Дом Кобылина
Шрифт:
Уже начатая в Туле в 1712 году модернизация ее оружейного комплекса усложнила структуру оружейного дела, а также управление им, что затронуло организацию и содержание, в первую очередь, казенных служб.
Петр I в эти годы много внимания уделял созданию стандартов оружейного дела. Так, весной 1715 г. он ввел использование поверочных калибров. Пётр писал тогда: «фузеи и пистолеты калибром против присланных проверять, промерять длину ствола, размеры его канала, толщину стенок. Проверять также размеры штыков, замков и прибора». Царь высоко ценил качество тульского оружия, сам участвовал в испытаниях пистолетов, ружей и в результате записал такое указание: «делать ружья против прежнего, как деланы на тульских заводах».
Ружейный замок
Управление всем коммунальным бытом Оружейной слободы, по-прежнему, велено было обеспечивать выборным людям. Некоторые функции этого рода
Из выборных служб по организационно-техническому управлению производством в документах Петровских реформ рубежа 1710-1720-х годов упоминаются оружейных дел надзиратели, ствольные, замочные, риборные, станочные и ножевые приемные, целовальники (при заводах), расходчики. Сходна картина оказалась и на последующий 1723 год, с тем лишь различием, что людей приемных стали учить по-новому. Да и в следующем, непростом году, выборные же кузнецы и звено управления, образованное избиравшейся слободой семеркой, действовавшей совместно со слободским старостой и оружейных дел надзирателем, продолжало существовать.
ГЛАВА 3 Пётр Великий составляет черновик вступления к «Гистории Свейской войны»
Первоклассное оружие во все времена было необходимо любой стране. Составляя черновик вступления к «Гистории Свейской войны» (журнал сей – плод многих лет жизни царя), Пётр Алексеевич, сидя за столом своего кабинета начертал следующие строки: «Итако, любезный читатель уже довольно выразумел, для чего сия война начата, но понеже всякая война в настоящее время не может сладости приносить, но тягость, того ради многие о сей тяжести негодуют… Война окончена…». Пётр задумался. Подписали Ништадский мир, невиданно пышному и яркому празднику предстояло быть. Праздник состоялся сначала в Петербурге, потом в Москве, в Туле… Было всякое: торжественные богослужения, военные парады, фейерверки (любил их устраивать), маскарадные шествия. – Кажется по части фантазии я превзошел самого себя, – произнёс вслух Пётр, оторвавшись от написанного. – И я веселился, как ребёнок, плясал по столам и пел песни. Народ бесплатно поили водкой, вином, пивом; ликовали и гуляли от души с русским размахом и удалью…
И ведь искренне стремился к благу своего государства; принимая титул императора говорил, что надо теперь продолжать начатые преобразования, дабы народ через то облегчение иметь мог. Одних указов более 2000 издал, высшие органы власти в надлежащий вид привёл. И о правилах быта и труда рабочего да казённого люда не забыл. Пришлось налогами обложить каждый крестьянский двор, каждое хозяйство, каждую семью… Пётр вспомнил сколько невероятных усилий и времени потребовала организация введения подушной подати. Вспомнил, как в 1718 году, после изучения положения, анализа множества проектов налоговой реформы, знакомства с зарубежным опытом проводилась всероссийская податная реформа. Вместо «двора» налогом обложили «душу» мужского пола. Десятки разных налогов заменили единой подушной в 74 копейки в год. Возникло множество задач, начиная с определения самого количества этих душ, с проведения переписи населения с ревизии. И достигли таки поразительного эффекта: государственный доход увеличился в три раза за счёт помещичьей дворни, холопов, многих городских или посадских, мелкого духовенства, которые раньше вообще не платили налогов. Производство оружия увеличилось в десятки раз. Одних пушек под 20 тысяч отлили. Сделанное в России ружье обходилось казне всего в 1 рубль 60 копеек, иностранцы же ломили по 15 рублёв за штуку. Вдруг задумался: – Какой громадный путь пройден! А ведь всё могло бы повернуться другим боком.
ГЛАВА 4 Пётр вспоминает свою юность
… В Москве думный дьяк и глава Стрелецкого приказа Шакловитый зорко следил за стрельцами. 30 декабря 1683 года он подал юным царям Ивану, Петру и царевне докладную записку о необходимости удалить из Москвы некоторых стрельцов, особенно астраханцев, для предупреждения новой смуты. Мера была принята.
Однажды во время похода у Василия Голицына был обед, обедало человек 50 с лишком военных. После обеда хозяин предложил тост, поднял чашу государеву и решился к имени царей присоединить имя сестры их, царевны Софии. Решившись на этот поступок, Голицын немедленно написал Шакловитому, чтоб тот прислушался и отписал ему, какие будут в Москве речи об этом. Вести из Москвы приходили нерадостные: писали, что Черкасский поднимается, займет место боярина Родиона Стрешнева. «Всегда нам печаль, писал Голицын Шакловитому, – а радости мало, не как иным, что всегда в радости и в своевольстве пребывают. Я во всех своих делах надежду имею на тебя; у меня только и надежды, что ты. Пожалуй, отпиши: нет ли каких дьявольских препон от тех? Для бога, смотри недреманым оком Черкасского, и чтоб его не допустить на место Стрешнева, хотя б патриархом или царевнами-тетками отбивать». Голицын думал отбивать Черкасского патриархом; а ему из Москвы давали знать, что патриарх вовсе не преданный ему человек, что и патриарх против него, побрал из церкви в Барашах сделанные Голицыным ризы и кафтаны и служить в них не велел. «О патриаршей
Другая была природа Шакловитого: он не дрожал ни перед какими средствами, не довольствовался бесплодными сожалениями о прошедшем: всем обязанный Софье, он погибал с ее падением; худородного подьячего, произведенного милостию царевны в окольничие, не спасет знатный род, знатные родственники; обязанность быть верным благодетельнице красила расчеты себялюбия. Софья или Наталья? Шакловитый со страшною наивностию высказывал свой выбор: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу известь». Понятно, что Шакловитый спешил наложить свою руку на кого мог из людей, высказывавших свою приверженность к Петру; пытал и выслал из Москвы стольника Языкова, который говорил, что царь Петр Алексеевич – царь только по имени, а бить челом ему никто не смеет. Но поймать и сослать того или другого не осторожного на слова ничего не значило. «У нас люди есть», – говорила Наталья Кирилловна, и действительно у царя Петра были люди, которые при случае не ограничатся одними словами; у царя Петра есть свое войско, это ненавистные потешные конюхи, озорники, как величала их Софья со своими приверженцами. От них одно спасение в стрельцах; надобно опять к ним обратиться, как в 1682 году. Но не притупилось ли это оружие с 1682 года и не сама ли Софья с Шакловитым способствовали этому притуплению, вырвавши его из рук Хованского? Самые дерзкие из стрельцов были удалены из Москвы по предложению Шакловитого, осталось большинство людей спокойных, довольных своим положением, которых трудно поднять.
Образовался небольшой кружок из девяти человек, которые в действиях Шакловитого, Чермного и Гладкого видели преступление и безумие и решились прямо действовать наперекор им, в пользу царя Петра, имеющего все права на своей стороне. Эти девять человек были стремянные: пятисотный Елизарьев, пятидесятники Мельнов, Ульфов, присоединившейся к ним из Стременного полка пятидесятник Фёдор Кобылин, десятники Ладогин, Феоктистов, Турка, Троицкий и Капранов. В ночь с 7 на 8 августа, когда масса остается неподвижною, действия, разумеется, должно ожидать в этих обоих крайних кружках, ибо здесь самые решительные люди, определившие свои цели, люди не колеблющиеся, не шатающиеся. Елизарьев с товарищами стояли на Лубянке в ночь на 8 число; один из них, Мельнов, был послан ими в Кремль для наблюдения и, возвратясь, объявил о поступке Гладкого с Плещеевым. В этом поступке они увидали начало дела и решились действовать со своей стороны: Мельнов и Ладогин посланы были в Преображенское уведомить царя, что на него и на его мать умышляется смертное убийство. По дороге Мельнов увидел бегущего к нему Фёдора Кобылина.
– Фёдор, ты ли это, – окликнул его пятидесятник, – ты брат в розыске нынче!
– Кто сейчас не в розыске, – возмущённо прохрипел Кобылин, – смутно всё, кто ищет, кого! Нашего брата стрельца сейчас наверное только лукавый не ищет! У меня задумка есть, как вымолить царское прощение. Я с вами. Решил идти в Преображенское.
– Что за задумка такая? – спросил Мельнов, – поделись, может быть кстати.
– Идем, по дороге расскажу, – заторопился Кобылин, поняв что у него есть хороший шанс и дальнейшая возможность послужить Петру и Нарышкиным.
Однако смекнув, что всего говорить нельзя Фёдор поведал Мельнову о другом подслушанном разговоре Шакловитого с Чермным: вишь Шакловитый говорил Чермному, что «хотят нас перевесть, а мутит всем царица; меня хотят высадить из приказу, а вас, которые ко мне в дом вхожи, разослать всех по городам». А Чермный, наведь чтоб избыть беды, толковал нам: «Как быть? Хотя и всех побить, а корня не выведешь; надобно уходить старую царицу-медведицу». Мы пробовали ему возразить, что мол за мать вступится царь Петр; Чермный не останавливался: «Чего и ему спускать? за чем стало?» Гладкий толковал: «У царя Ивана Алексеевича двери завалили дровами и поленьем и царский венец изломали, а кому ломать только с ту сторону». Но мы тогда были холодны к этим рассказам: поленьем закидали, венец изломали! Подумаешь! Прежде было сказано, что и совсем задушили, а что вышло? А знаю также, что подьячий Шошин, переодетый Нарышкиным, подъезжал к стрелецким караулам с толпой, толпа, схватывала десятника, и начальник толпы, которым был Шошин, приказывал его бить до смерти; несчастного начинали колотить, тогда слышался голос из толпы: «Лев Кириллович! За что его бить до смерти? Душа христианская!» Меж тем Кобылин не сказал главного, какой козырь был им припасен и был он за пазухой у Фёдора.