Дом с видом на Корфу
Шрифт:
– Вы обе, – заметила я, – производите впечатление очень толерантных женщин.
Мой муж, который ограничивал свое участие в дискуссии ловлей кальмаров, поднял глаза и задумчиво посмотрел на меня, прикидывая, видимо, что ожидало бы его, приволоки он труль к нам на дачу.
В ресторан вошел Саша.
Он сел за столик и насыпал себе в тарелку кальмаров.
– А где труль? – спросила Лена, видимо еще на что-то надеясь.
– В номере, – ответил Саша, не переставая есть.
Я представила себе, как Саша и три портье натруженными руками впихивают в лифт эту бандуру, и пододвинула
Не отрываясь, мы следили за движением его вилки, словно он месяц боролся с перемежающейся лихорадкой и наконец согласился съесть ломтик хлеба.
– Как он пролез в дверь? – вежливо поинтересовался Толя.
– Кто?
– Труль.
Саша положил вилку и с некоторым недоумением оглядел наши лица, полные, как у детей на елке, ожидания хлопушек, разноцветных огоньков и страшного волка. Мы насторожились.
– Я купил детям вертеп, – раздельно произнес он, – в виде труля.
– И туда нужно будет совать фигурки? – осторожно уточнила я.
– Придется совать, если выпадут, – пожал плечами Саша.
Лена глубоко втянула воздух и рубанула с последней прямотой:
– А какого он размера?
Ее сын очертил ладонью параметры «Киевского» торта.
Некоторое время мы в молчании наматывали на вилки макароны.
– Где же мы будем отдыхать летом? – вздохнула Лена.
– Вот в чем вопрос, – пискнула невестка, прикрыв рот салфеткой.
– А вы обратили внимание, – сказал Толя, самый добрый из нас, – что в вертепах, которые выставлены здесь во всех витринах, не хватает фигурки младенца. Должно быть, ее подкладывают в ночь Рождества, с последним ударом колокола.
Глава 7
У благочинной на следующий день был день рождения…
Стратегический замысел состоял в том, чтобы мать Серафима, проснувшись утром, обнаружила у себя на столике цветы («Скромный букет», – подчеркнула Анна) и подарок. Подарок был готов. Дело было за малым. За цветами. Однако за всеми волнениями мы вспомнили о них только после триумфального концерта.
– Кто у нас выдающийся пиарщик? – сказала я Лениной невестке. – нужен букет.
– Где она достанет ночью цветы? – кинулась Лена, которая всегда встает грудью при малейших по-пытках побудить младших членов ее семьи двигаться.
Галя сдалась не сразу:
– Дайте мне двадцать минут, и цветы будут.
– Тридцать, – милостиво согласилась я, – а мы пока выпьем чаю.
Невестка подошла через полчаса, и по ее повешенному носу было видно, что Лена права.
– В Бари нет цветов, – развела Галя руками.
Окрыленная успехом с компьютером и неискоренимой привычкой показывать пример, я демонстративно вздохнула и поднялась:
– Всему вас надо учить. Ладно, так и быть, смотри. Можешь даже записывать.
Трапеза подходила к концу, официанты, ухватив тарелки веером, бегали между кухней и залом, Сретенский хор сидя допевал «Кудеяра», у входа разбирали шубы. Анна сворачивала провода, не теряя из виду чемодан. У темнеющего окна, за стойкой, бармен с лукавыми черными глазами складывал в белые столбики чашки. На краю у термоса с кофе стояли цветы, рождественские звезды, красные листья которых расцветают перед Рождеством.
– А ты говоришь, в Бари нет цветов, – сказала я Галине снисходительно. – Принеси две салфетки и встань справа.
Я взяла в руки глиняный горшочек и принялась рассматривать, словно прежде ничего подобного не видела, листик за листиком. Бармен мельком взглянул на меня и подмигнул:
– Bello?
– Bellissimo! – согласилась я, как платок на ночник накинула на цветок салфетки и быстро двинулась в сторону гардероба.
– Учись, – сказала я.
– Signora! – завопил бармен и выскочил из-за стойки. – Allora, signora!
«Ну и денек», – подумала я.
Бармен что-то крикнул официанту, и они вдвое бросились ко мне.С цветка предательски сползли салфетки. Запыхавшийся бармен схватил меня за руку:
– Uno momento, signora, uno momento!
Официант вынырнул из-за его спины. на вытянутых руках он держал высокий глазированный торт.
– Per bambini, signora, per bambini!
«…случися пойти вкупъ съ другомъ моимъ до единого Францешканского конвента, си есть монастира, ради прошения снъди, идъже единъ отъ братий тъх, имъяй любовъ Божию и ближняго въ сърдцу своемъ, изнесе намъ хлъба бъла и чиста…»
Красный рождественский цветок спрятали в соседней комнате и ночью по балкону передали в комнату благочинной. Потом мы великодушно рассказали ей правду. Мать Серафима ахала, ругала нас, но было уже поздно – мы ехали в аэропорт.
«Тогда же ми за вся, яже видъхомъ и слышахомъ, Богу благодарение сотворши и Его угоднику Святителю Христову Николаю, изийдихомъ отъ Бара града того жде дне, въ среду, июля 1724 года, предъ захождениемъ солнца».
ЛЕТО
ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Глава 1
Солнце еще не спустилось ниже первых этажей. В угловом кафе пьют капучино загорелые мужчины в оранжевых комбинезонах; у обувного магазина меланхолично машет веником ацтек, цветом лица не отличимый от своего товара; гуськом пробежали, уткнувшись в карты, японцы в разноцветных панамках; воздух тяжелеет, мешается с выхлопами уборочных машин, солнечный прямоугольник медленно наползает на витрины. Стрекочут мотоциклы. Ацтек из обувного магазина поднял жалюзи и открыл миру смуглые кожаные сандалии; проснулся короткохвостый пес, дремавший в мраморной нише вместе со своим бездомным хозяином; просеменили сестрицы в белых крылатых платках; проплыла красавица негритянка из рюкзака, свисавшего с могучей шеи, похожий на Пушкина младенец косил блестящим глазом; ацтек безмолвно замер у входа. Прохожие несли упаковки с водой, толкали впереди себя тележки с чемоданами, кричали в мобильные телефоны: «Pronto! prontо!»; бармен, стоя на пороге, орлиным взором оглядывал заполняющиеся столики, запел колокол на Maria Maggiore. Вечный муравейник кипел, расплачивался, листал путеводители, перекликался, звенел, выгуливал собак, облизывал мороженое, курил на ходу, выпрашивал монету, закусывал, молился, хохотал, – солнце накрыло город с головой, и наступил день.