Дом без родителей
Шрифт:
Решил поговорить с ней самой. Дождался в воспитательской. Вежливо попросил зайти ко мне.
– Как вы могли?
– спросил, когда остались наедине.
– Почему вы их избили?..
Алена Игоревна посмотрела на меня снисходительно (совсем как Иринкина мама, когда к ней явился). Слегка покраснела.
– Кто дал вам право лезть не в свои дела!..
– отчеканила внятно и напористо, отделяя слово от слова, увенчивая каждое восклицательным знаком.
– Вы шпион и доносчик! Мне наплевать на вас!..
Она резко повернулась и вышла.
"Какая страшная девица!
– подумал я ошеломленно.
– Она ведь уверена, что права!.. Что ей можно бить учеников!.."
Обрабатывал в очередной раз повреждения Эдика и Сережи. Эдик простодушно рассказывал о том, как плакал, избитый воспитательницей...
Пришел к директору.
– Алена Игоревна не может быть воспитателем!
– Требуете, чтобы уволил?
– Да... Требую...
Он поглядел внимательно. Что-то прикинул. Вздохнул.
– Если она повторит... В общем, уволю... А вы?..
– Что я?
– Вы долго собираетесь у нас работать?..
Пришла моя очередь вздыхать.
– Пока не пойму, что и как надо изменить...
– Ну-ну!..
– сказал директор...
Сережа встречает в изоляторе день рождения. Я ему дарю коробку недорогих конфет и книгу. Сережа рад. С ним вместе болеют двое одноклассников, Валерка и Леня. Валерка местный, в поселке у него есть бабушка. С моего разрешения Валерка убегает к бабушке и приносит литровую банку варенья.
Ребята приглашают меня на пиршество, но я дипломатично отказываюсь. Мальчишки съедают варенье, являются в кабинет, и мы устраиваем "настольный чемпионат" - морской бой, крестики-нолики, ребусы, шарады...
Заглядывают другие ребята. Некоторые поздравляют Сережу, предлагают потаскать его за уши.
– Прежде чем таскать, нужно подарить что-то!..
– отвечает Сережа.
Сверстники называют его ушастиком. На нем застиранная рубаха, когда-то бывшая белой. Она больше на два размера, чем нужно Сереже. На ногах у него физкультурные шаровары, почти новые, и кеды без носков...
Ребята рассказывают, что молодые воспитательницы хвастаются перед ними силой. Недоумеваю, зачем это надо?.. Неужели верны мои прежние догадки? Неужели девчонки настолько закомплексованы, что им надо непрерывно самоутверждаться?.. Здесь, в детдоме, они ощутили вкус вседозволенности. Обрели иллюзию значительности, не будучи значительными на самом деле, еще не состоявшись как личности. Я переговорил с несколькими и убедился, что, кроме самомнения и чужих фраз, в них ничего нет. Никаких осознанных педагогических поисков, никакой положительной программы, пусть даже прожектерской, неосуществимой, но своей, выстраданной, пропущенной через сердце. Ах, как бы я уважал этих девушек, если бы почувствовал в них что-то свое, незаемное!.. Нет, они слепо идут за директором, нахватавшись педагогических вершков. И демонстративно презирают старых воспитателей. Это показное презрение выдает их мелочность...
Пробовал их критиковать. Говорил, что не дети для них, а они для детей. Но как об стену горох...
Ленка, смешно шевеля губами, расхваливает свою воспитательницу.
– Она такая молоденькая, такая красивенькая! Я прямо влюбилась в нее. А как одевается! Джинсы и сапоги американские, кофточка японская. Неужели и я так смогу, когда вырасту?.. На сапогах подковки. Идет - издалека слышно. А какая смелая! Рассказывала, как пристали хулиганы. Она одному подножку, другому подсечку, третьего сумкой по голове. Бац, бац, бац... Даже папа с мамой ее боятся. Как она скажет, так тому и быть. У нас в отряде Петька попробовал ее не послушаться. Она за это такое ему устроила - не рад был. Все увидела: и уши его лопухами, и ногти обгрызенные, и спину сутулую, и нос мокрый. Так ему и надо...
На следующий год она собирается девочку маленькую родить. Уйдет от нас. Так жалко, так жалко. Я, наверное, заплачу, когда она уйдет. А может, и не буду плакать. Может, снова придет молоденькая и красивенькая...
...Добился от СЭС предписания устранить все наши канализационные и прочие прорехи к определенному сроку. Если предписание не будет выполнено, детдом обещают закрыть...
Подходя к детдому, увидел: Сережа сидит на подоконнике третьего этажа, свесив ноги наружу.
– Сергей Иванович!
– закричал он сверху. Видимо, это значило: "Полюбуйтесь, каков я молодец!.."
– Сережа, не надо так сидеть!
– сказал я спокойно и пошел к входной двери.
– А я не сижу!
– крикнул Сережа.
Я поднял голову и обомлел. Он спрыгнул с подоконника и теперь то ли стоял, то ли висел спиной ко мне. Мгновением позже я заметил, что ноги его упираются в небольшую выемку в стене.
– Забраться внутрь-то, наверное, не сможешь?
– сказал я насмешливо. Втаскивать на веревке надо?..
– Смотрите!
– крикнул Сережа и с кошачьей ловкостью оказался снова на подоконнике. Затем он спрыгнул в коридор, не удостоив меня больше ни возгласом, ни взглядом. Видимо, решил, что я не способен оценить его "класс".
Облегченно вздохнув, я потянул на себя входную дверь...
Говорил уже, что, по-моему, больше всего страдают от недостатка внимания, ласки, теплоты девчонки-первоклассницы. Им больше других нужно, чтобы кто-то их просто жалел. Я пытаюсь это делать - поглажу по голове, привлеку к себе, шепну что-нибудь ласковое на ухо. Им нравится. У них стало привычкой - забегать ко мне каждый день после занятий. При этом четко соблюдают "мотивировки" - каждая обязательно на что-нибудь жалуется. Я с ними поговорю, развеселю - и тогда они шумливой стайкой летят в свою спальню.
А тут вдруг устроили игру. После уроков по одной крадутся по коридору, тихонько стучатся в дверь - словно синичка клювиком, - и убегают на цыпочках, и возбужденно шепчутся неподалеку. Мне отчетливо слышно, как они хихикают, - ждут, видно, что я буду выскакивать из кабинета после каждого стука. А я не выскакиваю, работаю с диспансерными картами и улыбаюсь. Я понимаю, что эта игра не пустое озорство, а как бы знак внимания с их стороны.
Дав им натешиться, распахиваю дверь, зову их, и они влетают с визгом и смехом и хвастают друг перед дружкой, как они ловко подкрадывались и как быстро убегали, чтобы я не поймал...