Дом Цепей
Шрифт:
— …он освободил бы отца, — кивнул Циннигиг, пережевывая мясо. Затем он подошел к дереву. — Вот, сестра, — произнес он, предлагая кусочек.
— Горелое.
— Думаю, ты приготовила бы еще хуже.
— Да уж. Давай, проталкивай. Я не хочу жевать.
— Ты не можешь жевать, дорогая. Я понимаю всю иронию… отец Икария не желал быть освобожденным. Так умер Дом, ослабляя ткань мироздания…
— … в достаточной степени, чтобы был разорван тот садок. Давай еще. Ты съел больше, чем я.
— Алчная сучка. Итак, Карса Орлонг… удивил нас.
— Не думаю, что мы единственные обманулись внешностью этого воина.
— Согласен.
— Ты чуешь духи шестерых Т'лан Имассов, Циннигиг? Они притаились там, за сокрытой стеной…
— О да. Теперь они слуги Скованного Бога. Бедняжки. Похоже, им будет что ему рассказать…
— Кому? Скованному?
— Нет, Карсе Орлонгу. Они владеют знанием и надеются руководить Тоблакаем — но даже подойти боятся. Думаю, их пугает присутствие Дома.
— Нет, он мертв. Весь его жизненный дух перешел в копье. Не Дома, а самого Карсы — вот кого они страшатся.
— Ага. — Циннигиг улыбнулся, вкладывая еще кусочек мяса в деревянный рот Фирлис. Тот пропал, скользнув в глубокое дупло внутри ствола. Чтобы сгнить, чтобы питать дерево. — Тогда Т'лан Имассы не такие и глупые.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ДОМ ЦЕПЕЙ
Запер ты двери, окна закрыл, и каждый выход во внешний мир запечатал, и вдруг понял, что сбылся самый страшный кошмар — убийцы здесь, убийцы уже в Доме.
Глава 18
Гневной Богини Вихрь взметнулся преддверием ада
Кузницей стала святая пустыня Рараку
В пыль обращается кровь, идут легионы холодным железом
Там, у сухого причала средь мертвого града
В битве сцепились две армии
И Худ прогулялся по проклятой почве
Как было тысячу раз.
Она прокралась вдоль ряда заботливо сложенных каменных блоков, по краю канавы — знала, мать придет в ярость, видя новую, но уже испорченную одежду — и увидела, наконец, сестру.
Тавора забрала у брата солдатиков из кости и рога, в тени наполовину обвалившейся стены имения (именно ее собиралась чинить артель рабочих) устроив миниатюрное сражение.
Лишь впоследствии Фелисин поняла, что девятилетняя сестра воспроизводила известную битву, извлеченную из исторических архивов — старое столкновение между армиями Короля Анты и мятежного дома Казза Д'Аворе. Та битва повлекла за собой уничтожение силы благородных семейств и подчинение владений Д'Аворе. Приняв роль герцога Кенуссена Д'Аворе, она проработала все возможные варианты тактики, способной принести победу. Загнанный в результате череды несчастливых происшествий в глубокую долину, превзойденный числом… позже совет военных ученых единогласно решил, что победа герцога была невозможна.
Фелисин не знала, сумела ли сестра победить там, где провалился признанный гений войны Кенуссен. Но слежка стала привычкой, восхищение суровой и молчаливой Таворой — навязчивой идеей. Фелисин казалось: сестра никогда не была ребенком, не знала, что такое невинные игры. Она ступила в тень брата, чтобы оставаться там, и когда Ганоэс отправился в военную школу, Тавора мало изменилась. Лишившись тени Ганоэса, она сама как бы стала тенью, отрезанной
Нет, такие мысли не посещали прежнюю Фелисин. Восхищение Таворой было бесформенным, как и подобает девочке.
Клеймо понимания вечно приходит позже. Словно сметают пыль, обнажая каменную статую.
На самом краю разрушенного города, с юга, земля быстро опускается, переходя в россыпи комьев пересохшей глины, а затем в дно былой гавани. Сотни лет обжига под солнцем закалили глину, создав широкие, прочные пандусы.
Ша'ик встала в начале самого большого из старинных наносов, рожденных умирающим морем тысячелетия назад, и попробовала увидеть плоскую низину как место будущей битвы. В четырех тысячах шагов возвышались подобные зубьям пилы остатки коралловых островков, за ними ревел Вихрь. Колдовской шторм содрал с островков прекрасную мантию песка. То, что осталось, едва ли назовешь надежным укрытием для собранных против нее легионов. Подступы будут опасными, регулярное построение невозможным.
Островки создавали широкий полукруг в центре. К востоку земля круто обрывалась, край вышиной в восемьдесят локтей нависал над солончаком — наследием самой глубокой части моря. Расселина расширялась к юго-западу, переходя в бесконечную равнину южной Рараку. К западу лежали дюны, глубокие и мягкие пески, изменчивые под касаниями ветра и таящие множество зыбучих ям.
Она построит свои силы на самом краю, так, чтобы удерживать семь меньших пандусов. Конные стрелки Маттока на флангах, а новая тяжелая пехота Корболо Дома — элита его Собакодавов — займет верх каждого пандуса. Конные копейщики и прочие наездники останутся позади, готовясь напасть на малазан, когда те дрогнут.
Так объясняет Корболо Дом — она плохо помнила вероятную последовательность действий. Кажется, напан рассчитывает сразу перейти к обороне, невзирая на численный перевес. Ему не терпится испытать тяжелую пехоту и штурмовые отряды в сражении с малазанскими эквивалентами. Раз уж Тавора идет на них, разумно пригласить ее к самым подножиям пандусов. Преимущество всецело будет у армии Апокалипсиса.
Тавора снова окажется герцогом Кенуссеном Д'Аворе у Ибиларского ущелья.
Ша'ик закуталась в овчинный плащ, внезапно почувствовав озноб среди жары. Глянула на Маттока, ожидавшего приказов вместе с дюжиной телохранителей. Они держатся поодаль, но явно готовы оказаться рядом за два-три удара сердца. Она не имела понятия, почему скрытный вождь стал так бояться покушения, но… всегда полезно ублажить воина. Когда Тоблакай ушел, а Леомен оказался на юге, Матток взял на себя роль защитника ее особы. И хорошо, хотя она не думала, что Тавора станет подсылать убийц — мимо Богини Вихря не пройти незаметно. Даже рука «Когтя» не сумеет миновать многочисленные барьеры, каким бы садком она не пользовалась.
«Ибо сам этот барьер — садок. Садок, незримой кожей повисший над Святой Пустыней. Захваченный фрагмент уже не фрагмент, но целое. Сила его нарастает. Однажды, скоро, он потребует себе места в Колоде Драконов. Как было с Домом Цепей. Новый Дом, Дом Вихря.
Вспоенный кровью уничтоженной армии.
А когда она встанет передо мной на колени, что тогда? Милая сестрица, сломленная и согбенная, покрытая грязью и более зловещими пятнами, легионы пали во прах, став пиршеством плащовок и грифов — сниму ли я боевой шлем? Открою перед ней на миг лицо?