Дом на Локте Сатаны. Темная сторона луны
Шрифт:
– Знаешь, Алан, ты чертовски бессердечен.
– Я ничуть не бессердечен. Хотя это спорный вопрос. В конце концов, может быть, тебе не стоит идти.
– Только не посылай меня сейчас назад! Не посылай меня сейчас назад!
– Тогда держись за мою руку.
Камилла так и сделала. На втором этаже было темно, они миновали его в полной темноте при слабом свете луны. На лестнице, ведущей на верхний этаж, где лунный свет пробивался через единственное окошко, Алан почувствовал, что его пульс отчаянно бьется, а ноги подкашиваются.
На верхнем этаже было два коридора: один параллельно фасаду, после стены, где была дверь кабинета Генри Мэйнарда, другой же коридор, поперечный, вел на запад через помещения для прислуги. И здесь единственным светом был лунный. Но через открытую дверь кабинета виднелся неподвижный желтовато-красный отблеск.
Теперь Алан крался по переднему коридору на цыпочках по покрытому соломенным настилом полу, вцепившись правой рукой в левую руку Камиллы. Только мельком глянув в кабинет, он остановился от шока, который можно было назвать антикульминацией или облегчением.
Так называемым «взломщиком» оказалась Мэдж Мэйнард. И это само по себе было не меньшим шоком и загадкой. Она положила маленький электрический фонарик на письменный стол посредине кабинета, так что его луч был направлен поперек старинного шератоновского бюро у правой стены. Крышка бюро была опущена. Босиком, в тонкой ночной рубашке, с растрепанными золотыми волосами, глядя в сторону, Мэдж пробегала пальцами по маленьким дверцам и отверстиям для бумаг, находившимися внутри. Ее голос, тихий и заторможенный, продолжал стенать в тишине.
– Где он? – спросила она, ни к кому не обращаясь. – Где ящик и как он открывается? Он никогда мне о нем не говорил.
Когда эта нота отчаяния достигла его, Алан вдруг почувствовал, что Камилла вцепилась в его правую руку и настойчиво тянет его обратно на внутреннюю лестницу. Он сдался и последовал за ней. Оказавшись под укрытием лестницы, Камилла обвила его шею обеими руками и притянула голову вниз, чтобы яростно зашептать:
– Как она туда попала? Что это значит?
Собственный шепот Алана был едва слышен:
– Они дали ей слишком много успокоительного, только и всего. Мэдж проснулась, одурманенная лекарствами, не сознавая, что делает, и побрела наверх, ведомая какой-то своей безумной идеей. Мы не можем ее там оставить; мы должны отвести ее обратно в ее спальню.
– Разве не опасно будет разбудить ее?
– Она ведь не лунатик, знаешь ли, просто она сейчас в полубессознательном состоянии.
– Алан, что она там ищет?
– Не знаю. Вероятно, пытается найти потайной ящик в бюро; ее отец говорил, что там есть такой. Но зачем об этом беспокоиться? В любом случае мы не можем ее там оставить: она может упасть с лестницы и разбиться!
Все еще двигаясь очень тихо, хотя уже с меньшей осторожностью, поскольку теперь в ней не было большой необходимости, они вернулись к двери кабинета. Каким образом, размышлял Алан, следует действовать в подобной ситуации? Нужно ли обращаться с Мэдж так, как будто она находится в здравом уме, в той манере «без глупостей», в какой полицейский обращается к толпе, требуя, чтобы она разошлась? Или лучше будет безо всяких церемоний подхватить ее и отнести вниз?
Оба посеребренных луной окна были закрыты, он слышал жужжание кондиционера. И в этот момент Мэдж внезапно отвернулась от бюро и увидела их.
– Я не могу его найти! – произнесла она, протягивая руку к Камилле. Может быть, это не важно, может быть, это просто одна из моих глупых идей, но мне так хотелось бы его найти!
В глазах Мэдж застыла отрешенность. Забыв о бюро, она проплыла по комнате в своей белой ночной рубашке и подобрала электрический фонарик с края письменного стола. Камилла и Алан вошли в комнату. Алан мог поклясться, что Мэдж узнала их обоих.
– Глупый старый коммодор Мэйнард, – продолжала она, указывая лучом фонарика на раскрашенную фотографию над бюро. – Глупый старый коммодор Мэйнард и глупый старый колокол с его глупого старого корабля! Почему для меня все должно быть настолько сложно? Вот ты где, мой дорогой! – добавила она, обрывая себя.
Тонкий луч указывал сквозь дверной проем в коридор, на точку где-то за левым плечом Алана. Он резко обернулся – позади него никого не было.
– На самом-то деле тебя там нет, я знаю! – почти пропела Мэдж. Фонарик выключился, потом свет появился снова, дико выплясывая по потолку. – И ты не смог бы навредить ему, не так ли? Но и говорить с ним не стал бы! Я умоляла тебя быть откровенным и рассказать ему все. Что в этом могло быть плохого, даже если дела и обстоят именно так, как они обстоят?
– Мэдж… – начала Камилла.
– Да, Камилла, я узнаю тебя. Ты и Алан пришли помочь мне, правда? Но вы не можете мне помочь. Никто не может мне помочь, хотя я сделала только то, что должна была сделать, и даже в этом случае не так уж много. Ты ведь считаешь, что добрые намерения тоже что-нибудь да значат в этом мире, правда?
– Все в порядке, Мэдж, – заверила ее Камилла, – ты среди друзей, и все в порядке.
– Не все в порядке! – закричала Мэдж, направляя луч света прямо в лицо Камилле. – И они ничего не значат, они совсем ничего не значат.
Именно в этот момент Алан услышал топот ног, доносившийся откуда-то снизу, голос капитана Эшкрофта, голос доктора Фелла, звенящий в замкнутом пространстве голос Валери Хьюрет.
– Я опять это скажу, – заявляла Валери. – Мне ужасно жаль, что я вошла и перебила вас. Но там наверху Алан Грэнтам, и, возможно, его там убивают; и бедняжка Камилла тоже может погибнуть. Пожалуйста, поспешите!
Мэдж ничего этого не услышала. Она пребывала в состоянии некоей экзальтации, хотя ее слегка пошатывало.