Дом Цепей
Шрифт:
Карса медленно поднял голову, устремив глаза к свирепому, будто звериная морда, лику Уригала. Ему показалось, что в пустых каменных глазницах бога блеснула радость. Показалось? Нет, он кожей ощущал, что Уригал доволен: богу не терпится получить обещанные трофеи. Карса обязательно расскажет об этом Делюму и Байроту. И Далиссе тоже расскажет, чтобы она благословила его в путь. Карса нуждался в этом, хотя никогда не слышал от девушки ни одного теплого слова. Как же ему хотелось, чтобы на прощание она произнесла: «Я, Далисса, еще не получившая родового имени, благословляю тебя, Карса Орлонг, на твой нелегкий и славный поход. Желаю тебе
Она вполне может сказать ему такие слова. Карса чувствовал, что он небезразличен Далиссе. Да, именно он, а не Байрот. Далисса просто забавлялась с Байротом, кокетничала. Так поступают все девушки. Но ее Кинжал Ночи оставался в ножнах. У Байрота нет настоящего честолюбия; он вспыхивает и быстро остывает. Такой человек не способен вести за собой. Байрот может только подчиняться другим, а Далиссе этого явно мало.
Далисса будет принадлежать ему, Карсе. Она дождется его победоносного возвращения с берегов Серебряного озера. Только для него Далисса вынет из ножен свой Кинжал Ночи.
«Желаю тебе уничтожить целый легион детей. Пусть огонь их пылающих жилищ озарит твой жизненный путь».
Карса поднялся с колен. Листва берез, окружавших полянку, замерла. Ни ветерка. Воздух, который казался густым и тяжелым, проникал сюда с низин, двигаясь вслед за солнцем. Достигнув поляны с Ликами-на-Скале, он замирал, чтобы превратиться в дыхание богов.
Карса не сомневался: дух Уригала сейчас находится рядом с ним. Его привлекла клятва молодого воина, его обещание вернуться, увенчанным славой. Да и остальные боги тоже наверняка заинтересовались. Карса узнал их имена раньше, чем научился произносить первые слова: Берок Шептун, Кальб Молчаливый Охотник, Теник Сокрушенный, Халад Оленерогий, Имрота Жестокая и Сибалла Безродная. Сейчас все они снова пробудились и жаждали крови.
«Так внимайте же мне, боги! Я только начинаю свой путь. Совсем недавно я вступил в восьмидесятый год жизни, став полноправным воином. Я слышал древние легенды, которые рассказывали друг другу шепотом. Они повествовали о человеке, который однажды придет и сплотит всех теблоров, прекратит распри между кланами и поведет единую теблорскую армию на низины, чтобы начать Войну Народов. Этот человек перед вами. Я – тот, кто воплотит легенды в жизнь, и обо мне станут говорить в полный голос».
Невидимые птицы пели о скором наступлении сумерек. Карсе пора было возвращаться. В селении его ждали Делюм и Байрот. И Далисса, в сердце которой таились заветные слова.
«То-то Байрот разозлится», – с усмешкой подумал Карса, покидая святилище.
Карса ушел, а тепло его тела еще долго сохранялось в воздухе поляны. Мягкая болотистая почва не торопилась расправлять следы, оставленные его коленями и башмаками. На поляну легли предвечерние тени, и только каменные Лики-на-Скале по-прежнему освещались оранжево-красными лучами солнца.
Потом из земли восстали семеро. Темно-коричневая морщинистая кожа обтягивала иссохшие мышцы и тяжелые кости. Солнце окрасило их волосы в цвет охры, но там, куда не попадали его лучи, пряди и клочья волос были черными, словно застоявшаяся вода. Кое у кого из восставших не хватало руки или ноги, конечности других были обезображенными. У одного из калек не хватало нижней челюсти, а лицо другого и вовсе было снесено наполовину. Словом, каждый из семерых являл собой довольно жуткое зрелище.
Они вышли из пещеры под скалой. К счастью, гробница, куда всех поместили, не стала для них тюрьмой на долгие века. Никто не верил, что эти семеро когда-нибудь воскреснут. Согласно ритуалу, их останки просто бросили туда. Участь поверженных – вечное забвение. Будь их поражение доблестным, тела оставили бы на открытом месте, чтобы семеро обрели покой, наблюдая, как проходит век за веком. Но увы, эта семерка не заслужила почета, а потому их поместили во тьму гробницы. Правда, сейчас никто из них не испытывал горечи по этому поводу.
Неожиданный подарок судьбы они получили позже. Он стал лучом света в кромешной темноте пещеры, неся с собой обещание новой жизни. От них требовалось всего лишь нарушить прежнюю клятву и принести новую. Это сулило всем семерым возрождение и свободу.
Соплеменники пометили место их заточения и высекли на скале грубые каменные лики, похожие на лица поверженных. Пустые каменные глазницы с насмешкой глядели на окружающий мир. Завершая ритуал заточения, сородичи произнесли имя каждого из них. Магическая сила, вложенная в имена, сохранялась и по сей день, воздействуя на племенных шаманов тех, кто пришел и поселился на каменистых просторах древнего Лейдеронского плато.
Сумерки сгущались, и на поляне становилось все темнее. Восставшие из гробницы стояли, не шевелясь. Шестеро дожидались, когда седьмой нарушит молчание и заговорит, но тот не спешил. Он был опьянен долгожданной свободой, хотя ее границы не простирались дальше поляны. Еще немного – и свобода уничтожит последние цепи, и тогда семеро перестанут глядеть на мир через глазницы каменных ликов. Служба у нового господина обещала странствия по всему свету и возможность убивать без счета.
На самом деле имена семерых звучали не совсем так, как их привык произносить Карса. Уриал, чье имя в переводе означало «Замшелая Кость» и которого теблоры называли Уригалом, наконец заговорил.
– Дерзкий парень, – сказал он. – И весьма самоуверенный.
– Ты чересчур веришь в этих теблоров, – возразила ему Син’балла («Лишайник-вместо-Мха», она же Сибалла Безродная). – Теблоры! Они ничего не знают, даже своего истинного имени.
– Радуйся, что не знают, – прохрипел Бер’ок.
Из-за сломанной шеи и свернутой набок головы ему пришлось повернуться всем телом, чтобы увидеть Лики-на-Скале.
– Как-никак, Син’балла, – продолжал Бер’ок, – у тебя есть собственные дети, и они несут в себе истину. А для всех остальных… что ж, пусть утраченная история таковой и остается. Нам это только на руку. Их неведение – самое грозное наше оружие.
– Мертвый Ясень говорит правду, – поддержал его Уриал. – Знай они о своем наследии, нам никогда бы не удалось настолько извратить их веру.
Син’балла презрительно передернула искалеченными плечами.
– Когда-то, Уриал, ты возлагал надежды на некоего Палика. Ты говорил, что перед моими детьми открывается блистательная дорога. Но он потерпел поражение, этот Палик.
– Здесь наша вина, а не его, – прорычал Харан’ал. – Мы были слишком нетерпеливы и очень надеялись на свою силу. Сами знаете, чего нам стоило разрушение старой клятвы.