Дом на окраине
Шрифт:
От больницы я пошла не домой, а совсем в другую сторону. Было дело, которое мне нужно было закончить еще три года назад, но я тогда боялась. Не знаю чего, просто боялась.
— Здравствуйте, Анна Николаевна. — Я подошла к калитке.
Пожилая женщина пыталась сбить сосульку с навеса черенком от лопаты. Когда ей это удалось, она повернулась ко мне и прищурилась.
— Ох, никак Кира приехала. — Всплеснула она руками, выронив орудие труда. — Да с дитем! А ну давай в дом, нечего ребенка морозить! — Скомандовала она и открыла дверь. Я послушно вошла следом за ней. — Давай-давай, заходи. Сейчас чай поставлю.
Я улыбнулась. Все проблемы в деревне решаются если не спиртным, то чаем. Кстати, сегодня я тоже не встретила ни одного алкоголика. Куда они все делись? Переехали что ли? Раскрыла уснувшую дочь и оставила на диване в гостиной. Сама же направилась на кухню.
— Кто у тебя родился? — Бабуля суетилась, выставляя на стол плошки с вареньем и медом.
— Девочка. Дарина. — Коротко ответила, теребя сумку.
— Ну, садись скорее. — Маленькая старушка подтолкнула меня к столу.
Я послушно села. Со вздохом отрыла сумку и протянула ей конверт.
— Что это? — Анна Николаевна на меня удивленно покосилась.
— Письмо. — Ответила я тихим голосом. — От деда. Он просил передать, когда… ну… в больнице уже. — Мне было очень неловко, что я протянула столько времени. — Простите, что не принесла тогда. — Пролепетала неуверенно.
Но она меня уже не слушала. Дрожащими руками взяла конверт и повертела его. Затем нашла на макушке очки и одела их. Распечатала конверт, где лежало письмо. Я отвернулась, чтобы не мешать ей и не лезть в чужую жизнь. Я знала, что дедушка любил Анну Николаевну. Ее фотография всегда была у него с собой. Но также я знала, что между этими двумя всегда все было очень сложно.
– Вот не мог он мне это все при жизни сказать? — Рядом раздался разочарованный вздох, и я подняла взгляд. — Ишь ты, на том свете меня ждать решил. Не уж-то на этом нельзя прийти было. — Старушка смахнула со щеки слезу и шмыгнула носом.
— Он гордый был. — Тут же вступилась я за деда.
— А я какая? Как два дурака жизнь маялись из-за этой дурацкой гордости. — Она вновь шмыгнула. — Ой, не спросила даже, ты в деревню то насовсем? — Она осторожно сложила письмо в пожелтевший конверт и спрятала в кармане.
— Не знаю. — Пожала плечами. — Пока Даринка не вырастет, точно здесь буду.
— В свой дом заехала, али в деревню ушла? — Принялась допытываться она, двигая ко мне кружку с чаем.
— В дом. — Я отчего-то покраснела, но пожилая женщина сделала вид, что не заметила.
— Это хорошо. — Она ласково улыбнулась. — Геннадию давно нужна помощь.
— Помощь? — Переспросила, надеясь, что хоть здесь мне что-нибудь расскажут.
— Конечно, помощь. — Хмыкнула Анна Николаевна. — Страх это, когда человек бегает от людской доброты. А тут, поди, из дому-то, попробуй убеги. Так что подлечишь его малеха, глядишь, и жизни зарадуется.
То, что он мастерски бегает от вопросов, это я заметила.
— Так я же не врач. — Развела руками. — Я ветеринар. Зверье только всякое могу лечить, но никак не людей.
— Так ить не тело там. Душа потрепана. Ему нужно жизнь показать, заново радоваться научить. — Наставительно было сообщено мне.
Я внутренне похолодела.
— Он что в тюрьме сидел? Уголовник что ли? — Ужаснулась.
С виду он не был похож на человека из мест заключения, но ведь всякое в жизни бывает.
— Чего уголовник-то сразу? Эх, ты. Человек сам себе такую тюрьму организовать может, что потом свет белый видеть отказывается. — Наставительно пожаловалась старушка.
— Суицидник? — Легче мне не стало.
— Чего ты на человека-то наговариваешь? — Обиделась за Корсарова бабуля. — Не дошло до этого. Женька Шулетов ему быстро объяснил, что к чему.
Из таких объяснений сложно было вычленить хоть что-то полезное. Я поняла только то, что Анна Николаевна переживает за душевное здоровье Геннадия. Большего узнать я не смогла, так как в комнате раздался плач дочери, и я поспешила к ней. Пока кормила, подошла хозяйка дома.
— Ну-ка покажи правнучку-то. Первая она у меня. — Она села рядом.
У меня слезы на глаза навернулись. Неужели эта женщина после стольких лет страданий еще считает меня за родственницу? Кажется, да.
— Вот. — Отодвинула Дарьку от себя.
Анна Николаевна ласково провела рукой по пушистому чубу.
— Хорошая. — Дарина захныкала и открыла глаза. — В нашу породу. Гляди-ка, какие глаза.
Я улыбнулась. Глаза действительно наши фирменные, серые.
Домой мы засобирались только через пару часов, успев за это время и поговорить и осмотреть подошедшего к дивану одноглазого кота. Дома еще нужно Пульке лапу полечить, ужин приготовить. Геннадий вечером уставший домой придет, голодом его морить проку никакого. По Лёньке помню, что голодный мужик — злой мужик.
— Вот, санки возьми. — Бабуля вытащила из сеней потрепанные жизнью деревянные санки с гнутыми полозьями. — Все удобнее, чем на руках таскать.
Я с радостью приняла такую помощь, так как руки действительно сегодня устали, и я боялась, что они к вечеру снова откажут. На неровную поверхность санок мы постелили байковое одеяло, а сверху конверт с Дариной.
Я уже тащила санки через рощу, что около дома, когда рядом затормозила машина. Из нее выскочил злой Корсаров. Ну, точно голодный.
— Почему ты шатаешься по деревне с ребенком? — Наскочил он, поднимая ребенка с санок на руки.
— Гуляли. — Отозвалась, продолжая катить тащить пустые санки.
— В мороз? — Скептически бросил он мне в спину.
— Ходили к врачу. — Я остановилась и обернулась.
Геннадий закрыл машину и пошел следом за мной.
— Можно было попросить, я бы увез. И где ты эти санки допотопные откопала? — Недовольно спросил он.
— У Анны Николаевны. Она дала попользоваться. — Пожала плечами.