Дом Полнолуния
Шрифт:
Это слишком.
Из-за высокой спинки кресла в зеркале появилась еще одна я – во только глаза у нее были такие чужие, такие сытые, сытые, сытые… Копия смотрела на меня в упор и, похоже, все это ее сильно забавляло. Не отводя глаз, она наклонилась и погладила мое отражение по щеке, улыбнулась. Я кожей почувствовала прикосновение. Холодно. Страшно, беспомощно. Она провела пальцами по лицу отражения, закрыла ему глаза, а потом схватила за горло. Меня кто-то душил. Кто-то, кого не было в этой комнате. Я царапала себе кожу, пытаясь оторвать от шеи невидимые пальцы, а мое отражение корчилось и выгибалось в красном плюшевом кресле, выкатив глаза из орбит и беззвучно раскрывая рот.
Она
Вот тут меня проняло по-настоящему. Я истерически закричала, вскочила с кресла, бросилась к двери, но оттуда тоже выходила копия, такая же сильная и наглая, она была в комнате уже по локоть, тянула ко мне свои пальцы, и уже обе они улыбались насмешливо и многообещающе. Я кричала и металась по комнате, а они выходили из зеркал, не спеша, неотвратимо, сантиметр за сантиметром, и не было выхода, и некуда было деваться.
Я наткнулась на тумбочку, больно ушиблась, опрокинула ее, зазвенели бутылки, с грохотом свалилась на пол железяка. Я не дамся вот так, чтобы меня удавили в красной комнате с пошлым плюшевым креслом. Схватила железяку и швырнула в зеркало на двери. Перед тем, как оно разбилось, я увидела гримасу ненависти на лице копии. Бежать, бежать отсюда, пока та, первая, не вышла окончательно, нет, она найдет меня в этой мышеловке, ее невозможно запереть здесь, ее можно только убить. Я обернулась. Она уже не выходила из стекла, она отступила вглубь, к креслу, и беззвучно хохотала, ухватившись за подлокотник. Я разбила ее смех вместе с тающим телом моего отражения.
Потом я бежала по коридору, кричала и разбивала зеркала, которых там раньше не было. Разбивала, потому что из каждого ко мне тянулся тяжелый насмешливый взгляд, и все они – мои копии – сидели, стояли, протягивали руки, улыбались, беззвучно смеялись и кричали что-то, а потом сыпались, сыпались, сыпались к моим ногам сотнями блестящих осколков. Коридор тянулся целую вечность, я охрипла, выбилась из сил, меня шатало из стороны в сторону, поднимать железяку, чтобы разбить очередное зеркало, становилось все тяжелее, руки дрожали, ноги подкашивались, а коридор все не кончался. Потом случайное оружие вывалилось у меня из рук, и следующее зеркало я разбила уже локтем, сильно поранившись. Я только успела заметить, что отражение в нем в страхе отшатнулось от моего перекошенного лица. Не помню, как, я оказалась в своей комнате, на своем старом диванчике, и проплакала всю долгую ночь до рассвета, комкая рукой плед и закусывая в нестерпимой муке кулак.
Да, я знаю, ты просто поставило меня на место. Прошло еще очень много дней, пока я снова начала исследовать коридоры. Та комната с зеркалами выжгла во мне мое любимое правило: от Здания можно ожидать, чего угодно. Конечно, я не нашла ни битого стекла, ни плюшевого кресла, ни оброненной железяки. Я даже сомневаюсь иногда, было ли это на самом деле, и только несколько шрамов на локте кривятся в ухмылке: да, было, и ты ему этого не простишь. Помнишь? Ну конечно, помню.
Вокруг Здания почти всегда – туман. И почти всегда – ненастоящий. Он ворочается за тонкой перегородкой оконного стекла, ворочается, как сытый зверь. Иногда – как голодный, тогда страшнее всего. И хлюпает. По ночам, особенно после дождя, мне кажется, что грязно-белые чьи-то руки шарят по стеклу, выискивая щель, чтобы пробраться внутрь и погладить меня по щеке. Они холодные, как лед, эти руки, я знаю. Откуда? Если бы я могла найти ответ, я бы многое поняла о себе. И о нем.
За окнами Здания туман наигранный, пафосный и, похоже, тоже живой. Иначе – зачем бы ему шевелиться? Иногда я прижимаюсь к стеклу лицом и ладонями, и мне все кажется, что сейчас из тумана слепится лохматая голова, тоже прижмется к стеклу и посмотрит в мое сплющенное лицо желтыми бессмысленными глазами. Поэтому я смотрю в окно редко. Хотя, наверное, все это тоже неправда – просто Здание подкинуло мне очередной повод бояться. Очень удобно, даже не надо ничего делать – я пугаю сама себя. И я боюсь. Я послушная.
Ведь он действительно живой, я знаю, я чувствую, от меня его отделяет только Здание, и только благодаря ему я еще не захлебнулась в белой холодной мути. Здание бережно относится к своей единственной игрушке. Если отдать меня туману, то кто будет развлекать публику? Иногда – ночью – я молюсь о том, чтобы не надоесть Зданию. Уж лучше здесь, чем туман. Нет, нет, не надо, нет. Лучше здесь. Я жмурюсь и мотаю головой. Я откуда-то помню этот животный нутряной ужас, как будто это уже было со мной. Вспомнить – сойти с ума.
Нет, это даже не страшно. Это отвратительно. Это как черви во рту. Помню, приснилось мне однажды, что у меня полный рот червей, скользких, холодных, извивающихся. Я тогда заблевала всю постель, проснувшись, и все не могла успокоиться, еле доползла до душевой, долго пила вонючую воду из-под крана, и меня снова выворачивало, и так раз за разом. Мне все казалось, что это был не сон, что один из них остался еще где-то во мне и шевелится, что все они еще живы и копошатся в моей комнате на постели в луже блевотины… Брррр! Такое же чувство вызывает у меня туман. Омерзение, от которого можно умереть. Почему? Правда ли это? Мне не хочется проверять.
Туман бывает разный. Иногда он похож на грязную вату, и становится душно, душно, как будто снаружи нет воздуха, нет ничего, и туман высасывает кислород из комнат, из коридоров, из моих легких – несчастные остатки, клочки, обрывки жизни. У меня начинает звенеть в ушах, кровь бухает в висках, а в Здании тихо-тихо, как-то мертво, ветер исчезает в никуда, перестает шуршать газетами. И только в конце коридора, у лестничной площадки, начинает тихо и заунывно скрипеть дверь. Очень странно и упрямо, вот так – скрип, скрип, скрип-скрип, скрип – а потом хлопает. Будто кто-то ходит из коридора в комнату и обратно. Кто-то очень сердитый. Ходит, иногда бахает дверью, а иногда стучит в стену, очень громко, словно со злости кулаком.
Это – самые страшные вечера. Когда туман превращается в вату, Здание даже прекращает душить меня кошмарами – я все равно не сплю. Я сижу в своей комнате, закрыв дверь на задвижку и придвинув к ней стол, сижу, забившись в угол, теребя трясущимися пальцами бахрому пледа, сижу, обливаюсь потом, хватаю ртом воздух, слушаю. Слушаю, как кто-то в дальнем конце коридора скрипит и хлопает дверью, в ярости бьет по стене кулаком. Иногда дальше, тогда легче, а иногда ближе и громче, тогда я комкаю рукой плед и закусываю губу, чтобы не закричать, а сама все время смотрю на дверь. Я прекрасно знаю, что если он захочет войти, ни дверь, ни стол его не удержат. Но он не входит. А потом наступает утро. Исчезает пугающая тишина и скрип двери, возвращается ветер. Меняется туман. Первые полчаса даже чувствуется облегчение.