Дом на границе миров
Шрифт:
Она испытала облегчение, ей стало ясно и спокойно на душе, и она не спеша позавтракала, подвела глаза, чтобы разрез, улетающий к вискам, казался ещё четче, подкрасила губы, и из зеркала на неё глянул антипод Кассандры с её наивным и трогательным лицом, на Сашу смотрела какая-то ведьма не ведьма, а точно несчастная и неприкаянная девушка, которая с отчаянием вглядывалась в неё, в Сашу: она с ужасом отшатнулась и побежала смывать косметику. Стало лучше: женщина в зеркале стала поспокойнее и не такая несчастная: просто замотанная и усталая от своих мыслей, обеспокоенная, но не такая неприкаянная, как раньше, без ужаса в глазах.
Она набрала номер своего мужчины. Она просто как будто видела, как он достал телефон, она хорошо представляла и модель, и цвет,
– Алло, – сказала она. – Это я.
– Кто я? – переспросил он.
– Александра, – уже с предчувствием беды сказала она. Следующий вопрос уже был как удар под дых:
– Какая Александра?
Безнадежно. Безнадежные надежды, от её уверенности в себе и в том, что всё разъяснится, не осталось и следа. Как это: «Какая Александра?» Как будто у него много Александр! Что же это? Это я! беззвучно закричала она в трубку, оттуда слышался его, ставший из родного таким далёким, отстранённым и безразличным, чужим вежливым голос:
– Кто это.
Даже без вопроса, просто: Кто это.
Как ей сказать, кто она? Это я, твоя Саша? Это я, Александра, твоя – кто? В самом деле, кто? Если он её не узнал, то что она может ему сказать, чтобы узнал? Она чувствовала себя, как будто у неё отняли её жизнь, её имя, её любовь, вообще – всё.
Она никто, и звать её никак.
Она была уничтожена одним звонком. Её не было.
Не существовало вовсе. Всего хорошего, глупо сказала она и повесила трубку. Это сон? Она спит? Что это такое? Что ей делать? Ну, что-то ведь можно сделать? Смешно доказывать ему, что она – это она, если он её не помнит. Показать фото? Точно, фотографии, где они вместе. Даже если она его не вернёт, то хотя бы вернёт себя. Свое имя, свою жизнь.
Она бросилась к столу, вытряхнула из коробок общие с ним фото. Вот они в отпуске, на море, он и она на фоне садящегося в море солнца, но сейчас она и сама заметила, что лиц не разобрать, она-то знает, кто на фото, но разобрать практически ничего невозможно. Вот она и он на презентации прошлогодней выставки. Она смотрит в камеру и улыбается, а он, как назло, отвернулся и виден только контур щеки и напряженные мышцы шеи, он стоит боком, и понять, что это точно он, только по одежде нельзя.
Вот здесь, здесь, среди фотографий со свадьбы его брата, там они были вместе, а она сама была подружкой невесты, но их вместе здесь тоже нет, она – с остальными девчонками, ну и что, если она покажет эти фото, ну, подружка невесты и подружка, а он везде, везде на этой проклятой свадьбе отдельно. Ничего убедительного нет. Она сама удивилась, что ничего нет.
Да и если бы было, не пошла бы она ни с какими фотографиями ничего доказывать.
Паника и ощущение всё убыстряющегося, захватывающего всё большую часть её жизни бреда усиливались. Как будто огромный шар, от которого не убежать, накатывался и подминал её под себя, и нет спасения. Она падает в пропасть, хватается за отвесные стены, руки скользят, ногти ломаются, ей больно так, что она отпускает руки.
Она очнулась на полу, тут же валялись фотографии, на которые ей было больно смотреть. Она собрала их в медный таз, смяла, чтобы у воздуха был подход к каждой, поставила таз в ванну, подожгла и сидела на краю ванны, пока они все не превратились в мелкий шёлковый тёплый пепел. Странно, ей ничуть не было жалко этих картинок, от которых остался только пепел.
Она никто, и звать её никак.
Вот так. Последний шанс.
Она может пойти и встретиться с ним лицом к лицу. Например, когда он будет в кафе, или у себя в мастерской, или дома. Всё очень просто. Она посмотрит на него, а там уже по ходу дела решит, что делать. Она не отступит, не будет стоять в стороне, не постесняется, она будет бороться со своей противницей, с этой самозванкой.
Она отвоюет то, что по праву принадлежит ей. Она права. Она возьмёт своё.
Она надела чёрные в облипочку джинсы, которые так ему нравились, чёрную водолазку и стала как ночной тать, ей понравилось. Она надела кожаные чёрные высокие ботинки на шнуровке, потопала в пол, решимость укрепилась, она вздохнула и на миг задержала дыхание, накинула короткую кожаную, похожую на лётную форму, куртку, натянула до бровей вязаную шапку – решительность из неё так и пёрла. Она подмигнула ночному татю? Ночной тате?
Таточка моя ночная, – сказала она. Подмигнула своему изображению в зеркале и хищно улыбнулась: на месте Кассандры, этой воровки, нахалки, которая заняла моё место, негодовала Саша, этой копии, плохой, мягкотелой, сама она на месте этой слабой копии чувствовала бы себя неуютно, но ведь та пока не знает, что она пошла на неё войной, она сама запуталась в этих бесконечных местоимениях третьего лица единственного числа женского рода. Она – это я, Александра, живая, очень даже сердитая и решительная, а кто эта Кассандра, я даже и знать-то не хочу, не желаю!
Разборка с фотографиями отняла у неё часа два, сейчас уже три дня. Зимние три часа дня, через полчаса будет уже темнеть – она выскочила из дома и поехала в кафе, где они всегда с ним сидели. Оттуда до его дома – пять минут. Он жил рядом с её любимой станцией метро, Новослободской; с витражами, конечно, такая, как она, любительница стекла и зеркал, просто не могла не любить эту волшебную станцию. Кафе тоже было буквально в пяти шагах, в общем, всё складывается!
Она зашла в кафе, стараясь не светиться: опустила голову, косая густая русая челка закрыла лицо, она разделась и проскользнула в зал, она подождёт здесь, у окна, отсюда виден вход, и она увидит, как они подойдут. Она угадала: не прошло и десяти минут, она даже не успела получить свой кофе с круассаном, как мимо окна прошла пара: он, её мужчина, он, чьи руки, глаза, мышцы и кости, всё было её, как и её тело было придумано, вылеплено, выращено для него, его тело, каждый сантиметр которого был ей знаком, был ей родным, был обцелован ею тысячу раз, его синие глаза под густыми ресницами, хмурые брови, подбородок гладиатора, она насторожилась, почему ей в голову пришло именно это слово: гладиатора, скульптура её противницы, почему она не сказала, не подумала: подбородок матадора, ну пустяк, он её мужчина и точка!
Рядом шла Кассандра. Мягкая улыбка.
Светящееся лицо, фу, тряпка! – подумала Саша.
Она затаилась: прекрасно, они вошли в зал. Она как раз дождалась своего кофе как нельзя кстати.
Они сели по диагонали от неё. Разговаривают.
Чёткого плана у неё пока не было: пресловутые обстоятельства пока молчали и ничего не хотели ей подсказывать. Ну, наконец-то что-то сдвинулось с мёртвой точки: Кассандра встала и направилась в туалет. Саша встала и тоже пошла туда, она не знала, что будет делать, но как будто кто-то взял её за руку и повёл.
Кассандра остановилась перед входом в туалет: это была маленькая комната, Кассандра оглядывала её в поисках места, куда бы деть сумочку, как абсолютно все девушки, она всюду носила её с собой. Ни крючка, ни столика там не было, это прекрасно помнила Саша. Она улыбнулась и незаконченным жестом потянулась к Кассандре, мол, давайте подержу, пока вы там будете пудрить носик. Та поняла и, улыбнувшись в ответ, вручила ей красную маленькую аккуратную сумочку.
С безразлично-приветливым лицом Саша взяла её и отвернулась, пока Кассандра не вошла в кабинку. Ей всё удалось! Она спокойно опустила тонкую кисть в сумочку, в одно отделение, во второе, и ещё не знала, что она хотела найти, просто проводила рекогносцировку: ничего интересного, мобильник, кошелёк, пропуск или удостоверение, но третье, в середине, потайное отделение принесло ей удачу: мягко без бряканья она нащупала знакомую связку ключей, как у него, но ей, Саше, он так и не дал ключи, несмотря на три года отношений, и сразу дал этой самозванке, которая явилась на Сашино место. Она захватила их пальцами внутри сумки, чтоб не звякнули, и вытащила их, слегка подбросив и поймав в руку. Попались! Она засунула их сзади в джинсы, и они сразу стали там обживаться, согрелись и натянули карман.