в Воронеж их отряд премирован за хорошую учебу...
Дениска появился в кабинете вместе со стайкой первоклассников. Они все жаловались на кашель, а у Дениски для разнообразия был еще и насморк. Я всех осмотрел, назначил каждому, что нужно, и напоследок стал выслушивать стетоскопом Дениску. Он выглядел самым слабым среди ребят: тоненький, как спичка, тени под глазами, бледный, будто фарфоровый.
Погладил его по голове, когда кончил выслушивать. Это был машинальный жест взрослого человека. Но Дениска вдруг переменился. Он словно проснулся - посмотрел на меня с удивлением, благодарностью и с жадностью. Ему нужна была простая человеческая ласка. Ему не хватало обычной ласки. Мой рефлекторный жест был для него откровением, благодатью.
Меня это поразило. Более того - потрясло. Я положил руку ему на голову и - теперь уже осознанно - погладил его.
– Эх ты, воробей!
– сказал ему тихо.
И Дениска вдруг подался вперед и прильнул ко мне, уткнулся лицом в мой халат.
Остальные говоруны-первоклашки вдруг затихли, как по команде, и серьезно смотрели на нас с Дениской.
Я растерянно гладил мальчика по голове, и мне хотелось плакать.
– Ты папу и маму помнишь?
– спросил у него мягко.
– Нет, не помню, - сказал Дениска. Я сидел и боялся пошевелиться.
Димка ворвался в кабинет, как буря. Часто дышал.
– Вы телевизор вчера смотрели?
– Смотрел. А ты?
– У нас транзисторный. Родичи одному подарили.. Видели бегемота?
– Который антилопу спасал? От крокодила?
– Ну!.. Это же документальные кадры! Это же правда!
– Конечно, правда.
– Значит, есть доброта в природе? Милосердие, как вы говорите. Даже у животных?
– Значит, есть.
– И у людей оно должно быть! У всех, без исключения! Как уши, нос, глаза...
– И что тогда?
– Тогда те, кто без него родился, без милосердия, просто инвалиды, калеки. Вроде безруких-безногих. И их можно только жалеть. Не нужно на них злиться...
– Зачем же злиться на калек?
– А я их ненавижу... Ненавидел... До вчерашнего дня...
Димка успокоился и ушел. Какую-то душевную опору обрел он в этих телевизионных кадрах...
Явился Дениска с пораненной пяткой. Где он умудрился, бегая по дому, вогнать себе в ногу осколочек стекла? Ни стонов, ни слез от него не было. Сидел и задорно улыбался.
– Стойким ты будешь!
– сказал я уважительно и стал ковыряться в Денискиной пятке. Моим инструментарием была длинная инъекционная игла. Я осторожно манипулировал ею, но, конечно же, это было не безболезненно. Однако Дениска молчал. Молчал и улыбался. Тут как раз пришла Зинаида Никитична. Я при ней кончил "операцию", вручил герою конфету, погладил по голове. Дениска положил конфету в рот и с достоинством удалился, прихрамывая.
Мы с воспитательницей переглянулись, я молча поднял большой палец правой руки...
В этот же день пришел мальчишка из шестого класса, и я вздрогнул, увидев его. Это был выросший Дениска. Это был герой Александра Грина открытый, ясный, светлый, озаренный. Не мальчишка, а птица, распростершая крылья и готовая взлететь.
– Что у тебя?
– спросил я.
– Вот!
– Он поднял рукав рубашки и показал фурункул, зреющий на локте.
– Сейчас!..
Я сделал мазевую повязку, наложил на фурункул, забинтовал и сказал, когда прийти на перевязку. Он кивнул и ушел. Никаких посторонних разговоров. И все-таки мне стало хорошо, как после самой задушевной беседы...
На перевязку он явился, не поздоровавшись. Только чуть улыбнулся в знак приветствия. Улыбнулся - и озарил кабинет. И я подумал, что в свое время был похожим на него...
Третья перевязка не понадобилась.
– Все прошло, - сказал он.
– Да, все прошло, - согласился я...
Иногда я встречаю его в детдомовских коридорах. Он улыбается своей быстрой, как зарница, улыбкой и бежит мимо.
Листаю диспансерный журнал. "Болезни сердца" - пустая страница. "Ревматизм" - пустая страница. "Бронхиальная астма" - пустая страница. И еще целый ряд пустых или мало заполненных страниц. И вдруг открываю "Болезни нервной системы" - здесь черно от записей. Множество фамилий, множество диагнозов. Самые частые из диагнозов: "задержка психического развития" и "ночной энурез". За каждой строчкой в журнале встает лицо. Что-то есть общее во всех этих ребячьих лицах. Но что?.. Я вспоминаю лица своих сыновей - они безоблачны. А лица детдомовских ребят омрачены. На каждом из них тень, даже на самых улыбчивых.
– Никуда мы не пойдем!
– заявили мои посетительницы хором.
– Тут будем сидеть!
Одна забилась под стол, другая залезла за шкаф, третья кривлялась и кричала:
– Мы некультурные! Мы некультурные!..
Я их поодиночке переловил и вывел за белы рученьки в коридор. Дверь закрыл на задвижку, и, пока одевался, чтобы уйти, они ломились в кабинет, выкрикивая что-то свое - задорное и глупое...
Что за бес в них вселился? Видимо, приняли доброе отношение за проявление слабости и тут же распоясались, почуяв "слабинку"...
У Наташи нос красный, щеки шелушатся.
– Тебя где так обветрило?
– интересуюсь я, смазывая ее лицо мазью.
– В лесу, - радостно говорит она.
– Что там делать сейчас? Не пройти, не проехать!
– Я на опушке, Сергей Иванович. Лес-то вовсе не мертвый. Я его слушать хожу. Снег робкий, он все время извиняется. А льдинки все время ссорятся. Одна сосулька билась-билась о другую, грубой стала. И вдруг солнышко. И у сосульки родилась капелька. А когда ветер пройдет, сразу десятки голосов кричат. Каждое дерево звучит по-своему. И каждая ветка. И каждый куст. Они торопятся самые лучшие мысли передать ветру. Ветер будто газета для тех, кто в лесу растет. Все новости сообщит и все выслушает... А еще снегири со мной дружат. Я приношу хлеб и крошу под кустами. Они мне песенки поют. Я отхожу, и они клюют крошки. Красивые. Как лучики от солнца. Мне к ним надо ходить, вы не запрещайте. Не то они погибнут...
Я и не запрещаю. Намазываю ее нос и щеки, И думаю о том, что на территории детдома природы нет. Ни огорода, ни сада, ни парка. Упускается возможность совместного труда, совместного удовольствия. А до леса детдомовцу добраться - это какое желание надо иметь, какую смелость...
Сережа вернул мою сумку - заляпанную и подзакопченную. Весь его рассказ о поездке свелся к тому, что им давали по рублю и можно было покупать что хочешь. Этот факт, видимо, оставил самое большое впечатление. Мимоходом добавил, что они были в музее, в театре и еще где-то. А возле вокзала видели замечательный кинофильм. И он принялся пересказывать его содержание...