Дом Кобылина

Леонидов Владимир

Среди «валантиров» великого посольства был уже известный нам Фёдор Кобылин. К тому времени Фёдор Кобылин успел поработать на строительстве корабля на верфи в Воронеже и приобрёл некоторый опыт плотницких работ. Петр лично отбирал «валантиров» для первого зарубежного посольства и стрелец Фёдор понравился царю своими навыками в военном и плотницком деле, а также в благодарность за оказанные давеча услуги и ценную информацию; к тому же потерянное Натальей Кирилловной кольцо опять вернулось на палец «царицы-медведицы». Первые впечатления по выезде Посольства за шведский лифляндский рубеж были неблагоприятные. Ехали медленно не столько от распутицы, сколько от недостатка подвод и кормов, потому что в стране был голод. В Риге посольству сделана была почетная встреча, но губернатор Дальберг счел своею обязанностию не нарушать строгого инкогнито царя, так как русские уверяли, что весть о царском путешествии есть детское разглашение, что царь едет в Воронеж для корабельного строения. С другой стороны, желание Петра осмотреть рижские укрепления не могло не возбудить подозрительности губернатора. Отец этого самого царя стоял с войском под Ригою, а сын без устали строит корабли и вместо того, чтоб сражаться с турками, предпринимает таинственное путешествие на Запад! Но легко понять, как эта подозрительность и недопущение осмотреть город должны были раздражить Петра при его нетерпеливости все сейчас осмотреть, при его непривычке к бездействию при его непривычке встречать препятствия своим желаниям. Враждебное чувство глубоко залегло в его сердце. Тремя днями прежде посольства он переправился в лодке через Двину в Курляндию. В каком он был расположении духа при отъезде, всего лучше видно из письма его к Виниусу

от 8 апреля: «Сегодня поехали отсель в Митау. Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что зело правдивые, а с ямщиками нашими за копейку м..... лаются и клянутся, а продают втрое». Несмотря, однако, на то, что сыт был только зрением, Петр кой-что успел смекнуть и пишет к Виниусу: «Мы ехали через город и замок, где солдаты стояли на 5 местах, которые были меньше 1000 человек, а сказывают, что все были. Город укреплен гораздо, только недоделан. Зело здесь боятся, и в город и в иные места и с караулом не пускают, и мало приятны». Вследствие этой малой приятности Рига осталась в памяти Петра как «проклятое» место. Из Коппенбрюгге Петр направился к Рейну, оставил посольство и с дюжиной верных волонтёров спустился Рейном и каналами до Амстердама. Так как посольство еще не приезжало, то в ожидании его Петр занялся по-своему: в местечке Зандам, или Заандам, известном по обширному кораблестроению, на верфи Рогге появился молодой, высокий, красивый плотник из России, Петр Михайлов, с ним 12 его лучших «валантиров»; жил он в деревянном домике на улице Кримп у бедного кузнеца Киста, посещал семейства плотников, которые находились в России, выдавал себя за их товарища, простого плотника. Валантиры были распределены на строительство корабля – фрегата. Фёдор Кобылин был послан Петром блоки делать. Фёдор начинал делать такелажные блоки под руководством кузнеца 3-й верфи Геррита Киста. Кобылин подмечал, как главный мастер делал едва заметную зарубку-отметку на брусе, а затем уже и старший смотритель подошёл к брусу:

– Теперь моя очередь, как смотрителя за работами, – сказал мастер и, сняв шапку, сделал вторую зарубку. – Геррит! – позвал он. – Теперь тебе, старшему кузнецу полагается вбить метку и сделать зарубку.

Тогда третью зарубку сделал Геррит Кист и передал эстафету своему новому подмастерью Кобылину:

– Ну ка покажи на что ты способен парень!

Фёдор перекрестился, и со словами «Господи, благослови» замахнулся и нанес сильный удар, из-за чего зарубка на брусе оказалась слишком глубокой и одна крупная щепка попала в старого Киста. Кист взял её, повертел, пробормотал «велика зарубка будет отличаться» и спрятал её в карман. Потом он посмотрел на Кобылина и сказал:

– Ну и крепок ты парень, чуть было не испортил брус, но остальные до конца бруса зарубки сделаешь в точный размер, как смотрителем и мною были деланы.

Фёдора научили, а затем и доверили нарезать на зандамской пилораме длинные бруски с пропиленной посередине продольной канавкой; размечать брусок на короткие заготовки в нужный размер; шилом намечать места для засверловки, а затем просверливать в блоках сквозные отверстия для продевания через них канатов корабельного такелажа. Далее, уже на готовые блоки он наносил фаски. Таких блоков требовалось большое количество и Фёдор вскорости хорошо набил руки на их изготовлении, да и хорошие мозоли на ладонях набил тоже.

^{Федор Кобылин (вверху справа) делает блок под руководством Петра Михайлова}

ГЛАВА 8 Русский плотник-царь Пётр

А русский плотник-царь Пётр тем временем, в свободное от работы время (а работать он начал 19 августа), осматривал фабрики, мельницы и мастерские в Заандамском районе. Бывал у местных жителей, особенно в семьях, члены которых работали в России. Все ему нужно было видеть, обо всем узнать, как и что делается: однажды на бумажной фабрике не утерпел, взял у работника форму, зачерпнул из чана массы – и вышел отличный лист; по началу любимая забава Петра Михайлова была катание на ялике, который купил на другой же день по приезде в Зандам. Пётр Михайлов очень желал освободиться от порока водобоязни. Несмотря на необыкновенную твёрдость воли он не был ещё вполне убеждён в победе, одержанной над собою относительно врождённого отношения его к воде. Своим поведением и видом, не идущими к простому плотнику, – хотя своею красною фризовою курткою и белыми холстинными штанами он нисколько не отличался от обыкновенных работников, Петр сейчас же выдал себя: заговорили, что это не простой плотник. Четыре месяца с половиною жил Петр в Голландии: фрегат, заложенный им, был уже готов к спуску. Плотники разбирали мало-помалу колоссальные леса, служившие подпоркой огромному остову, покоившемуся кормой на брёвнах, носом же обращённому к морю, на котором вскоре он должен был начать свою бурную жизнь. Большинство строителей корабля, включая Фёдора Кобылина, решились спуститься на нём со стапеля, собравшись на палубе. Конечно и царь Пётр не хотел отстать от других в этом отношении. Кобылин заранее предупредил Петра Михайлова, что не каждый корабль сходит благополучно со штапеля и что носовую часть, быстро погружающуюся в воду, часто волны накрывают до колен, находящихся на палубе. Спуск прошёл благополучно, к пущей радости строителей, местных плотников, волонтёров и Петра. На Ост-Индской верфи, отдав себя с прочими волонтёрами в научение корабельной архитектуре, государь в краткое время обучился всему тому, что подобало доброму плотнику знать, своими трудами и мастерством новый корабль построил и на воду спустил. Потом просил той верфи мастера Яна Поля, дабы учил его препорции корабельной, который ему через четыре дня показал. Но понеже в Голландии нет на сие мастерство совершенства геометрическим образом, прочее же с долговременной практики, о чем и вышереченный мастер сказал, что всего на чертеже показать не умеет, тогда зело ему стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг.

Корабельный мастер, а сам Петр I таким мастером и был, обучаясь проектировать корабль, рассчитывал силовые нагрузки корпуса, отношение ширины к длине, обводы – то есть, те самые, как говорили тогда, «добрые пропорции», предполагаемое количество орудий, парусность судна. Попутно вычерчивались чертежи – элементы конструкции корпуса: шпангоуты, бимсы, пиллерсы, детали штевней, киля и непосредственно теоретический чертеж.

Время от времени в Зандам приходили с оказией какие-то длинные свёртки и однажды дождливым вечером Пётр поручил Фёдору Кобылину перенести несколько свёртков в сарай, ключи от которого были у сына Киста, Фрица. Дождь начал усиливаться и Пётр приказал побыстрее закончить порученную работу. Кобылин побежал за Фрицем и тот, взяв ключи пошел помогать Фёдору тащить свёртки. Вдруг, по середине дороги Фриц обнаружил отсутствие ключей, которые он заблаговременно прицепил к поясу. Вдвоём они стали лихорадочно искать ключи в длинной луже. Ключей нигде не было. Наконец Кобылин вспомнил, что ему частенько улыбалась удача находить разные предметы. Фёдор привязал свой ключ к поясу и вернулся назад; потом он снова пошёл по тому же пути и как бы случайно отцепил свой ключ от пояса. Со словами, – «чёртик, чёртик, поиграл и отдай!» Фёдор нагнулся к своему ключу и рядом с ним обнаружил в луже ключи Фрица. Как же они обрадовались тогда.

– Какой же ты, Фёдор, смышлёный и ловкий! – вскричал Фриц. – Теперь уж мы быстро и внимательно перенесём эти свёртки.

Фёдор улыбнулся своей маленькой победе и вспомнил, что со времён находки кольца Натальи Кирилловны ему частенько везло найти какую-либо потерянную вещь.

Математические расчеты корпусов с элементами стандартизации судостроения очень занимали царя Петра и принудили его отправиться из Зандама, сначала в Амстердам, а затем в Англию.

В Амстердаме Пётр пытался понять и описать голландскую технологию строительства кораблей, но местные мастера судостроения не спешили делиться с русским царём своими секретами. И опять Пётр оставил работать на верфи в Амстердаме своих волонтёров, наказав им высмотреть, заучить, а при случае и собрать сведения о всей возможной тонкости плотницкой и кузнецкой. Фёдор Кобылин, как и прежде, должен был делать корабельные блоки. Вечерами дивился Фёдор красоте Амстердама, его нарядными домами с островерхими крышами под красной черепицей. По

тем временам Амстердам казался огромным, требовалось почти два часа, чтобы пройти его из конца в конец, пересекая полукружья каналов, на берегах которых высился этот город. Развернутый веером вокруг центра, ратуши и площади Дам, он был органично собран, не прекращая разрастаться. Гармоничность планировки составила, пожалуй, его самую привлекательную черту. Городские склады громоздились между перекидными сходнями и изящными арками мостов; они тянулись вплоть до самого центра богатых кварталов, их высокие здания смешались с домами купеческих старшин, выходившими и на улицу, и на канал, возле которых с юрких шлюпок, обслуживавших в порту суда, сваливали ящики, тюки, бочки и кадки. Город был окружен кирпичной стеной с почти тысячью арок, под сводами которых в невероятной тесноте ютилась беднота. Двадцать шесть ворот выходили на такое же количество улиц, которые вели в Старый город, где река Амстел разбегалась бесчисленными серебряными дорожками водных путей. Каждый час небо звенело от перезвона бесчисленных колоколов. Бой курантов стал в Голландии национальным искусством. Многие часы пользовались особой известностью, особенно куранты Старой церкви в Амстердаме, которые как-то вечером восхитили Фёдора Кобылина своим видом и мелодичным перезвоном.

Пётр, тем временем искал в Амстердаме технических новинок. Но, известно, что именно оных, особенно в судостроении и не нашел молодой российский царь будучи в Голландии, работая на верфях в Зандаме и Амстердаме. Впоследствии Пётр неоднократно возвращался в Зандам, но никогда не оставался здесь более чем на один день.

ГЛАВА 9 Зарождение флота российского при Петре I

Впервые о строительстве в Голландии судов для России стало известно из писем и документов 1693 года, когда юный Петр во время первого визита в Архангельск приказал «выдать заказ на постройку 44-пушечного фрегата и военной галеры голландскому кораблестроителю, владельцу верфи Николаю Витсену». Этот заказ имел большое значение для молодого русского флота, так как отечественное морское судостроение делало лишь первые шаги на только что созданной Соломбальской верфи в Архангельске. Об этом свидетельствует оживленная переписка Петра I с думным дьяком Андреем Виниусом. Пётр писал: «44-пушечный фрегат «Святое Пророчество» нельзя считать мощным боевым кораблем: его орудия небольшого калибра размещались только на верхней палубе, под которой размещались каюты и грузовой трюм». Как дальновидный политик Петр I прекрасно понимал, что пытаться сразу строить крупные боевые суда, не располагая достаточным количеством отечественных кадров, бессмысленно, поэтому он уделял внимание постройке небольших, маневренных судов – галер, галиотов и яхт. 32-весельная «галея» или галера (длина 38,1, ширина 9,2, высота бортов 3,8 м), которую на особых дровнях в разобранном виде доставили «вместе с мастером» в 1695 г. из Амстердама в подмосковное село Преображенское, послужила образцом для постройки под руководством Петра I и архангельского губернатора Ф. М. Апраксина 22 галер; они сыграли, как известно, решающую роль в повторной осаде Азова и составили ударную силу русского флота при взятии этой турецкой крепости 18 июля 1696 г.

После длительных переговоров в Амстердаме построили для России второй фрегат, прибывший в С.-Петербург 27 июня 1711 г. в день Святого Самсона и потому названный «Самсоном». На этом корабле были переправлены закупленные в Голландии ружья для нужд полков Петра I. Губернатор Ингерманландии Александр Данилович Меншиков, осуществлявший этот заказ через гамбургского купца Франца Поппа, подарил корабль Петру I. Привел фрегат в новую русскую столицу капитан Клинк, сумевший уйти от преследования шведов.

Секретная выписка за 1712 год гласила: «Во всех обычных договорах, какие чинятся в Амстердаме, Зандаме, Альтоне и Гамбурге о строении кораблей должно приводить точные размерения судов и сведения об их готовности». Небезынтересны условия расчетов за постройку. Так, последняя треть суммы выплачивалась лишь после того, как корабль спущен на воду и приготовлено все необходимое для его отправки. Кроме того, в соответствии с этими договорами два или три судна строились и готовились к отплытию в течение шести месяцев. На основании таблицы потребностей в материалах на постройку русских судов оказывалось, что в 1712 – 1714 годах на голландских верфях строилось три линейных корабля (60-пушечный «Марльбург», 54-пушечный «Портсмут», 52-пушечный «Девоншир»), а также 36-пушечный фрегат, 26-пушечный прам, 18-пушечная шнява, 6-пушечный бомбардирский корабль и ластовое судно. Согласно присланным русскому послу в Гааге князю Б. И. Куракину чертежам, в Голландии и Англии предполагалось построить шесть-семь линейных кораблей (длина 38 – 40 м), способных нести на нижнем деке 18-фунтовые пушки. Однако англичане отказались помогать России, и корабли пришлось строить в Голландии, причем в меньшем количестве и через посредников Робинсона, Троя, Поппа и других во главе с уполномоченным Петра I по зарубежным судостроительным делам Христофором Брантом. Сохранилось письмо Петра Алексеевича, адресованное Б. И. Куракину и датированное 1 ноября 1713 года: «Подрядите делать корабля три или четыре по данному чертежу, сыскав доброго английского мастера, и надо делать не в одном месте, для прилику на исподней нижней палубе только по 2 окна из констапельской камеры сделать, а на фордеке ни одного не надобно. Галерей также не делать и гальюн не украшать, а подрядить один гол; мачт и такелажу не делать…». Последовали длительные переговоры с подрядчиками по доставке корабельного леса и других материалов. 9 марта 1714 г. Б. И. Куракин заверял Петра I, что все шесть кораблей будут готовы к зиме, однако через посредничество купца Троя ему удалось договориться о постройке только одного 60-пушечного, позднее получившего название «Марльбург». Лишь впоследствии усилиями русского корабельного мастера Осипа Соловьева, фамилия которого как судостроителя ранее не упоминалась, началась постройка еще двух кораблей – 54-пушечного («Портсмут») и 52-пушечного («Девоншир»). Отправился за границу в июне 1711 года и другой русский судостроитель Ф. С. Салтыков, который сумел закупить большое количество кораблей и, кроме того, помочь Осипу Соловьеву и Борису Куракину в их делах. На основании первоисточников установлено также, что спуск на воду «Портсмута» состоялся 11 ноября, «Марльбурга» – в конце ноября, а «Девоншира» – 6 декабря 1714 года, тогда как у Ф. Ф. Веселаго для всех трех кораблей значится одна дата – ноябрь 1714 года. Осип Соловьев строил в Амстердаме третий линейный корабль «Валтеноу», однако пока неизвестно, удалось ли ему довести дело до конца. Документы говорят о том, что в 1715 году Куракин направил Соловьева в прусское местечко Альтону; после возвращения он приступил к оснастке трех спущенных на воду кораблей, которые решили отправить до Копенгагена под видом торговых судов под защитой английской и голландской эскадр. 26 апреля 1715 года Соловьев доносил из Амстердама, что все три корабля «выведены на глубину». Однако прошло еще около двух месяцев, прежде чем они благополучно прибыли в Россию. В дальнейшем постройку крупных судов в Голландии пришлось временно приостановить по различным причинам, в основном из-за трудности доставки в условиях Северной войны. А мелкие суда для России продолжали строиться. Сохранилось письмо Петра I вице-адмиралу К. И. Крюйсу из С.-Петербурга от 22 ноября 1715 года: «Получа сие определение, делать, по меньшей мере, ежели больше невозможно, в год 7 баржей, 15 вереек, 9 буеров, дабы мастера даром не гуляли…».

ГЛАВА 10 Оружейные реформы Петра коснулись Тулы

Согласно оружейным реформам Петра, в Туле тем временем создавались новые службы. В новой службе, в лице расходчиков, объединялись учетчик, кладовщик и кассир. В начале срока службы они получали остаток денежной казны, уже завозившегося из-за границы оружия, пороха и припасов и в течение года хранили их, регистрируя в специальных книгах поступление и расход, – да и назвали их соответственно. Раз в месяц сведения о движении денег и имущества подавались ими в Оружейную контору. Они же покупали припасы для конторы и нанимали транспорт для отправки готового оружия. Надзиратель и приемные получали из Оружейной конторы денежную казну и распределяли ее по мастерам. Эта обязанность предполагала материальную ответственность: в случае, если пьяницы и «бездомовные» тратили деньги напрасно, недостача взыскивалась с выборных. У них хранились образцовые фузеи, пистолеты, замки. Особенно хороши были замки с курками, изготовленные Иваном Меньшим Кобылиным. Эти его изделия были одними из эталонных и точно соответствовали данным калибрам и мерам. Когда разбирали одно из немецких ружей, Иван обратил внимание, как ладно и приятно было взводить замок и нажимать курок ружья, когда он был на боевом взводе.