Дом с видом на Корфу
Шрифт:
Плавный ход наших мыслей прервался внезапно. Вытянувшиеся лица матери Серафимы и Анны были бледны, как морские раковины.
– Мы забыли в автобусе компьютер, – пролепетала Анна, – что делать?
Мать Серафима опустила голову:
– Будем молиться.
Удар был смертельный. Первый раз благочинная поехала старшей, без матушки, первый раз Анна выступала ответственной за технику… и сейчас они должны были подойти к руководителю группы и признаться, что концерт сорван.
– Бежим, – сказала я.
Как ошпаренные вылетели мы с матерью Серафимой из
– Не волнуйтесь, с вашими вещами ничего не случится. Они заперты, все в порядке, – удивилась переводчица, оторванная от бокала.
– Нет, – топнула я ногой, – нам нужен автобус. Сейчас. Где он?
– Водитель обедает в соседнем зале, а автобус отогнали на базу, в другой город.
Я бежала, волоча за рукав переводчицу; за мной, лавируя между столиками, неслась мать Серафима; следом за ней семенила, причитая, Анна и двое официантов с проводами. Толя на ходу отсчитывал двадцатки. Для полноты картины мне не хватало только ведра с водой.
– Вы куда? – закричала моя подруга Лена и бросилась за нами.
– У нас беда, – гордо ответила я. – не мешай.
Водитель в белом свитере мирно доедал креветок.
– Я не съел горячего, – простонал он и показал растопыренную пятерню, – пять минут.
– Bambino, – умоляла я, для наглядности хлопая ладонью, как по мячику. Водитель скорбно уронил салфетку в еще полную тарелку и поплелся за нами. Такси стояло у входа.
– Где расположен ваш другой город? Сколько до него ехать?
– Далеко, – посуровел водитель, – минут десять. – И добавил мстительно, видно вспомнив креветки: – И обратно столько же.
– Как медленно он едет, – горевала мать Серафима, когда такси останавливалось и терпеливо ждало красного огонька на совершенно безлюдном и пустом шоссе.
– Мать Серафима, – говорила я, – они и тарелки так же медленно носят, успеем до конца обеда.
До другого города было ехать приблизительно как от начала Тверского бульвара до его конца, если без пробок. Водитель выкатил автобус, раскрыв серебристые ворота, мать Серафима вспорхнула вверх по лестнице и через минуту появилась, прижимая обеими руками к груди чемоданчик.
У входа в ресторан скорбным столбиком замерла Анна. Мать Серафима выскочила из машины, Анна вырвала у нее компьютер, и две тоненькие фигурки нырнули в дверь.
Расплатившись с таксистом, я вышла на набережную. Меня пошатывало. Я чувствовала себя как солдат, вылезший из окопа. Когда добралась до столика и плюхнулась в кресло, еще только подавали ризотто. Я съела три порции.
Отроковицы в красных сарафанах и серебряных кокошниках плыли по сцене. Анна с деловым видом нажимала на клавиши. Благочинная, ровненькая, как свечка, чуть шевелила рукой, подхватывая звуки песни. Шум затихал волнами. Прервали беседу и прислушались соседние батюшки, перестали стучать вилками паломники, подвинулись поближе сретенские певцы. Защелкали фотоаппараты, застрекотали камеры, замигали вспышки. Из кухни выбежал повар в высоком колпаке, на ходу вытирая руки; из дальних концов зала пробрались официанты и легли перед сценой, как для группового снимка; в дверях столпились водители и гардеробщики.
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…
Глава 6
«…вестъ путническую нужду и терпение утружден сый до зъла, како во время дождевное, наипаче аще случится долече отъ града или веси, на поле, или въ дубраве претерпевает лияние и ветры, …весъ сый хладомъ пронзенъ и дождем излиянъ, измоченъ, отяго-щенъ!»
Труль – это маленький конусообразный домик, похожий одновременно на чум и крытый мангал. Двуслойные стены, сложенные из некрупных и неровно подогнанных серых камней, как крепостные донжоны, и в жару и в холод держат постоянную температуру девятнадцать градусов. Накрытый остроконечными, как шляпы, крышами трулей, городок Alberobello, как огромная сказочная грибница с извилистыми, словно проетыми гигантскими червяками улочками, сползал с холма. Накрапывал дождик. По итальянским понятиям, было холодно, мы застегнули куртки и, прыгая по крутым каменным ступенькам, перебрались в обыкновенную часть города.
Моя подруга Лена и ее невестка сидели за столом напротив нас, благонравно сложив на коленях руки. Мы выуживали кальмаров, заплутавших в гуще макарон.
– Саша купил труль, – ровным голосом сообщила невестка.
– Настоящий? – Лена нагнулась вперед, чтобы не пропустить ни слова.
– Судя по тому, что он звонил из банка…
Они обе выпрямились на стульях и замолчали. Боясь не попасть в тон, я осторожно заметила:
– Будете отдыхать у моря.
– Нет, – махнула рукой невестка, – кто бы ему здесь продал. Он купил на вывоз.
Мы замолчали.
– И куда же он его поставит? – спросила Лена.
– Вот в чем вопрос, – ответила невестка и снова затихла. Было слышно, как за соседним столом делят пиццу.
– Догадываюсь, – выражая покорность судьбе всем своим видом, сказала Лена, – ко мне на дачу! – и обвела взглядом наши ряды, словно пытаясь убедиться, что мы оценили ее догадливость.
Я представила каменный чум на берегу Истры и зажмурилась:
– А коляска туда войдет?
– Две коляски, – уточнила Лена.
Мы снова замолчали. Невестка меланхолично чертила черенком вилки по скатерти какие-то линии, видимо прикидывая соотношение размеров коляски и входа в труль.
– Стойте! – закричала я, словно они сорвались с места и побежали за линейкой. – А как вы его довезете до Москвы?
– Вот в чем вопрос! – вскрикнула невестка и за-хохотала, как Комиссаржевская.
– Пусть сам договаривается, сам. – Лена напирала на последнее слово с отчаянной решимостью матери, впервые отправившей ребенка одного переходить улицу.