Дом на границе миров

Окатова Александра

Она, не веря себе, во все глаза смотрела на экран, и глаза, как ей показалось, начали вылезать из орбит. Не только глаза бессовестно обманывали её, но и уши, вот уж от кого она не ожидала такой подлости, уши вообще водили её за нос, если можно так, весьма фигурально, выразиться. Почему? Потому что, во-первых, она вчера была дома, во вторых, галерея называлась не «Сумерки», а «Туман», потому что фамилия хозяина, которого она очень хорошо знала, была Туманов, в-третьих, группа художников, в которую она не то чтобы входила, а скорее к которой примкнула, называлась не «Веды» а «Непомнящие», и проект назывался «Дежа вю», а не «Жаме вю», что означает что-то вроде неузнаваемое привычное, это было так же точно, как то, что её саму звали Александра, а не как звалась её абсолютная

копия на экране: в этот момент диктор сказал, что работа молодой художницы Кассандры, она поморщилась, слишком важное имя, нужно попроще, называется «Гладиатор». Но она ясно видела, что скульптура, о которой шла речь, это, без сомнения, её «Матадор», с его скорбным и понимающим взглядом человека, лишенного надежд.

Она в шоке стала вглядываться в экран, в этот момент её постиг новый удар: сменился видеоряд, и теперь, правда, она видела, что Кассандра хоть и похожа на неё как близнец, всё-таки отличается от неё: цвет глаз на экране понять было трудно, вроде ореховые, как у неё самой, а вот брови непохожи, её, Сашины, были вразлёт, густые к переносице, а дальше летящие, с изломом, а у её двойника тоньше, изящнее, с плавным изгибом, отчего выражение лица, а Саша, как художник, знала, что выражение лица в основном рисуют именно брови, у Саши было решительное и смелое, а у её двойника наивное и нежное, губы у обеих были пухлые и сочные, но у Саши уголки стремились вверх, а у Кассандры были грустно опущены вниз, овал лица совпадал, как и аккуратный носик небольшой картофелинкой, что у Саши смягчало её отчаянную смелость, а у Кассандры делало её лицо таким трогательным, что хотелось прижать её к груди и пожалеть, погладить по голове и поцеловать в гладкий круглый, как и у Саши, лобик.

На этом потрясения не закончились. Саша въелась в экран и увидела презентацию Кассандры с другой точки съемки, и стало видно, как к ней подошёл её, Александры, возлюбленный. Он представился как учитель и партнёр Кассандры по работе и стал рассказывать, как он впервые её увидел. Рассказ один в один повторял то, как Александра с ним познакомилась, только он рассказывал те же знакомые ей подробности, смотря таким знакомым ей взглядом в лицо не ей, Саше, а незнакомой Кассандре, но рассказывал то же самое: как он подошёл к ней, спросил, почему она такая грустная, и подарил ей, Кассандре, каталог своих работ, Саша топала ногами от бессильного негодования, как ребёнок, желающий играть только по своим правилам, а тут вдруг всё, к чему она привыкла, изменилось, всё было не так! Она даже подбежала к книжной полке и вытащила каталог с дарственной надписью: «Самой милой, Сашеньке, с пожеланием удачи!» Вот же, вот его автограф, Саша показывала титульную страничку с подписью своего любимого, но если она-то разговаривала с телевизором, то он по каким-то причинам не желал с ней общаться.

Сашин возлюбленный был хорошо известен в художественных кругах как скульптор, его все знали, а когда Кассандра подняла к нему такое беззащитное и трогательное лицо, а он так нежно на неё посмотрел, то Саша чуть не закричала в голос! Это её мужчина! Это её работа! Это её презентация! Что же это такое! Что за фигня! Она, как маленькая, принялась тереть глаза и хлопать себя по щекам, потом побежала в ванную и принялась плескать холодной водой в лицо. Что делать? Она никак не могла сидеть сложа руки, она забегала по квартире, ища, куда бы приложить их и на чём выместить досаду, недоумение и растерянность.

Она не могла сесть даже на минуту, единственное, что могло ей помочь, она знала, так всегда бывало в её жизни: когда эмоции захлёстывали, она несколько дней в зависимости от глубины, так сказать, поражения не могла ни о чем думать, кроме того, что её так поразило. После трёх где-то дней она успокаивалась, мысли сходили с рельсов, и она могла дышать, навязчивые мысли всплывали всё реже, и она наконец приходила в себя. Сейчас вид Кассандры, преданно смотревшей в лицо её, Сашиного, возлюбленного, так сильно давший ей по мозгам, можно было обратить в творческую энергию и на этом топливе сделать что-нибудь интересное и сильное.

Она на пружинящих от нетерпения ногах побежала в комнату, служившую ей мастерской. По телу пробегала мелкая дрожь, она даже получала от неё наслаждение. Она с головой, а у неё всё, даже любовь, всегда шло от головы, нырнула в работу: скорее, скорее, чтобы не расплескать возбуждение. На столе у неё лежала женщина. Она сдернула влажную ткань. С первого взгляда нельзя было понять, спит она или уже мертва. Плечи лежали в горизонтальной плоскости, ноги, слегка согнутые в коленях, так, как если бы она лежала на левом боку, а бедра занимали промежуточное положение. Правая рука, полусогнутая, лежала ладонью вниз рядом с телом, левая, согнутая в локте, на груди, прикрывая, защищая сердце, голова была слегка повернута налево, подбородок чуть опущен к плечу, она как будто заснула, страдая, и продолжала страдать во сне, словно какая-то боль не отпускала её или брала уже над ней верх и она не должна была уже проснуться. Да, верно, она спала, но проснуться ей было уже не суждено.

В женщине явно проступали Сашины пропорции, её тонкие и сильные руки, тонкие сухие щиколотки, длинная шея, красивой лепки голова и стройные бёдра. Работа была почти закончена. Идея была такая, что сон – это такая же смерть, только от неё иногда просыпаются, а иногда – нет, и когда ты засыпаешь, ты не знаешь, суждено тебе проснуться или нет, это открытие заставляло некоторых людей жить одним днём и забывать всё, что было вчера, лишало их жизнь преемственности и смысла, другие, боясь потерять нить жизни, переставали спать, чтобы не прерывать её. Саша тоже спала только тогда, когда уже не могла сопротивляться, а пока могла, предпочитала не спать. Некоторые, наоборот, погружались в забытье при первой возможности, лишь изредка выныривая оттуда, и, глотнув яви, вновь уходили в сон.

Саша, не успев даже подумать, одним длинным движением вскрыла женщину от солнечного сплетения до лобка и отвалила пласт глины как крышку. Такая шкатулка, с жизнью внутри. С тикающей, невидимой, но слышимой зрителю жизнью. Она представила себе её в алебастре с непрозрачной золотой или слоновой кости, со шрамами и сеточкой еле заметных трещин крышкой на замках, замки должны быть бронзовые с огромным количеством мелких деталей, викторианской эпохи. Она уже всё видела. Но понять, будет это шедевр или пошлятина, она сейчас пока не могла.

Прошло шесть часов. Было три часа ночи – самое нелюбимое ею время. Она закрыла скульптуру и всё-таки решила уступить позиции, так сказать, Морфею, обмануть его бдительность, прикинувшись спящей.

Она приняла душ и легла. За окном была непроглядная, тёплая для зимы темень. Она лежала в черноте и мысли непрерывно крутились по одному и тому же маршруту. Первая остановка: «Матадор», то есть «Гладиатор», смотря с какой стороны поглядеть, если с её, то – матадор, если со стороны Кассандры, то – гладиатор. С одним и тем же лицом. Дальше лязг колёсных пар, перебои сердца на стыках рельсов, следующая остановка: выставка «Дежа вю» – с её стороны или «Жаме вю», если смотреть с точки зрения Кассандры, стук колёс всё убыстряется, её швыряет из стороны в сторону, и на стыках уже боль в сердце наминает: ты-не-ты-не-ты, и третья остановка, в ушах уже грохочет так, что она сейчас оглохнет: он с ней, с Кассандрой, а как же она, Саша, и где ей искать своё сердце? И здесь, на самом пике горя и тоски, она заснула. В мастерской спала скульптура, в деревянные окна, она терпеть не могла пластиковые, мягко и неотступно давила зима.

Утром резко похолодало, небо расчистилось и загорелось розовым у горизонта, столбы дыма поднимались строго вверх, серо-фиолетовые с запада и красные с востока. Так же расчистились мысли. Саша встала свежая, от вчерашней безысходности не осталось и следа. Все просто: надо позвонить ему. Её имя высветится на экране, он поговорит с ней ласково, как всегда, они встретятся в своём обычном месте, в кафе в центре, и пойдут в его мастерскую, всё будет как обычно: они будут говорить друг с другом без слов, им достаточно и взглядов, будут заниматься своим любимым делом, если надо, она будет позировать, потом он, она давно хочет сделать его торс, такого тела, как у него, нет больше ни у кого на свете.