Дом Цепей
Шрифт:
— А чей был зуб?
— Алрута. Прошу, больше не крути.
— Извини, низменник, но мне нужно провернуть бревно назад, в прежнее положение.
— Проклятие твоей мрачной логике, Теблор.
— Как тебя зовут?
— Торвальд Ном, хотя среди врагов малазан я известен как Костяшки.
— А где ты выучил язык сюнидов?
— На самом деле это старый торговый язык. До охотников за головами к ним ездили натийские торговцы. Велась взаимовыгодная торговля. Честно говоря, твой язык очень близок натийскому.
— Солдаты бормотали непонятно.
— Ясное дело — это ж солдаты. —
— Я решил, что малазане — мои враги.
— Значит, в чем-то мы схожи, Теблор.
— Низменник, общего у нас только это гнилое бревно.
— Как скажешь. Хотя должен поправить тебя: как ни мерзки малазане, нынешние натийцы ничуть не лучше. Среди низменников у тебя друзей не найдется, Теблор. Будь уверен.
— Ты натиец?
— Нет, я дарудж. Из города на далеком юге. Дом Ном велик, многие семьи в нем весьма богаты. Даже в совете Даруджистана есть Номы. Никогда с ними не встречался. Увы, имения моей семьи гораздо… э… скромнее. Отсюда частые мои путешествия и отчаянные предприятия…
— Слишком много болтаешь, Торвальд Ном. Я готов снова крутить бревно.
— Черт! Я надеялся, что ты забудешь.
Конец железного стержня почти наполовину ушел в дерево; крепление цепи стало покореженной массой металла. Ноги Карсы непроизвольно дрожали и дергались. Отдыхать между рывками приходилось все дольше. Раны от щепок на груди и спине вновь открылись, и кровь текла непрерывно, смешиваясь с потом, пачкая одежду. Кожа и мясо на лодыжках стали жутким месивом. Торвальд поддался усталости и, как только Карса вернул бревно в прежнее положение, заснул.
В те моменты, когда воин — урид отдыхал, откинувшись на пологую стену, в яме были слышны только его хриплые вздохи, сопровождаемые более тихим дыханием и бормотанием с того конца бревна.
Потом кто-то прошел над головой — в одном направлении, потом в противоположном. Шаги затихли.
Карса снова выпрямился, голова закружилась.
— Отдохни подольше, Теблор.
— Нет времени, Торвальд Ном…
— Ох, да есть время. Рабовладельца, который завладел тобой, придется подождать — он уехал с ротой малазан. Как минимум до Мелимоста. В Дурацком лесу и в Желтой Марке множество бандитов, и я чувствую в этом свою заслугу. Именно я первым объединил пестрые шайки грабителей и душегубов. Они уже пришли бы мне на помощь, если бы не малазане.
— Убью этого рабовладельца, — заявил Карса.
— Поосторожнее с ним, гигант. Силгар — человек неприятный, он умеет обращаться с воинами, такими как ты…
— Я урид, не сюнид.
— Ты часто это говоришь, и я верю — ты явно злее, да и сильнее. Но Силгара берегись.
Карса поставил ноги на бревно.
— Время для отдыха есть, Теблор. Зачем освобождаться, если не сможешь идти? Я в цепях не в первый раз, так что советую со знанием дела: жди, оказия подвернется. Если сперва не умрешь от голода.
— Или утону.
— Да, точно. Я понимаю, почему ты говорил о смелости. Признаюсь: я испытал миг отчаяния.
— Ты знаешь, как долго здесь сидишь?
— Ну, на земле был снег, а озеро только
Карса бросил взгляд на тщедушную, едва различимую фигурку в дальнем конце. — Торвальд Ном, даже низменник не должен подвергаться такой участи.
Смех человека походил на скрип: — И ты называл детьми нас. Вы, Теблоры, рубите людей, словно вершите казнь, но среди нас казнь считается актом милосердия. Для нас, осужденных, приготовлены долгие пытки. Натийцы сделали причинение страданий искусством, они даже зимний холод поставили себе на службу. Если бы Силгар — или малазане — не схватили тебя, местные уже сдирали бы с тебя кожу по ленточке. Они посадили бы тебя в тесный ящик, чтобы ты исцелился — они знают, что ваш род невосприимчив к инфекциям — а потом начали бы снова, и снова. Смею вообразить, что в городе полно недовольных тобой людей.
Карса снова потянул за цепь.
Его прервал шум сверху: раздались голоса, затопала дюжина или еще больше босых ног, по деревянному полу сарая заскользили цепи.
Карса снова припал к стене. Люк открылся. Вначале показался человек с фонарем, за ним сюниды — почти голые, в коротких грубых рубахах — медленно пошли вниз, звякая короткими кандалами на ногах. Низменник с фонарем спустился до настила между двумя траншеями. Шестеро сюнидов — пять мужчин и женщина — покорно шагали за ним.
Головы их были опущены; ни один не желал встретить прямой, суровый взор урида.
По жесту руки низменника, вставшего в четырех шагах от Карсы, сюниды повернулись и прыгнули в грязь своей траншеи. В «яму» спустилось еще трое низменников, они закрепили цепи на ногах сюнидов. Никто не сопротивлялся.
Затем низменники поднялись по лестнице. Люк заскрипел петлями, закрылся с гулким звуком; поднятую пыль было не видно в темноте.
— Точно. Это урид, — прошептал кто-то.
Карса оскалился: — Это голос Теблора? Нет, не может быть. Теблоры не становятся рабами. Теблоры скорее умрут, чем склонятся перед низменниками.
— Урид… в цепях. Как все мы…
— Как сюниды? Те, что позволили вонючим низменникам подойти и закрепить цепи на лодыжках? Нет. Я в плену, но никакие оковы меня не задержат. Пришло время напомнить сюнидам, что значит быть Теблором.
Послышался новый голос, женский: — Мы видели трупы, положенные рядами у лагеря охотников. Видели телеги, забитые мертвыми малазанами. Горожане воют. Но нам сказали, что вас было всего трое…
— Нет, двое. Наш спутник Делюм Торд был ранен в голову и разум его улетел. Он бежал вместе с собаками. Будь разум его цел, держи он в руках меч из кроводрева…
Сюниды вдруг забормотали, с суеверным почтением повторяя слово «кроводрево».
Карса скривился. — Что за безумие? Неужто сюниды забыли старые пути Теблоров?
Женщина вздохнула: — Забыли? Да, очень давно. Наши дети убегали ночами из дома, чтобы блуждать в южных низменских землях, они жаждали их проклятых денег — кусочков металла, вокруг которых будто бы крутится вся жизнь. Наших детей подло использовали — некоторые даже возвращались в долины, но только чтобы шпионить для охотников. Они сожгли тайные рощи кроводрева, убили лошадей. Измена собственных детей — вот что сломило сюнидов, урид.