Дом без родителей
Шрифт:
Одни беды, одни потери от них! И калечат они души детей. Какой милиции пожаловаться, что ограблена душа ребенка? Как достучаться до этих каменных родителей, как доказать им, что истинная ценность - улыбка ребенка, а не хрустящие дензнаки? Почему я испытываю чувство вины перед их детьми, а им этим родичам - хоть бы хны?..
Сейчас многие кивают на период "застоя" - он, мол, виноват во всем плохом. Но разве сам человек не должен отвечать за то, каков он есть? Разве сам он не способен, если захочет, остаться человеком в самых нечеловеческих ситуациях? Разве сам человек не виноват в том, что озверел, оскотинился?..
Зинаида Никитична привела своих осматривать перед баней, и я ей высказал наболевшие мысли:
– Да, мне страшно об этом думать, - сказала она.
– Что делается с людьми? Не понимаю. Такое чувство, что они дичают, звереют. Кричим о культуре, а ее все меньше. Может, потому и кричим? Взорвали свои храмы, а новых построить не удалось... В наши-то сытые годы сирот в три раза больше, чем после войны. И каждый год добавляются еще тысячи. И ведь это при живых родителях.
Вот спохватились, Детский фонд образовали. Правда, сомнения тут же появились. Может, он и не изменит ничего, этот фонд? Ну, денег смогут больше на ребят отпускать. Пусть даже больше, чем на семейных. Так ведь разве в деньгах только дело! Им душа нужна, этим несчастным детям. Только любящая душа способна спасти их обиженную душу. Разве сможет хоть какой фонд выделить по взрослой душе на каждую детскую? И потом, они ведь беспомощны, наши злючки. Они могут рычать, быть наглыми, неблагодарными. Но они беспомощны, как слепые котята перед жизнью. Сколько стоит буханка хлеба? Как включить газ на кухне, вскипятить чайник?.. Для семейных это пустяк, для наших - китайская грамота...
У меня в кабинете Сережа и Лена. У Сережи под мышкой книга "Таис Афинская". Я хвалю. Сережа удивляется.
– Разве она хорошая? Ребята говорят: зачем ты такую взял? Смотрите, что тут есть!..
Он быстро листает страницы и находит рисунок обнаженной женщины.
– Ну и что?
– говорю я.
– Любовь к женщине - самое прекрасное чувство, самое сильное в жизни мужчины.
– Ну да!
– удивляется Лена.
– Такая гадость!..
Я чувствую, что за ее словами тяжелые впечатления, полученные, видимо, в семье. Говорю о любви, говорю взволнованно. Спасаю любовь от той пошлости, грязи, которой она уже облеплена в ребячьих душах.
Лена слушает недоверчиво, но благосклонно. А Сережа стоит с открытым ртом и не шелохнется. Видимо, только теперь (а он в пятом классе) ему впервые довелось услышать о значении любви для человека. Видимо, до этого никто при нем хорошо о любви не говорил...
– Вы чьи бумаги пишете?
– спрашивает Димка.
– Люды...
– Я называю фамилию нашей беглянки, не отрываясь от писанины.
– А-а, понятно, - Димка хмыкает.
– Она вас в сарай еще не приглашала?
– Зачем?
– Ну, как мужчину... Как мужика...
– Чего ты несешь?
– Я отрываюсь на секунду, смотрю на него и снова пишу.
– А меня приглашала...
– Димка, разговаривая, берет со стола рулончики пластыря, отрезает липкую ленту и приклеивает себе на щеку.
– И что же ты?..
– Я оторвался от бумаг.
– Мало ли что!.. Сходите - узнаете!.. Мужики из поселка не раз приходили...
– Ладно, бог с ней! Чего пластырь-то налепил?
– А, это...
– Димка дотрагивается до щеки.
– Пусть подумают, что рана. Пожалеют лишний раз...
Лежит на кушетке маленький пластмассовый Чебурашка. Кто-то из ребят его тут оставил.
Ленка приходит, видит игрушку.
– Бедненький, - говорит жалостливо, - тебя тоже никто забирать не хочет! Никому ты не нужен в дочки-сыночки!..
Она возится с Чебурашкой. На меня - ноль внимания, словно никого нет в кабинете.
– А вот я буду твоей мамочкой!.. И никому тебя не отдам!..
И уходит с Чебурашкой на руках. И я молчу, не останавливаю, хотя мелькает мысль, что надо бы Ленку окликнуть, напомнить о том, что нехорошо брать вещи без разрешения...
Вчера было девять больных, и сегодня, в воскресенье, я не выдержал, плюнул на выходной и отправился на работу.
Детдом опустелый, тихий. Из девяти вчерашних больных нашел на месте только троих. Остальные разъехались по домам.
Прошел по спальням. Воспитателей нет. Несколько ребят сидят по углам, занимаются кто чем. Двое вывинчивают лампочку, поставив табуретку на табуретку и рискованно балансируя. Двое читают. Девчонки красят волосы. Какой-то мальчишка красится заодно с ними.
Удручающее впечатление произвела эта воскресная безнадзорность. Правда, ребята рассказали, что их отряд уехал на экскурсию...
Наташа меня заметила и подошла.
– Сергей Иванович, а что значит "надорваться"!
– Зачем тебе это?
– Бабки говорили, что мама надорвалась...
Я объясняю значение слова.
– Значит, она сама себе испортила сердце? Да лучше бы мы голодные сидели!
– Долго не просидели бы...
– Буду мамой, ни за что не умру, пока мои ребята не вырастут!..
Она морщит лоб и глядит на меня с непонятной укоризной...
В детдоме ЧП. Мальчишки-восьмиклассники избили девчонку-сверстницу. У той сотрясение головного мозга. Отправили в больницу.
Я поговорил с одним из мальчишек.
– Гадины они все! Нарожают детей - и в детдом!
– Но она-то тут при чем?
– А чего она сказала, что двух детей родит!.
Зинаида Никитична делится со мной:
– Удивительно, как они любят своих родителей! Как нежно говорят о своих забулдыжных папах и мамах. Их лишили родительских прав, но из детского сердца, их, видно, не вычеркнуть. Семейные дети хуже, по-моему, относятся к родителям, чем наши "подкидыши". Моя, например, дочка совсем не замечает меня, слова лишнего не скажет.
А их родители - ох и бестии! Пока детишки маленькие, родители про них не вспоминают. А как детишки в силу входят, вдруг объявляются папули-мамули со своими "чуйствами". И ребята им все прощают, никакого зла не помнят лишь появись, лишь сделай видимость, что интересуешься дочкой или сыном...
Мальчишки-восьмиклассники, что избили девочку, оказывается, напились перед этим. Они еще на молодую воспитательницу напали, напугали ее.
Через день-другой узнаю: одного из восьмиклассников срочно выписали из детдома - обратно к матери-пьянице.