Дом отважных трусишек
Шрифт:
— Ровно год.
— Правильно. На исправление бёдер у нас уйдёт год. И ещё год на исправление голеней.
— Значит, я буду здорова через два года? — обрадовалась Надя.
— Не совсем. Твой организм всё время растет, и пока мы с тобой лечим одну ногу, другая, неоперированная, растет иначе. И когда обе ноги станут у тебя прямыми, они могут быть чуть-чуть неодинаковыми по длине. Придётся какую-то из них немножко вытянуть. На это тоже уйдёт месяца три. Ну и после всего нужно ещё научиться ходить на оперированных ногах. Следовательно, на всё
— Мне тогда будет четырнадцать, а ноги уже станут прямыми. Спасибо вам!
Главный доктор нахмурился:
— Это в твоём возрасте потерять два-три года ещё ничего. А если больному двадцать или тридцать лет?
— Всё равно лучше подождать, а потом быть здоровым, — горячо сказала Надя.
— Это верно, — согласился Кирилл Андреевич. — А что ты скажешь, если будешь ходить на прямых ногах через год?
Надя растерялась:
— А как же… ведь мы считали… получается, через три…
Кирилл Андреевич рассмеялся, но тут же снова стал серьёзным:
— Видишь ли, все дни, которые прошли с твоего первого разбора, я думал о твоих ногах. Одновременное и такое симметричное искривление бёдер и голеней на каждой ноге, какое подметила даже ты, встречается довольно часто. Раньше мы начинали операции с бёдер и заканчивали голенями. Но я ставил на животных опыты, и они подтвердили мою мысль. Если оперировать сразу две голени, то они поставят искривлённые бёдра в неудобное положение и заставят их выпрямиться. Таким образом, одной операцией мы достигнем того, чего раньше добивались после четырёх.
— Вот бы мне так сделать! — вырвалось у Нади. — Сразу на двух ногах.
— Если бы я делал людям такие операции раньше, я бы не говорил сейчас с тобой об этом. Но, может быть, твои родители будут против того, чтобы я оперировал тебя так первую.
— Что вы! — с жаром возразила Надя. — Мама будет очень рада, а папа и подавно. Ведь тогда лечиться мне у вас всего год. Как же можно не согласиться?!
— Да! Но не забывай, что ты будешь первой. — Главный доктор нарочно сделал ударение на последнем слове. — Может случиться какое-нибудь непредвиденное осложнение, которое затянет лечение на неопределённый срок.
Надя внимательно посмотрела на доктора: не пугает ли он её зря. Нет, лицо у него серьёзное, а глаза такие внимательные и добрые, что закравшийся было в неё испуг исчез. Надя пододвинулась к нему ближе и заговорщически прошептала:
— А что если не говорить об этом никому. Будто вы оперируете меня по-старому.
— Не имею права не сказать, — закачал головой главный доктор. — Но я думаю будет лучше, если об этом раньше меня скажешь своей маме ты. Ведь ты моя союзница?
— Ага! — воскликнула Надя и смутилась этому не подходящему для ответа слову.
— Вот и расскажи о нашем разговоре маме. Если она не будет возражать, пусть зайдёт ко мне.
— Про всё, про всё ей рассказать? — переспросила Надя.
— Про всё, о чём мы говорили, — повторил доктор. — Про то, что ты будешь первая, и про то, что могут быть непредвиденные осложнения, как во всём, что делается впервые. Разве что про молодогвардейцев не говори.
— Можно, я ещё не скажу про того доктора, который придумал сыворотку? — тихо попросила разрешения Надя. — Ведь он умер.
Главный доктор понимающе кивнул головой и, как взрослой и своей союзнице, крепко пожал Наде руку. Вся её ручонка так и утонула в его мускулистой ладони. Надя сразу заметила на руке Кирилла Андреевича, чуть выше пальцев, выпуклые жилки. Такие жилки бывают у спортсменов-тяжелоатлетов, которые поднимают штангу. Главному доктору тоже нужно иметь сильные руки. Вот почему он каждое утро упражняется с гантелями. А иногда и колет дрова у себя во дворе, хотя у него в квартире паровое отопление. Но во дворе есть несколько деревянных домиков с печками. Их хозяйкам Кирилл Андреевич с удовольствием и колет дрова. Он и на турнике может подтянуться не хуже настоящего спортсмена. Разве ж можно такому человеку не доверять? Конечно, у него всё должно быть хорошо, и через год Надя непременно станет здоровой.
Глава четырнадцатая. Разговор с мамой
«Сказать или не сказать девочкам, о чём говорил со мной главный доктор?» — думала Надя, как только вышла из кабинета. Ей очень хотелось сказать, но в то же время было немного страшно: вдруг этим всё испортишь. В больнице она стала мнительной и немножко суеверной. Тут почему-то все больные начинают верить в приметы. Галя-Цибуля, например, радуется, когда у неё в супе плавает лавровый лист. «Это к письму из дома», — говорит она. А перед сном Галя почти каждый вечер просит, чтобы все девочки сплюнули три раза через левое плечо. Тогда у неё ночью не будет болеть нога. А если кто из девочек не хочет плевать, она сердится и называет её «врединой».
Надя не испугалась бы примет и непременно всё рассказала бы девочкам, но ведь ей ещё предстоял разговор с мамой.
«Нет, ни к чему говорить об этом раньше времени», — решила она, хотя была уверена, что мама согласится на такую операцию. Но молчать так трудно, что Надя кое-что всё же сказала своим подружкам:
— Мне хотят сначала голени оперировать, а бёдра от них, может, сами исправятся.
А о том, что такая операция будет у главного врача первая, что, может быть, ею ему придётся доказать новый метод исправления бёдер, Надя хоть и с трудом, но умолчала.
— Голени гораздо дольше в аппаратах держат, — заметила Галя-Цибуля.
Как же Наде захотелось возразить ей и объявить:
«Сколько ни держи, а через год я буду здорова».
Хорошо, что Джаннат Шамхалова опередила её:
— Зато с бёдрами сидеть нельзя. Только ходи да лежи, а с голенями сиди сколько угодно.
— Голени врачам легче делать, а больным переносить операции труднее, снова возразила Галя-Цибуля.
«Пусть больнее, зато вместо четырёх операций у меня будет одна», мысленно ответила ей Надя.