Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного

Черепанова Ирина Юрьевна

Если это действительно так, задача жрецов-лингвистов — осознать эти параметры и научиться рационально их использовать.

Это тем более важно, что в психиатрической литературе появляется _все больше сообщений о заболеваниях ятрогенией. Стоит ли дальше уповать на интуицию и утешать себя мыслью о том, что «нам не дано предугадать как слово наше отзовется...»?

Более того, существует ряд методов исключительно вербально­го воздействия на подсознание человека, так как язык — это крат­чайший путь латентного влияния на установки (к тому же общепри­знанно выделение вербальной магии как особого вида магического воздействия, не сопровождаемого ритуалами...).

Закономерно, что по мере усложнения коммуникативных задач возрастает трудность языкового общения, возникает необходи­мость в

индивидуализации и множественности смысла. С точки зрения воздействующей роли языка тексты психоте­рапевтического воздействия можно отнести к сложно организован­ным текстам. Преимущество изучения этих текстов перед текстами средств массовой коммуникации, прежде всего, в том, что можно достаточно быстро и надежно получить информацию об успешно­сти осуществленной коммуникации (при помощи измерения психо­физиологических параметров состояния личности посредством спе­циальной аппаратуры либо при помощи нестандартных вербаль­ных процедур получения информации).

С другой стороны, возвращаясь к теории текстов МС, разрабо­танной Б. А. Грушиным, можно заметить, что человечество с непо­колебимой настойчивостью в течение веков разрабатывало, сохра­няло и использовало специальные тексты, представленные в классификации как «автотексты массового сознания», часть из ко­торых (заговоры, мантры, молитвы) представляют собой универ­сальные, в высокой степени формализованные тексты, которые с полным правом можно охарактеризовать как суггестивные (прагма­тически маркированные).

Можно предложить 3 классификации суггестивных текстов:

I. По степени распространенности и универсальности

1) Универсальные суггестивные тексты (тексты МС), созда­ваемые на протяжении длительного времени, передаваемые из по­коления в поколение и продолжающие функционировать:

а) автотексты МС (прежде всего, заговоры, заклинания, отчас­ти — мантры);

б) аллотексты МС (молитвы, формулы аутотренинга, гипноза).

2) Индивидуальные суггестивные тексты (тексты психотера­певтического воздействия, проповеди).

II. По направленности воздействия

1) аутосуггестивные тексты (мантры, молитвы, самонастрои, формулы аутотренинга);

2)гетеросуггестивные тексты (формулы гипноза, психотерапевтические тексты, проповеди и пр.).

3)ауто-гетеросуггестивные тексты смешанного типа.

III. По характеру использованного мифа

а) модификация роли Божества;

б) присоединение к чужому мифу;

в) отрицание какого-то мифа.

По мнению В. В. Налимова, «процесс порождения или понима­ния текста — это всегда творческая акция. С нее начинается созда­ние новых текстов, и ею завершается их понимание. Все это осуще­ствляется в подвалах сознания, где мы непосредственно взаи­модействуем с образами. Для нас, людей современной культуры, это чаще всего неосознаваемый процесс, скрытый под покровом логически структурированного восприятия Мира. Осознаваемый выход в подвалы сознания осуществляется в измененных состояниях сознания, возникающих с помощью, скажем, медитации». Однако прежде чем погрузиться в медитацию, не стоит ли воспользоваться опытом «лингвистов-жрецов», разгадчиков чужих тайн? Ведь сама по себе ориентация лингвистики на чужое слово, по сути, является ее неосознанной пока еще ориентацией именно на изучение латентного воздействия.

Вернемся еще раз к идеям В. Н. Волошинова (М. М. Бахтина): «Поразительная черта: от глубочайшей древности и до сегодняшне­го дня философии слова и лингвистическое мышление зиждутся на специфическом ощущении чужого, иноязычного слова и на тех за­дачах, которые ставит именно чужое слово сознанию — разгадать и научить разгаданному. ...Свое слово иначе ощущается, точнее, оно обычно вовсе не ощущается как слово, чреватое всеми теми катего­риями, какие оно порождает в лингвистическом мышлении и какие оно порождало в философско-религиозном мышлении древних. Родное слово — „свой брат“, оно ощущается как своя привычная одежда или, еще лучше, как та привычная атмосфера, в которой мы живем и дышим. В нем нет тайн; тайной оно могло бы стать в чу­жих устах, притом иерархически-чужих, в устах вождя, в устах жреца, но там оно становится уже другим словом, изменяется внешне или изъемлется из жизненных отношений (табу для житейского обихода или архаизация речи), если только оно уже с самого начала не было в устах вождя-завоевателя иноязычным

словом. Только здесь рождается „Слово“, только здесь — incipit philosophia, incipit philologia. ...Ориентация лингвистики и философии языка на чужое иноязычное слово отнюдь не является случайностью или произво­лом со стороны лингвистики и философии. Нет, эта ориентация является выражением той огромной исторической роли, которую чужое слово сыграло в процессе создания всех исторических культур. Эта роль принадлежала чужому слову во всех без исключения сферах идеологического творчества — от социально-политического строя до житейского этикета. Ведь именно чужое иноязычное слово прино­сило свет, культуру, религию, политическую организацию (шуме­ры — и вавилонские семиты; яфетиды — и варварские народы; Ви­зантия, „варяги“, южно-славянские племена — и восточные славяне и т. п.). Эта грандиозная организующая роль чужого слова, прихо­дившего всегда с чужой силой и организацией или преднаходимого юным народом-завоевателем на занятой им почве старой и могучей культуры, как бы из могил порабощавшей идеологическое сознание народа-пришельца,— привела к тому, что чужое слово в глубинах исторического сознания народов срослось с идеей власти, идеей силы, идеей святости, идеей истины и заставило мысль о слове пре­имущественно ориентироваться на чужое слово».

Несомненным достоинством нетрадиционного подхода Б. Ф. Поршнева является органичное сочетание явлений психоло­гических и лингвистических, поиск общих закономерностей, объяс­нение изменений психики через факты языка и наоборот. «Ключ ко всей истории второй сигнальной системы, движущая сила ее про­грессирующих трансформаций — перемежающиеся реципрокные усилия воздействовать на поведение другого и противодействовать этому воздействию. Эта пружина, развертываясь, заставляла дви­гаться с этапа на этап развитие второй сигнальной системы, ибо ни на одной из противоположных друг другу побед невозможно было остановиться». Таким образом, сама логика развития человечества обусловила наличие суггестии во всех без исключения культурах.

Аналогичной константой является миф: «Обыкновенно полагают, что миф есть басня, вымысел, фантазия. Я понимаю этот термин как раз в противоположном смысле. Для меня миф — выраже­ние наиболее цельное и формулировка наиболее разносторонняя — того мира, который открывается людям и культуре, исповедующим ту или иную мифологию. ...Миф есть наиболее полное осознание действительности, а не наименее реальное, или фантастическое, и не! наименее полное, или пустое. Для нас, представителей новоевропейской культуры, имеющей материалистическое задание, конечно, не по пути с античной или средневековой мифологией. Но зато у нас есть своя мифология, и мы ее любим, лелеем, мы за нее проливаем и будем проливать нашу живую и теплую кровь».

«Миф,— по 3. Фрейду,— является тем шагом, при помощи которого отдельный индивид выходит из массовой психологии. Пер­вым мифом, несомненно, был миф психологический, миф героиче­ский; пояснительный миф о природе возник, вероятно, много позже».

«Эмоциональная объективность» мифа как способ осознания действительности по А. Ф. Лосеву и «лживость» как возможность выхода индивида из массы по 3. Фрейду, в сущности, есть одно и то же качество, позволяющее человеку выделиться из массы и про­явить себя как личность.

Если язык в целом ориентирован на суггестивное воздействие, то специфический корпус прагматически маркированных текстов может служить ключом к тайне суггестии. В сущности, речь идет о j системном описании особенностей суггестивных текстов, позво­ляющих им быть в предельной степени эффективными и мифологичными.

А. Ш. Тхостов в статье «Болезнь как семиотическая система» выдвигает ряд любопытных идей, проливающих свет и на природу суггестии: «В семиотической системе главным принципом является semiosis— отношение между означаемым и означающим, превра­щающее последнее в знак. ...Хотя обычно говорят, что означающее выражает означаемое, в действительности в каждой семиотической системе имеются не два, а три элемента: означающее, означаемое и, собственно, знак, представляющий собой результат связи первых двух элементов». Таким образом, отношение означаю­щего и означаемого может особым образом трансформироваться, порождая вторичную семиотическую систему, названную Р. Бартом мифологической.