Дом последней надежды
Шрифт:
Он хмыкнул.
— Женщины всегда много говорят.
— А еще я хочу перевезти дом. Туда, где будем жить.
— Я построю новый.
— Новый — хорошо, но я хочу перевезти старый. Здесь откроем школу для девочек… девочек можно купить очень дешево…
…правда, вряд ли Кэед, на которую я рассчитывала, покинет город.
— И просто я хочу…
— Хорошо.
Вот так взял и согласился? И… и наверное, редко когда удается почувствовать себя подобной императрице.
— С садом не выйдет, — слегка подумав,
— Сделаешь новый.
— Сделаю.
Теперь вздыхаю я. И этот вздох колышет тени, те пляшут, вырисовывая на потолке узоры, хотелось бы полагать, новой счастливой жизни.
— Я не уверена, что могу оставить Юкико… она совсем ребенок, а ребенок с ребенком…
— Заберем.
— Колдун ее не отдаст.
— Заберем и колдуна. Нам пригодится… тоже безголовый, — Урлак умеет ворчать, правда, беззлобно и мне смешно становится.
Заберем.
И колдуна.
И Мацухито вместе с ее лекарем, который так и не сумел подать прошение об открытии практики. Он, потративший годы в чужой стране, тоже потерялся здесь. Да и дом его по-прежнему беспокоен, поэтому господин Нерако будет рад сменить его на другой. А школа… можно учить не только девочек. В этом мире хватает сирот и беспризорников, и если хоть кто-то получит шанс…
…я говорю.
А меня слушают. И не перебивают. И не спешат рассказать, почему моя безумная — по местным меркам определенно безумная — идея обречена на провал.
— Женщина, — Урлак все-таки не выдерживает, кажется, там, где я строю чудесный город, по красоте равный Императорскому, и закрывает мне рот пальцем. — Ты слишком много говоришь…
…а целоваться он умеет.
И это тоже хорошо.
Эпилог
Этот берег отличался от виденного мною во сне. Он был… ярче?
Определенно.
Темно-красные камни, будто куски мяса. Вода цвета неба или же наоборот, главное, что где-то там у горизонта они смыкались, скрывая тени дальних островов.
Пена.
Полуразрушенная дорога, по которой я иду. Идти легко, хотя и немного страшно, ведь сны — это сны, а явь… у меня с собой огромная корзина, которую я несу, поставив на голову. Неожиданно способ этот кажется вполне удобным.
Я придерживаю корзину руками.
И стараюсь отделаться от мысли, что Урлак точно придет в ярость. Он собирался со мной, но… сонное зелье действует и на тьерингов тоже.
…здесь нет места мужчинам.
Не сейчас.
Городская стена покрыта мхом и плющом. В ней зияют провалы, сквозь которые на меня смотрят… смотрят, определенно. Оно здесь, кем бы ни было…
— Здравствуй, — я останавливаюсь у ворот, которых нет. — Я пришла.
Шаг.
И я внутри города.
Звонко лопает струна, а мир неуловимо меняется. Теперь он — продолжение моего сна. И хорошо.
— Ты здесь? Смотри, что
Белое погребальное кимоно ложится на камни, а рядом становятся шелковые туфельки, расшитые белым бисером.
Узор украшений.
Монеты из фольги, слишком яркие, слишком легкие, и ветер так и норовит зачерпнуть горсть их, закружить. Я же достаю горшочек с углями.
Разжигаю огонь.
И сыплю ароматные травы.
Я произношу слова, записанные на шелковых свитках. Я учила их, но оказалось, что в этом не было нужды, поскольку я знала, что и как говорить.
Кусок ткани на землю.
Круглые камни грузом.
Тарелки.
Миски.
Угощение… где же ты, девушка, которая забрала весь город?
— Я просто хотела, чтобы им было больно… им всем, — сказала она, выступая из тумана. И молочный, плотный, он обрел форму. — И чтобы они исчезли… и… так тяжело уходить, зная, что никто не будет наказан…
— Будет, — я присела.
И она опустилась рядом. Пальцы коснулись ткани кимоно, и погребальное одеяние вспыхнуло, чтобы осыпаться пеплом.
…и ей пришлось впору.
— Красиво, — сказала она. — Спасибо… ты хочешь, чтобы я ушла?
— Да.
— Я могу убить тебя. Здесь не сон.
— Да.
— Ты не боишься?
Боюсь.
Я не глупа. Я понимаю, что моя затея — лишь авантюра, которая может обернуться печально, но… я не могу позволить, чтобы сюда пришел Урлак. Мужчин она точно не пощадит, а у меня есть шанс.
Крохотный.
— Хорошо, я не люблю, когда лгут… знаешь, приходил один до тебя… он обещал помочь, а потом исчез… совсем.
— Его убили.
— Кто?
— Подозреваю, тот, кто боялся, что правда о торговле людьми выплывет. Но это было давно… очень давно.
— И все, кто был виновен, умерли? — уточнила Азами.
— Да.
— И мне некому мстить?
— Пожалуй, что да.
— А справедливость?
Я закрыла глаза. Что ответить? Справедливости не существует, ведь иначе не ушла бы Иоко, устав бороться с миром. А от Юкико не отказалась бы мать… и Мацухиро не осталась бы одна, и… Кэед… Араши нашла бы свое место в мире, а Шину не предала бы нас…
…или все-таки…
Я жива.
И они тоже.
Будем ли мы счастливы? Не знаю. Но у нас есть шанс, и глупо было бы его не использовать.
— Возьми, — я протянула рисовый колобок, на который уронила каплю из темного флакона. — Тебе нечего делать среди живых, но и среди мертвых твое время вышло…
Ее пальцы замирают.
Это не яд.
Это лишь дыхание бога.
— А если я не хочу… если… — белые крылья фурисодэ раскрываются и удлиняются, превращаясь в туман, а в нем проступают лица.
Множество лиц.
Множество душ, связанных одной волей. Измучанных, взывающих, и я слышу их шепот, который подобен грому в железной банке. Я чувствую их боль.