Дом на Турецкой улице

Я знал, что человек, за которым я охочусь, живет где-то на Турецкой улице, однако мой информатор не смог сообщить мне номер дома. Поэтому в один дождливый день после полудня я шел по этой улице, звоня по очереди в каждую дверь. Если мне открывали, я отбарабанивал вот такую историю:

«Я из адвокатской конторы Уэллингтона и Берили. Одна из наших клиенток, старая дама, была сброшена на прошлой неделе с задней платформы трамвая и получила тяжелые повреждения. Среди свидетелей этого происшествия был некий молодой мужчина,

имени которого мы не знаем. Мы узнали, что он живет где-то здесь». Потом я описывал разыскиваемого мною человека и спрашивал: «Не проживает ли здесь кто-нибудь, кто бы так выглядел?».

Я прошел по одной стороне улицы, слыша все время только «нет», «нет», «нет».

Я перешел на другую сторону и занялся тем же самым делом. Первый дом: «Нет». Второй: «Нет». Третий. Четвертый. Пятый...

На мой звонок не последовало никакой реакции. Через минуту я позвонил снова. Я уже был уверен, что там никого нет, когда дверная ручка легонько шевельнулась, и дверь отворила маленькая седая женщина с каким-то серым вязанием в руках, с выцветшими глазами, приветливо моргающими за стеклами очков в золотой оправе. Поверх черного платья она носила жестко накрахмаленный фартук.

— Добрый вечер, — сказала она тонким, приятным голосом. — Простите, что заставила вас ждать. Но я всегда, прежде чем открыть, проверяю, кто это там за дверью. Старым женщинам свойственна осторожность.

— Извините за беспокойство, — начал я, — но....

— Войдите, пожалуйста.

— Я хотел бы только кое о чем спросить. Я не отниму у вас много времени.

— И все же я попросила бы вас войти, — сказала она и добавила с напускной строгостью: — Мой чай стынет.

Она взяла мои мокрые шляпу и плащ, после чего проводила меня по узкому коридору в слабо освещенную комнату. Сидевший там старый полный мужчина с редкой бородой, падающей на белую манишку, так же туго накрахмаленную, как и фартук женщины, встал при нашем появлении.

— Томас, — сказала она, — это мистер...

— Трейси, — подсказал я, ибо под таким именем представлялся другим жителям улицы, и покраснел, чего со мной не случалось уже лет пятнадцать. Таким людям не лгут.

Как оказалось, их фамилия была Квейр, и были они старыми любящими супругами. Она называла его «Томас» и каждый раз произносила это имя с явным удовольствием. Он говорил ей «моя дорогая» и даже два раза встал, чтобы поправить подушки, на которые она опиралась своей хрупкой спиной.

Прежде чем мне удалось убедить их выслушать мой первый вопрос, я должен был выпить с ними чашечку чая и съесть парочку маленьких пирожных с корицей. Миссис Квейр издала несколько сочувственных причмокиваний, когда я рассказывал им о старушке, упавшей с трамвая. Потом старик пробормотал себе в бороду: «Это ужасно...», — и угостил меня толстой сигарой.

Наконец я закончил рассказ и описал им разыскиваемого.

— Томас, — сказала миссис Квейр, — а не тот ли это молодой человек, который живет в том доме с перилами. Тот, который всегда выглядит чем-то озабоченным?

Старик размышлял, поглаживая свою снежно-белую бороду.

— Моя дорогая, но разве волосы у него темные? — сказал он наконец.

Старая женщина просияла.

— Томас такой наблюдательный! — сказала она с гордостью. — Я забыла, но у того молодого мужчины действительно светлые волосы. Значит, это не он.

Потом старик высказал предположение, что парень, живущий через несколько домов от них, может быть тем человеком, которого я ищу. Только после довольно продолжительной дискуссии они решили, что он слишком высок, да и, пожалуй, старше. К тому же миссис Квейр припомнила еще кого-то. Они обсудили эту кандидатуру, а потом отвергли ее. Томас высказал новое предположение, которое тоже было забраковано. И так далее.

Сгущались сумерки. Хозяин дома включил торшер. Он бросал на нас мягкий желтый свет, остальная часть помещения оставалась во мраке. Комната была большой и изрядно загроможденной; в ней висели тяжелые портьеры, стояла массивная, набитая волосом мебель прошлого века. Я уже не ожидал какой-либо помощи с их стороны, но мне было удивительно приятно, а сигара оказалась отменной. Я все успею и после того, как выкурю ее.

Что-то холодное коснулось моего горла.

— Встань!

Я не вставал. Не мог. Я был парализован. Я сидел и пялил глаза на супругов Квейр.

Я глядел на них, зная, что это невозможно, чтобы что-то холодное касалось моего горла, чтобы резкий голос приказывал.

Миссис Квейр продолжала сидеть, опираясь на подушки, которые поправлял ее муж. Ее глаза за стеклами очков продолжали мигать столь же дружелюбно и благожелательно.

Сейчас они снова, начнут говорить о молодом соседе, который может оказаться тем человеком, которого я разыскиваю. Ничего не случилось. Я всего лишь задремал.

— Встань! — И снова что-то уперлось в мое горло.

Я встал.

— Обыщите его! — прозвучал сзади тот же резкий голос.

Старый господин медленно отложил сигару, подошел и осторожно ощупал меня. Убедившись, что я не вооружен,

он опорожнил мои карманы.

— Это все, — сказал он, обращаясь к кому-то, стоявшему позади меня, после чего вернулся на свое место.

— Повернись, — приказал резкий голос.

Я повернулся и увидел высокого, хмурого, очень худого человека приблизительно моего возраста, то есть лет тридцати пяти. У него была скверная физиономия — костистое, со впалыми щеками лицо, покрытое крупными бледными веснушками. Его глаза были водянисто-голубыми, нос и подбородок торчали вперед. Настоящий урод!

— Знаешь меня? — спросил он.

— Нет.

— Врешь!

Я не стал вступать с ним в полемику: он держал револьвер.

— Прежде, чем с тобой покончат, ты узнаешь меня достаточно хорошо, — пригрозил он.

— Хук! — прозвучало из-за откинутых портьер двери, через которую, по всей вероятности, прошел этот урод.

— Хук, иди сюда! — Голос был женский, молодой и чистый.

— В чем дело? — бросил через плечо урод.

— Он здесь.

— Ладно. Постереги этого типа, — приказал он Томасу Квейру.