Дом Для Демиурга. Том первый
Шрифт:
— Должно быть, вы знаете толк в леденцах…
Кто-то охнул, другие рассмеялись, а Саннио с вызовом уставился на щеголя и договорил:
— Раньше мне казалось, что это более свойственно кондитерам. Хотя если рыбак узнает рыбака…
Откуда, откуда взялась эта шальная пьяная наглость и готовность помериться остроумием с любым, кто посмеет открыть рот? В Саннио словно демон вселился, нахальный дерзкий демон, который не собирался давать спуска ни одному хаму… и даже ни одной хамке. Брату своему пусть выговаривает! Может быть, спутала одного герцога с другим?
Завитой уставился на юношу так, словно в кресле
— Какой болтливый леденец! — попытался рассмеяться хлыщ, но пустил петуха и осекся. — Должно быть, Гоэллон тебя много балует и редко наказывает. Тебя стоит выпороть, и я сделаю это. Встань-ка, такие, как ты, не имеют права говорить сидя.
— Я не буду с вами разговаривать, сударь. Вы мне не ровня… — сказал Саннио; он намеревался продолжить в духе "я не оскорбляю незнакомых людей без повода", но по выражению лица Лебелфа осознал, что договаривать не нужно. Так будет лучше. Пусть понимает, как хочет. Он перевел взгляд на герцогиню. — Ваша милость, теперь я понимаю, почему о вашем салоне говорят, как об единственном и неповторимом в столице. Действительно, здесь позволяют себе необычные забавы.
Герцогиня сверкнула глазами, как кошка, которой наступили на хвост, и замахнулась. Даже это у нее получилось изящно. Юноша подумал о том, что нужно встретить надвигающуюся оплеуху, не отдернув по привычке голову и не зажмурившись. Это оказалось нетрудно: движениями Мио хотелось любоваться даже и такой ценой. Она была дурной и злой женщиной, но все же ослепительно красивой.
Ладонь не добралась до щеки Саннио: запястье герцогини перехватил до сих пор стоявший молча молодой человек, на вид чуть старше самого секретаря. Мио негодующе развернулась к нему, но он далеко не сразу отпустил ее руку, а потом сделал шаг вперед и встал рядом с креслом, в котором сидел Саннио.
— То, что вы затеяли, герцогиня, омерзительно и недостойно, — четко сказал он.
Мио вспыхнула, и стало ясно видно, где ее щеки раскрашены румянами. Пара мужчин тоже подалась вперед, и светловолосый защитник чуть склонил голову, упрямо выставив тяжелый подбородок.
— Тот, кто пожелает продолжить, будет иметь дело со мной. Итак, господа?
Повисла тяжелая тишина. Десятки пар глаз уставились на светловолосого и Саннио, который по-прежнему сидел в кресле. Герцогиня стояла прямо перед ними, и весьма неискренне растирала запястье, но никто не пожелал ссориться с человеком, вступившимся за юношу. Саннио гадал: кто это, и почему все эти благородные люди боятся принять брошенный им вызов?
— Вы проявили благоразумие; жаль, что так поздно, — слегка поклонился заступник, потом похлопал юношу по плечу: — Пойдемте, нам здесь больше нечего делать.
Саннио чувствовал себя пружиной в часовом механизме, взведенной до упора, туго натянутой тетивой, готовой отправить в полет стрелу. "Предельный океан по колено", как говорили в школе. Именно эта шальная упругость в теле заставила изящнейше поклониться герцогине и поцеловать так удобно маячившую перед носом тонкую надушенную кисть.
— Благодарю за гостеприимство, герцогиня! — звонко сообщил он.
Кто-то крепко взял его чуть повыше
— Герцог меня повесит, — сказал Саннио у ворот особняка Алларэ, но вместо жалобного стона реплика прозвучала весьма нахально.
Сероглазый спаситель прищурился и широко ухмыльнулся.
— Если мы говорим об одном и том же герцоге, цвета которого ты носишь… то думаю, что не повесит, а наградит. Иди домой, ты все сделал правильно.
Саннио нужно было свернуть налево, а белобрысый повернул направо. Юноша оглядывался, пока невысокая слегка сутулая фигура не затерялась в толпе окончательно. Он не очень понимал, почему один из гостей герцогини вступился за него, и даже мнительно подозревал, что просто подвернулся под руку и послужил поводом, а не причиной ссоры.
Тем не менее, это именно сероглазый выручил его из неприятнейшей истории, а Саннио даже не спросил, как того звали. Досадно и невежливо…
Вернувшись, Саннио долго плескал в лицо холодной водой, пытаясь согнать со щек краску, потом дважды требовал огандского чаю, крепкого и горького, и только после этого сообразил, что для всех будет лучше, если Гоэллон узнает о скандале немедленно и именно от секретаря, а не от посторонних, не от герцогини и не от ее наглого гостя. Решиться было довольно просто: после недавней сцены остальное казалось неважным и несущественным. На красавчика и герцогиню вылилось все плохое, что он накопил в душе за время жизни в столице, а, может быть, и за прочие годы. Теперь было абсолютно безразлично, что именно скажет герцог. Накажет, выгонит, — да наплевать. Он сделал именно то, что хотел, и теперь хоть трава не расти.
Впрочем, за тридцать шагов по коридору его равнодушие несколько поблекло. Сделал, конечно, что хотел, но на что это было похоже? И на кого ляжет тень за подобное поведение секретаря? Разумеется, на господина. Воронье гнездо на голову алларцу, но герцог-то здесь при чем, а ведь именно о нем теперь подумают дурно.
Саннио вошел без стука, зная, что Гоэллон и без того распознает его шаги, а на положенные три удара костяшками пальцев по двери слегка поморщится.
Господин сидел за столом, делая выписки из толстой и ветхой на вид книги. Он едва повернул голову в сторону Саннио, коротко кивнул и приподнял правую руку, показывая жестом "подождите, пока я не закончу". Когда книга была бережно закрыта и помещена в резной деревянный ларец, он кивнул еще раз.
— Рассказывайте, что натворили.
— Собственно, я просто пытался передать письмо лично в руки. Но герцогиня зачем-то пригласила меня в гостиную, и…
Герцог внимательно выслушал всю покаянную исповедь, покивал и слегка улыбнулся.
— Кого вы там так обласкали? Младшего Лебелфа? Пусть считает за честь и гордится, а вы можете забыть этот незначительный эпизод. Вы сказали все верно, он вам действительно не ровня. Он вам, а не вы ему.
— Как это?
— Дело в том, что мы с вами, молодой человек, ближайшие родственники.