Дом Для Демиурга. Том первый
Шрифт:
Даже так… Ролан сел на постели, по-прежнему глядя в стену. Толстяк спасал свою дочь, попытавшись выдать ее за рабыню, а получилось, что своими руками приблизил ее смерть.
— Будет суд? — спросил Ролан.
— Ты лучше меня знаешь Его Величество. Если не суд, так ссылка.
А девушку не вернешь, а Меррес отделается легким испугом, а проклятье уже произнесено, и ничего не исправить. Долг Ролана — защищать брата; вот он его и защитил, встав между ним и проклятьем. Что теперь ссылка, суд, отцовский гнев, вся эта глупость и суета!
— Не пишите, Роже, прошу вас. Не надо… Пусть все это останется между нами.
Полковник вздохнул. Ролан повернулся к нему. Бравый военный напоминал куклу, набитую ватой. Даже усы обвисли. Принц понимал, что у того на душе. Взрослый дурак подталкивает молодого совершить глупость, но на нем почти нет вины: не он же бил несчастную девчонку… Эниал должен быть наказан, но пьяный семнадцатилетний мальчишка, слишком жадный до чужого одобрения, благоговеющий перед маршалом, в чем именно он виноват? В том, что уродился на свет вот таким, боящимся насмешки пуще любой подлости и пакости?
Он должен быть наказан, но отец поступит по закону. Королевский суд чести, где король и разбирает обстоятельства дела, и выносит приговор… исход ясен заранее. Закон для отца важнее любого родства. Бедный брат, бедный, глупый брат…
— Я поговорю с ним. С ним и с маршалом.
— Меррес не станет тебя слушать, — вздохнул Фабье.
— Станет, — оскалился Ролан. — Еще как станет.
Маршал Меррес бессильно рухнул в кресло, тупо глядя в дверной проем. Волчонок показал клыки… или змееныш продемонстрировал ядовитые зубы? Наглости и выдержки в семнадцатилетнем сопляке оказалось в избытке. Хуже всего, что он был прав, прав от начала до конца. Знай маршал, чем окончится история с тамерской девкой, он бы оставил ее себе, а не вручил дураку Эниалу. У наследника нет ни малейшего соображения. Развлекаться — развлекайся, но убивать-то зачем?!
Меррес старался дышать поглубже, чтобы заглушить колющую боль в левой руке. Он всегда был слишком полным, но сердце впервые напомнило о себе. И немудрено — после разговора с младшим принцем недолго и ноги протянуть. Змееныш был вполне убедителен в подробном перечислении всех последствий, которыми грозила маршалу так невинно начавшаяся история.
И все из-за кого? Из-за идиота, не сумевшего поладить с девкой…
Теперь придется учиться ладить с младшим, лебезить перед мальчишкой, лейтенантом, полторы девятины как напялившим мундир. Ходить перед ним на цыпочках, делать все, чтобы у того не возникло желания рассказать отцу мерзкую историю, в которую маршал вляпался по милости наследника.
Как Фабье сумел разнюхать все это? Кому он еще рассказал? От полковника можно было бы избавиться в ближайшем сражении, да и от Ролана тоже. Тот вечно лезет в гущу драки, старается показать свою храбрость. Но если оба погибнут, а обо всех обстоятельствах знает тот же Оген? Отставка, даже самая позорная, лучше топора и плахи…
Эниал накрыл голову подушкой, чтобы скулеж, рвавшийся с губ, не был слышен по всему этажу. Брат не пожалел кулаков. Бил по лицу, по груди — жестоко, словно желая убить. Но самым страшным были не удары, а белое лицо, словно ослепшие пустые глаза. Это был не знакомый с первого вздоха, с первого шага Ролан, который всегда был рядом, любимый брат, в которого можно было глядеться, как в зеркало, с которым они делили и детские хвори, и секреты… Нет, это был демон, вселившийся в брата, гневный и беспощадный.
Принц вспоминал, как все случилось. Брат вошел в его комнату, схватил Эниала за воротник мундира, заставил подняться с кровати, и ударил в лицо.
— Ты… что? — не от боли еще, от изумления закричал принц. — За что?
— Ты знаешь, за что, — прорычал демон, вселившийся в Ролана.
— Из-за девки? — Эниал получил очередной удар, на этот раз в живот, отлетел к стене и там согнулся, со страхом глядя, как брат подходит к нему. — Из-за тамерской…
— За то, что ты — насильник и убийца. За то, что ты сделал. Ты, наследник… офицер… благородный человек… — Град ударов, негромкие, но четкие слова. — Тебя нужно судить… но я клялся защищать тебя… и не нарушу клятву.
— Ты не скажешь отцу?
— Нет. Может, я делаю глупость… — брат опустил руки. — И наверняка так… Но…
Не договорив, Ролан развернулся и вышел вон. Хлопнула дверь. Эниал доковылял до постели, повалился на нее и завыл, прижимая ладони к разбитым губам.
— Кабы маршала удар не хватил, — сказал полковник, подходя к Ролану, бинтовавшему с трудом найденной чистой тряпицей руки.
В голосе Фабье не слышалось ни упрека, ни сожаления. Ролан молча улыбнулся, с трудом растягивая губы. На такую милость судьбы он не надеялся. Такие, как Меррес, умирают в своей постели от старости, а не от удара, и тем более не от угрызений совести. То, чего нет, угрызать не может.
— Он еще спляшет на моих поминках, — буркнул, разобравшись с узлом, юноша.
— Это вряд ли, — нехорошим голосом пообещал Фабье. — Это очень вряд ли.
Юноша прикрыл глаза. Ему казалось, что каждый сделанный шаг заводит все дальше в трясину не только его самого, но и всех, кто с ним связан. Первый выбор между родством и совестью он сделал днем, предпочтя благополучие брата торжеству правосудия. Потом — угрожал маршалу, словно шантажист, грозил тем, чего делать не собирался. Потом — поднял руку на близнеца… Эниал даже не сопротивлялся. Теперь Фабье явно собирался по-тихому разобраться с маршалом.
Чем дальше, тем глубже в трясину, тем хуже и хуже. Так начинает сбываться проклятье?..
— Роже… Я не могу вам приказывать, но хотел бы попросить.
— Да, ваше высочество? — удивленный полковник отступил, оперся на стол. — Я слушаю вас.
— Вы уже не хотите звать меня по имени? Ладно, не в том дело. Я прошу вас — предоставьте маршала его судьбе.
— Ролан, это неразумно. Меррес будет кланяться в лицо, но ударит в спину.
— Значит, так будет, — отрезал принц. — Довольно. Мы все сходим с ума… Маршал — моя забота. Он ваш командир, и я прошу вас не нарушать присягу. Поклянитесь, Роже.
— Я исполню вашу просьбу, принц.
В виски забили по раскаленному гвоздю, глаза слезились сами собой. Он не плакал, нет — просто лицо горело, а под веки словно насыпали песка. Воздух, сочившийся из щелей в раме, вонял падалью, руки пахли кровью — он испачкал рукава мундира. Они все испачкались, каждый в своем, и теперь не отмыться.
— Какой сегодня отвратительный день… — вздохнул Ролан, с отвращением глядя на темнеющее небо. — И этот вечер… кровь. Слишком много крови…