Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848
Шрифт:
Более того, Натану не нужно было платить более крупным фабрикантам до тех пор, пока их товар не доставлялся на континент. С другой стороны, нужно было ждать – как правило, два месяца – поступления ожидаемых платежей из Франкфурта. Очевидно, прибыль от подобных операций выражалась в форме простых процентных отчислений. Однако в то время, когда размер прибыли в текстильной промышленности мог достигать 20 %, тариф Натана был скромен: 5 % от себестоимости для покупок наличными с его склада и всего 9 % за товары, которые отправлялись в континентальную Европу. То была уловка для привлечения новых клиентов и увеличения доли на рынке. В письмах к потенциальным покупателям Натан постоянно подчеркивал, что его посредническая наценка ниже, чем у его конкурентов. Как он писал отцу в сентябре 1802 г.: «Ни один торговый дом в Манчестере не покупает товары дешевле – и даже так же дешево, – как я, и ни один не предпринимает столько усилий, как мы, чтобы получить прибыль». «Вы не сумеете найти в Манчестере другого такого посредника, который готов служить вам из такой же маленькой прибыли, как я, – заверял он нового клиента. – Я имею удовольствие прямо изложить вам свои планы: если вы будете иметь со мной дело в будущем, можете рассчитывать, что я пришлю вам товар не дороже любого…» Более того, по мере того, как его бизнес расширялся и он начал поставлять ткани не только фирме своего отца, Натан начал предлагать не только низкие цены, но также и разумные кредитные условия. Тому же самому покупателю он писал, что считает его деньги «в таком же
Из писем того периода становится ясно, что на практике подобная система была очень напряженной. Во-первых, самому Натану приходилось много ездить для налаживания сети поставщиков и клиентов. Уже в ноябре 1800 г. он уехал из Манчестера в Шотландию, где, очевидно, нашел лучшую ткань или лучшие цены. Он ездил туда снова в 1801 и 1805 гг. Частые поездки в Лондон (вроде той, что он предпринял летом 1800 или 1801 г.) также были необходимы для поддержания хороших отношений с банкирами, поскольку он надеялся, что ему позволят превышать кредитный лимит. И хотя некоторые крупные покупатели присылали в Манчестер своих агентов, Натан предпочитал вести дела напрямую с европейскими фирмами. Он совершил не менее двух деловых поездок на ту сторону Ла-Манша, чтобы привлечь новые компании. Весной 1802 г. он побывал во Франции и Нидерландах, где наладил связи с фирмами в Париже, Нанси, Лионе, Льеже, Метце, Брюсселе, Маастрихте, Антверпене и Амстердаме. Перед возвращением в Англию он заехал также в Германию и Швейцарию, получив заказы от фирм из Гамбурга, Нюрнберга, Гейдельберга, Кельна, Мюнхена, Меммингена, Зальцбурга, Лейпцига, Кенигсберга и Базеля. В списке его клиентов на 1803 г. значится даже одна фирма из Москвы. Один из каталогов, которые он брал с собой в такие поездки, сохранился до наших дней; многочисленные страницы с наклеенными квадратиками ткани демонстрируют необычайное разнообразие узоров и фактуры ткани, какую могли тогда производить британские промышленники15. В свою очередь, частые отлучки означали, что значительная часть работы переходила к его служащим, главным образом Джозефу Барберу, англичанину-счетоводу, которого Натан нанял вскоре после своего приезда в Манчестер.
Однако никакие поездки не могли гарантировать своевременные поставки, а также, если уж на то пошло, соответствие поставленных товаров заказанным. Поэтому большая часть переписки Натана посвящена умасливанию фабрикантов, уговорам, чтобы те поставляли именно то, что было заказано. В то же время не было гарантий, что клиенты всегда будут довольны полученным товаром. Поэтому почти столько же времени приходилось тратить на торговлю задним числом из-за цены и качества партий товаров. Как он с горечью писал Гайзенхаймеру, «если я отсылаю товар, проходит два месяца, прежде чем я могу выставить счет, подлежащий оплате через 3 месяца, а потом… я не вижу своих денег пять или шесть месяцев… получить заказ не составляет труда, но совсем не так легко получить за него плату». Кроме того, Натан постоянно торговался со своими лондонскими банкирами из-за процентной ставки и очень высокой стоимости страхования, которую они запрашивали. Похоже, что такой напор с трех сторон вел к определенному расширению области деятельности самого Натана. Примерно в 1801 г. недовольство поставщиками вынудило его самого заняться производством – он приобрел уточно-мотальную машину в фирме «Бултон и Уоттс». Затем, в 1805 г., он объединил усилия еще с одним иммигрантом из Франкфурта, Немом Беером Риндскопфом (сыном делового партнера Майера Амшеля, Беера Нема), поручив последнему заниматься продажами. Вскоре Риндскопф уговорил Натана еще больше расширить сферу деятельности. Риндскопф размещал от имени Натана заказы не только на ткани, но также и на индиго, а позже на жемчуг, черепаховые панцири и слоновую кость (так называемые колониальные товары, ввозимые в Великобританию из заморских колоний). Постепенно Натан уделял все больше внимания различным кредитным операциям, связанным с его делами. Он постоянно интересовался лучшими условиями займов и учета векселей. Он вел дела с многими лондонскими банками, в число которых входили «Лион де Симонс» (Lyon de Symons), «Голдсмид и Д’Элиасон» (Goldsmid & D’Eliason) и «Даниэль Мокатта» (Daniel Mocatta), а также с континентальными банками, особенно «Пэриш и Кo» (Parish & Со.) и банком братьев Шрёдер. Как и его отец, он постепенно из купца превращался в торгового банкира.
Исступленная, нервная атмосфера тех начальных лет живо схвачена в уцелевших письмах Натана. Для того чтобы выжить и процветать на рынке, переполненном многочисленными малыми предприятиями, подверженном стремительным колебаниям цен, процентных ставок и почти полностью неурегулированном, требовалось сочетание сильной агрессивности и холодного расчета. Натан Ротшильд в изобилии обладал обоими этими качествами. Он с самых первых дней старался наладить со всеми партнерами особые отношения. В одном случае он послал банкиру Соломонсу бочонок вина в надежде получить лучшие условия страхования16. Но скоро в его переписке начинает преобладать дерзкий, даже задиристый тон, который, как кажется, давался ему естественнее всего. Уже в декабре 1800 г. он самоуверенно писал одному шотландскому фабриканту, у которого заказал партию ткани: «Если вы приложите все усилия к тому, чтобы угодить мне, и пришлете товар быстро, можете быть уверены, что в моей власти регулярно снабжать вас значительными заказами». Через две недели он подчеркнул следующее: «Со дня на день ожидаю заказов с континента. Я непременно окажу вам предпочтение, но хотел бы, чтобы… прежде чем я дам вам новые заказы, вы сначала исполнили уже полученные. Вы просите на исполнение еще 3 недели, но чем быстрее вы будете меня обслуживать и чем дешевле запросите, тем на большее число зак[азов] можете рассчитывать». Не получив ответа, Натан возмутился: «Странно, что от вас до сего дня нет никаких вестей. Когда я был в Глазго, вы обещали честно исполнить мой заказ немедленно, и вот прошло много времени, а вы не даете о себе знать. Если бы вы могли исполнять заказы за короткий срок, вы могли бы рассчитывать на более крупные заказы, ибо нет смысла передавать заказы, если они не исполняются к обещанному сроку». Другого шотландского фабриканта, затянувшего с поставкой заказанного им товара, он распекал еще энергичнее: «Полагаю, они находятся у вас в виде залога до тех пор, пока я не пришлю вам очень большой СЧЕТ, каковое поведение я считаю весьма неблагородным… Наверное, вы думаете, что я больше никогда не приеду ни в Глазго, ни в Пейсли, но даю вам честное слово, что я приеду снова через два ме[сяца], и надеюсь, что получу много товаров при помощи моих методов платежа».
Год спустя он, не колеблясь, обвинял в «крючкотворстве» французского покупателя, доставившего ему неудобства.
Временами Натану казалось, что он словно ведет войну со своими конкурентами. В одном случае он был «безмерно удивлен, узнав о самых скандальных и необоснованных слухах, которые столь изобретательно распускают по Франкфурту мои враги». Как он писал отцу, «в этой стране многие… с радостью готовы поддержать собственное доброе имя и состояние, уничтожив мои… Но я благодарю Господа за то, что занимаю столь прочное положение, что они не могут достичь своей цели, несмотря на свои злобные и жалкие нападки». Несомненно, конкуренты стремились обвести Натана вокруг пальца. Впрочем, можно предположить, что временами ссоры возникали из-за его взрывного характера. Так, гамбургский банкир Беренс во время мелкой ссоры назвал его «большим мошенником»: «…не могу не выразить своего изумления от тона, а также содержания [вашего письма]; подумать только, вы пытаетесь убедить меня в том, что вы добродетельны, как Катон, и тверды в стремлении держать свое слово, как Регул; однако остается сомнительным, удастся ли вам когда-нибудь убедить меня в таких своих качествах, ведь я не имел ни досуга, ни настроения заниматься изысканиями по этому поводу… Вы часто безумны, вот что я думаю. Или вы считаете, что способны запугать меня своими деньгами? У меня их столько же, сколько и у вас, и я даже не живу в Англии».
Однажды его компаньон Риндскопф совершил ошибку, покритиковав Натана на раннем этапе их сотрудничества. В последующем письме Риндскопфа содержится намек на то, что Натан болезненно воспринял критику: «Моя открытость по отношению к вам исходила из настоящей дружбы, какую я к вам питаю, и если я и допустил какое-либо несдержанное выражение, его следует приписать тогдашнему разочарованию и ни в коем случае не вине сердца… С моей стороны все предано забвению, и я надеюсь и желаю, что и вы, с вашей стороны, поступите так же и решите, что я, как и прежде, пишу моему старому другу м-ру Ротшильду». Когда один лондонский купец обвинил Натана в том, что он не ведет дела ни с кем, кроме «мошеннических банков», он вспылил: «Сэр, уверяю вас, что я не веду дела с другими банками, кроме тех, чьи респектабельность и солидность равны вашим; владельцы богатейших банкирских домов Лондона, Гамбурга и других мест Европы не мошенники, а именно с ними я веду дела… Я могу доказать кому угодно, что я никогда не допускал просрочки ссуд и не терял ни единого пенни из-за несостоятельности моих друзей, чего не было бы, веди я дела исключительно с мошенниками… Никто больше меня не ненавидит крючкотворство и жалобы».
Правда, в переменчивом мире текстильной промышленности начала XIX в. всегда было необычайно важно сохранить репутацию почтенного бизнесмена, поскольку от нее зависела кредитоспособность в глазах других. Тем не менее невольно сочувствуешь еще одному корреспонденту, который, очевидно, не смог смириться с крайней воинственностью Натана: «Великое несчастье состоит в том, что, как только вам ответили по одному пункту, ваше буйное воображение вынуждает вас подумать о другом, а человек деловой, у которого есть и другие дела, кроме вечных опровержений ложных обвинений всевозможного сорта, должен по природе своей испытывать отвращение к тому, чтобы следовать за вами по лабиринту ложных посылок и ошибочных утверждений, кои постоянно побуждает вас делать ваша богатая фантазия без всякой пользы для вас самих и к неудовольствию других».
Остается вопрос, насколько удачливым с финансовой точки зрения был на самом деле этот агрессивный молодой человек. Судя по косвенным доказательствам, можно предположить, что дела у Натана шли неплохо. К 1804 г., когда ему предоставили право гражданства, он владел домом на Даунинг-стрит в Ардвике, процветающем районе Манчестера, а также складами на Браун-стрит. Четыре года спустя у него появился «большой и поместительный» склад, примыкающий к «просторному, современному и прочному» дому по адресу: Мосли-стрит, 25, на «самой элегантной улице Манчестера». Существующие цифры оборота, какие удалось найти на период 1800–1811 гг., когда Натан закрыл свое отделение в Манчестере, подтверждают догадки о стремительном экономическом подъеме (см. ил. 1.2). Более того, если предположить, что он достиг прибыли, с погрешностью в сторону уменьшения, 5 % по оптовым продажам примерно в 800 тысяч ф. ст. за весь период, значит, вполне правдоподобным выглядит его последующее утверждение, адресованное Бакстону, что он, торгуя текстилем, заработал 40 тысяч ф. ст. С другой стороны, рост капитала шел совсем не так гладко, как сам Натан утверждал позднее. Как показывает ил. 1.2, хороший период начался в начале 1804 г. и продолжался до осени 1805 г., но за ним следовали почти два года низкого оборота. То же самое повторилось позже, когда стремительное расширение объема операций Натана в 1808 и 1809 гг. резко снизилось в 1810 г.
1.2. Оборот экспорта текстиля Натана, 1801–1811 гг. (в ф. ст.)
Такие резкие взлеты и падения не должны нас удивлять. Сфера деятельности, в какой подвизался Натан, даже в лучшие времена была подвержена резким сезонным и циклическим колебаниям. Натану же, помимо всего прочего, пришлось пережить последствия срыва поставок, вызванного Наполеоновскими войнами и всеми торговыми ограничениями Англии и континентальной Европы, которые характеризовали ту эпоху. Еще до того, как в 1803 г. возобновилась война между Англией и Францией, его предупредили о возможных эмбарго при торговле со странами, лежащими по ту сторону Ла-Манша17. Климат для бизнеса ухудшался уже в 1805 г., так что официальное введение блокады – по Берлинскому декрету, запрещалось ввозить товары из Великобритании на территории, находящиеся под властью французов (ноябрь 1806 г.), – просто подтвердило катастрофу. Как жаловался один корреспондент в ноябре 1805 г.: «Нынешнее время – самое опасное и самое несчастное для Континента… совершенно никакой торговли, рынок переполнен товаром [и] долги не отдаются». По крайней мере три фирмы, с которыми вел дела Натан, в том числе «М. М. Давид» (М. М. David) из Гамбурга, разорились в первые месяцы 1806 г., задолго до июня, когда была введена блокада. С того времени для компаний вроде той, что была у Натана, оставался выбор: залечь на дно или нарушать санкции, учитывая сопровождающий подобные действия риск. В мае 1806 г. Адмиралтейство конфисковало в Гулле пять кораблей и захватило контрабанды примерно на 20 тысяч фунтов, – товары, закупленные в Манчестере тремя купцами еврейского происхождения. Еще одного купца, приехавшего, чтобы просто рассчитаться с Натаном, арестовали в Стокпорте. Не отставали и французы: они арестовали Пэриша, нового гамбургского агента Натана, который вынужден был распродать свои товары с большим убытком, чтобы избежать их конфискации. Сохранившиеся копии писем свидетельствуют о том, что то был особенно трудный период для Натана, так как Риндскопфу становилось все труднее и труднее учитывать его векселя. В апреле 1806 г. Пэриш жаловался Майеру Амшелю, что его сын превысил кредитный лимит на 2 тысячи фунтов. А к концу августа он, судя по всему, задолжал Риндскопфу свыше 28 тысяч фунтов, причем долг он брал под 4,2 % годовых. Дела улучшились после Тильзитского мира, подписанного Наполеоном и русским царем; сообщения о мире достигли Натана через его брата Амшеля в июле 1807 г.; однако ограничения, связанные с торговлей через Ла-Манш, оставались в силе.
В таких условиях Натану оставалось только одно: вести дела нелегально. Короче говоря, он стал контрабандистом. В октябре 1807 г. он отправил партию кофе в Швецию через Амстердам на корабле, зарегистрированном в Америке, с фальшивыми голландскими документами. Другими излюбленными маршрутами контрабандистов были Гельголанд и балтийские порты. Конечно, застраховать контрабандный товар легально было невозможно, так что отправители очень рисковали. Зато и вознаграждение, судя по всему, было очень крупным. К 1808 г. Натан заслужил репутацию человека, который благодаря превосходным «управлению, способности судить о людях, дару предвидения и связям» регулярно «успешно доставлял товары на континент» – хотя «ни слова не говорилось… о том, как именно он посылал свои товары». Впрочем, восстановление бизнеса в 1808–1809 гг. было кратковременным. В сентябре 1809 г. в Риге захватили большую партию товаров; ее удалось освободить только посредством «взятки – и она стала поистине тяжким бременем». Еще одну партию постигла та же участь в Кенигсберге.