Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного

Черепанова Ирина Юрьевна

Психоанализ сродни шаманской практике тем, что „в обоих случаях цель состоит в том, чтобы перевести в область сознатель­ного внутренние конфликты и помехи, которые до тех пор были неосознанными либо потому, что они были подавлены иными пси­хическими силами, либо потому (как в случае родов), что происхо­дящие процессы по природе своей носят не психический, а органи­ческий или даже механический характер. Это делает возможным особого рода переживание, при котором конфликты реализуются в такой последовательности и в такой плоскости, которые способст­вуют их беспрепятственному течению и разрешению... Из того фак­та, что шаман не анализирует психику своего больного, можно сде­лать вывод, что поиски утраченного времени, которые иногда рассматриваются как основа терапии психоанализа, являются лишь видоизменениями (ценностью

которых пренебречь нельзя) основно­го метода. Определение этого метода должно быть независимо от происхождения мифа, индивидуального или коллективного, по­скольку мифическая форма превалирует над содержанием рассказа“. „Последнее утверждение подтверждается экспериментами по плацебо-психоанализу и равными успехами бес­численных психотерапевтических школ: все они структурно являются мифологическими практиками, и выбор предпочтений обу­словлен отнюдь не истинностью и научной обоснованностью, а скорее модой“.

3. Плацебо-эффект (плацебо-лечение)

Классический эксперимент с демонстрацией влияния мифа на телесные ощущения — плацебо-эффект. По своей сути это не что иное, как вариант ритуального действия: сохранение всех атрибу­тов лечения по схеме естественнонаучной медицины (прием пус­тышки под видом и в форме лекарственного препарата, наличие у пациента более или менее разработанных представлений о сущно­сти действия лекарств, опыт их применения) при отсутствии само­го главного — самого лекарства. С семиологической же точки зрения плацебо-лечение ничем не хуже и не лучше любого друго­го. То, что плацебо — это пустышка, не имеет никакого принци­пиального значения; важно, чтобы, как и в случае с ритуалом, человек в него верил и оно вписывалось в принимаемый им миф.

Несомненное родство всех трех указанных выше методов лече­ния подчеркивается наличием двух факторов:

1) наличием принимаемого населением того или иного региона или общности „лечебного мифа“;

2) артикулированием жалоб пациентов определенным мифоло­гическим образом.

Иначе говоря, признается наличие особого мифологического языка здоровья-болезни (недаром японцы предпочитают получать информацию о докторах и лекарствах „изустным способом“ — во время так называемых „разговоров у колодца“!). Лингвистическим проявлением этого специфического языка можно считать вербаль­ную мифологизацию как универсальный принцип взаимоотноше­ния людей с природой и обществом.

На вопрос: „Нужно ли избавляться от мифологизации болезни и можно ли это сделать?“ специалисты отвечают следующим обра­зом: хотя современная медицина склонна считать мифологические представления вредными заблуждениями человеческого ума, от ко­торых следовало бы как можно скорее избавиться, истинная роль мифа значительно важнее. Он вносит в мир порядок, систему, коор­динирует человеческую деятельность, укрепляет мораль, санкцио­нирует и наделяет смыслом обряды, упорядочивает практическую Деятельность. Медицинский миф и вы­текающий из него ритуал дают больному возможность участия в происходящих событиях, орудия влияния на окружающие его силы, способы координации природных и социальных явлений, предос­тавляют язык, в котором могут формулироваться и опосредоваться болезненные ощущения, позволяют ими овладевать.

Миф нельзя „отменить“ прежде всего потому, что представле­ния о болезнях по самой своей структуре и способу формирования принципиально мифологичны, и стремление современной медици­ны избавиться от мифологизации следует признать по крайней мере утопическим. Миф невозможно преодолеть изнутри, так как стрем­ление избавиться от него само становится его жертвой. Можно и нужно изучать, вычитывать и расшифровывать скрытые мифы. Это поможет не утрачивать связи с реальностью, имея в виду основопо­лагающую ограниченность мифического сознания, и использовать полученные знания в терапевтической практике, коррегируя вред­ные и создавая необходимые мифологии».

Чем в большей степени мифологизирована деятельность того или иного врача (хирурга, стоматолога, мануального терапевта и пр.), тем лучше результаты его деятельности и выше популяр­ность среди населения. Люди идут лечиться не просто к специали­сту в такой-то области, а к «самому», «тому самому», «светилу»...

Особенно актуальна эта проблема для психотерапевтов, по­тому что в их случае речь идет о воздействии на душу пациента; более того, ряд исследователей высказывает мысль о том, что психотерапия (психоанализ) придет на смену религии (собственно, это и есть религия нового времени: «В настоящее время изучением души профессионально занимаются две группы: священники и психоаналитики. Каковы их взаимоотношения?». Э. Фромм отвечает на этот вопрос следующим образом: «Тот факт, что значительная часть священников изучает психо­анализ, показывает, насколько глубоко идея союза психоанализа и религии проникла в сферу их практической деятельности». С другой стороны — «психоаналитик обязан изучать человеческую реальность, которая скрывается и за религией, и за нерелигиозными символическими системами». В декларируе­мой открытости различным символическим системам преимуще­ство современной психотерапии (а вместе с ней и научного мифа) перед другими мифологическими системами. К сожалению, на практике об этом часто забывают.

Профессия врача сама по себе в достаточной степени сакрализована. Набор необходимых качеств определяется в первую очередь сущностью болезни. Если она — результат действия злых сил и ду­хов, то, естественно, врач должен быть вхож в их круг и уметь с ни­ми обращаться. Если болезнь излечивается чудесным образом, то лекарь как-то должен быть приобщен к миру чуда. В любом случае необходимо подтверждение права на столь важную в любом обще­стве деятельность, как медицинская практика. Проще всего это ре­шается отнесением лекаря к кругу тех же божественных сил, которые отвечают за саму болезнь. «В греческо-римском пантеоне врачами были сам Аполлон и его сын Асклепий, за здоровье отве­чали богини Гигея — дочь Асклепия и Салюс, в китайском — бог Яо-Ван. Один из главных богов древнеиндийской мифологии Варуна был по совместительству и лекарем. Реальные лекари получали свои способности либо от главных медицинских божеств, жрецами которых они были, либо иным способом доказывали свою причаст­ность миру духов (генеалогические претензии, шаманские болезни, „отмеченность“ при рождении или в детстве). Можно было продать душу злым силам, получив взамен особые качества, позволяющие насылать болезни или лечить. Так объяснялись умения ведьм в ев­ропейской мифологии, самовил — в фольклоре южных славян. Буртининки — колдуны-лекари в литовской мифологии не могли уме­реть, не передав своего знания другому человеку. Знаками полу­чения таких способностей могли быть необычные события — удар молнии и пр. Иногда такие „указания“ специально инсценирова­лись: „явления святых“, письма от махатм, якобы получавшиеся в конце XIX века Е. Блаватской, и пр.».

Принадлежность к чуду (обоснованность претензий на моди­фикацию роли Божества) доказывалась и поныне обосновывается следующими способами:

1) периодической демонстрацией различных необычных явле­ний (например, эффектных «опытов» классического гипноза, окру­женных МС мистическим ореолом);

2) мотивом эзотерического знания (семейного, родового; уте­рянные и вновь найденные знания; знания других цивилизаций, «зарубежные» методы; трагическая случайность типа удара мол­нии) — отсюда особое поведение, внешний вид (костюм);

3) жестким запрещением терапевтической практики лицам, не имеющим особого сертификата-диплома о прохождении соответст­вующей специализации;

4) использованием особого языка посвященных — латыни;

5) подключением к мифу науки.

Вернемся к лингвистическим приемам создания индивидуаль­ной суггестивной роли доктора.

1) Стихийное формирование мифа доктора.

«Стихiя, по В. Далю, — вещественное начало, основа, природ­ное основанье; простое, не разлагаемое вещество, цельное, несо­ставное; начальное, коренное вещество; стремления человека сла­гаются из разных стихий, в числе которых самостность занимает не последнее место. Стихия зла присуща человеку».

В качестве образцов стихийного формирования мифа рассмот­рим два примера: доктор Алексейчик — «олицетворение зла» гума­нистической психотерапии и «добрый» доктор Сытин (народный академик).

Поскольку стихия есть вещественное начало, то, естественно, определенного рода информация для формирования того или иного мифа у представителей МС уже есть. Нас интересует, како­го рода эта информация, в какой языковой форме закрепился миф среди населения и как он действует (и на пациентов, и на облада­теля мифа).