Дом на Локте Сатаны. Темная сторона луны
Шрифт:
Ниже среднего роста, с довольно плотной, но хорошей фигурой, она была одета в белое облегающее платье без рукавов. Лунный свет обесцветил ее блестящие светлые волосы, лицо, которое днем казалось золотистым, и превратил ее лучистые карие глаза в черные. Ее лицо, повернутое к луне, здоровое и прелестное, казавшееся почти прекрасным, теперь выглядело доверчивым и совершенно лишенным лукавства. Но эта женщина не была счастлива.
– Ох! – выпалила Мэдж, резко оборачиваясь.
Обратила она внимание или нет на машину на подъездной Дорожке, которая, изгибаясь, сворачивала с главной дороги к воротам, но только теперь Мэдж услышала, как кто-то приближается пешком. Раздался резкий шлепок, когда
На нем были серые свободные брюки и белая спортивная рубашка с шелковым платком, завязанным вокруг шеи и заправленным за воротник. Насколько можно было судить при лунном свете, он производил впечатление весьма неглупого человека, хотя довольно ленивого и беззаботного: тонкие черты лица были четкими, аристократичными, волосы – густыми и темными.
Мэдж и пришелец уставились друг на друга. Вокруг них раздавалось тонкое пискливое жужжание москитов, да с берега доносился тихий, неровный плеск прибоя. Затем Мэдж заговорила:
– А, Янси! Янси Бил! Что ты вообще здесь делаешь?
Янси Бил отвесил ей глубокий поклон:
– Добрый вечер, милая моя. Я, как всегда, у твоих ног.
– Ты пролез сюда тайком, да?
– Кто пролез тайком, дурашка? Подъехал к воротам на машине, как вполне достойный поклонник. Кто тут с тобой был минуту назад?
Девушка подняла лучистые невинные глаза:
– Здесь никого не было, Янси.
– Не было? Мог бы поклясться, что слышал, как кто-то отчаливал. И все же! Если ты говоришь, что никого не было, милая моя, поверю с огромным удовольствием.
– Ты славный, Янси! – Борясь со смехом, Мэдж состроила гримаску. – И все равно ты всего лишь сладкоголосый южанин!
– А ты не считаешь себя южанкой, Мэдж Мэйнард?
– Никогда себя ею не считала.
– Ну, только не говори глупостей, милая! Ты, может, и родилась во Франции, и выросла в Нью-Йорке и Коннектикуте. Но твой папочка – Мэйнард из Южной Каролины…
– Последний из обреченных Мэйнардов, ты собираешься сказать?
– Милая, опять глупости! «Обреченный некто»! Нет, ничего такого романтичного! Твой папочка Мэйнард, сказал я; твоя мать была Уилкинсон из Джорджии. Если после этого ты окажешься какой-нибудь проклятой янки, тогда меня зовут Текумсе Шерман. [45]
45
Шерман Уильям Текумсе – генерал армии северян во время Гражданской войны в США. (Здесь и далее примеч. перев.)
– Красноречив, как всегда, Янси. Как твоя юридическая практика?
– Клиентов немного, дохода мало, престижа никакого. Похоже, стану партнером лет через двадцать, если дело до этого дойдет. Кто вообще обращает внимание на таких, как я?
– Если бы ты со мной разговаривал по-хорошему, то я могла бы… Но ты так и не сказал, что здесь делаешь.
Мистер Бил прихлопнул еще одного москита.
– Хорошо! – кивнул он. – Завтра, с чудного утречка пораньше, я должен быть здесь, чтобы провести первую неделю отпуска. Старикан Плэйфорд хочет удрать в июне, как раз тогда, когда я обычно беру отпуск, таким образом, Братцу Кролику досталось две недели в мае. Тем временем я решил примчаться из Чарлстона и посмотреть, как здесь делишки. Марк Шелдон тоже интересуется, и Валери Хьюрет. Как дела вообще-то?
– Да как обычно.
– Да?
Мэдж попыталась сдержаться, но ей это не удалось.
– Дядя Дик умер в марте, – прорвало ее. – Мы сюда перебрались меньше чем месяц назад. Но все равно все то же самое, совершенно то же самое, как было всегда в Голиафе, штат Коннектикут. Одиноко и тоскливо, Янси; ты даже представить себе не можешь, насколько одиноко и тоскливо! Я еще не такая старая, чтобы стать отшельником, как папочка.
– Полегче насчет отшельников, сладость моя; твой папочка очень мудрый человек. По крайней мере, так считают люди, понимающие в математике и вообще в науке; хотя черт меня побери, если сам я хоть что-нибудь в этом понимаю! Тебе просто надо выбрать себе преданного мужа, меня, например, – отличное предложение! – и больше ничем не забивать свою головку. Старина Яне будет здесь с завтрашнего дня, как я уже сказал. И твой дружок янки тоже, как мне доложили.
– Ты имеешь в виду Рипа Хиллборо?
– Еще один заурядный юристишка, разве не так?
– Тебе Рип не нравится, да?
– Полегче, сладость моя! Только раз и встречал этого малого, когда он с вами в апреле приезжал. Он сюда завтра прикатит, так?
– Да, мы ждем Рипа, – небрежно ответила Мэдж. – И Камиллу Брюс, она настоящий друг, а позже, в конце недели, подъедет старый приятель папочки из Голиафа. И Камилла Брюс, и Крэндалл – ты их тоже назвал бы янки. Ты видел их обоих, когда они приезжали к нам в апреле, и кажется, они тебе даже понравились. Но бедный Рип…
– Не пойми меня превратно, милая! – умоляюще произнес молодой человек. Думаю, с твоим обожаемым Рипом Хиллборо все в порядке. Он – единственный янки, которого я действительно называю про себя «проклятый янки». Впрочем, кто я такой, чтобы судить? Все, что я хотел сказать: не беспокойся ни о чем, ни о чем абсолютно!
Но Мэдж все равно беспокоилась. Пропитанный ароматом жасмина воздух излучал духоту, и в этом было что-то ужасное. Потом прогремело в небе, отдаленные звуки грома звучали то выше, то ниже. Мэдж внезапно закрыла рукой глаза и отступила в тень. Молодой человек шагнул за ней.
– Ты слышал, Янси? Как будто пушки-призраки оттуда, – из Форт-Самтера! Что это было?
– Всего лишь гром, милая. У нас здесь так часто бывает, даже если небо чистое. Не обращай на это внимания, детка моя милая! Но все равно… – Ее беспокойство словно бы передалось и Янси. – Теперь послушай, конфетка!продолжал он с какой-то грубоватой нежностью. – Я сказал, не беспокойся, и именно это я имею в виду, слышишь? Все равно здесь происходит что-то чертовски забавное. Я знаю это, хотя не могу сказать, что именно. Просто помни, что я всегда рядом, если тебе понадоблюсь. А тебе может понадобиться помощь, Мэдж. Понимаешь…
Снова загрохотал гром, и Янси оборвал разговор. В пятидесяти ярдах от них, внутри четырех белых колонн портика Мэйнард-Холла, их внимание привлекло небольшое шевеление. Хотя главная парадная дверь была открыта, внутренняя была закрыта. Неясная фигура в сером костюме открыла внутреннюю дверь, закрыла ее за собой, пересекла крыльцо и спустилась по ступеням к широкой песчаной дороге между двумя лужайками.
Мэдж ничего не говорила, она только тяжело дышала.
Неясная фигура, приближающаяся по дорожке, постепенно приняла вид худого, жилистого, энергичного человека под шестьдесят, одетого тщательно, но не напоказ и без излишнего щегольства. Докурив сигарету, он швырнул ее через лужайку. Его волосы отливали чистым белым серебром, а под серебристой шевелюрой у него было такое же тонкое лицо и нос с горбинкой, какие можно увидеть на семейных старинных портретах. В этом человеке чувствовались и другие качества. В хорошем настроении или в плохом (а бывало по-разному, как хорошо знала Мэдж), Генри Мэйнард излучал силу интеллекта и страстность чувств, сдерживавшихся привычкой к дисциплине.