Дом с видом на Корфу
Шрифт:
– Вот что повелел Великий Император. – Эпарх развернул пергамент и поднял на Климента потяжелевшие глаза: – Либо ты, Климент, принесешь жертву нашим богам, либо быть тебе заточенным в пустынном месте Понта близ Херсонеса…
Замерла римская улица, затихли торговцы, замолчали солдаты. Тяжело Мамертину, жарко, нещадно жжет солнце слезящиеся глаза.
– Прошу тебя, Климент, оставь свои заблуждения, не хули почтенную Афродиту, не бесчесть Геркулеса! Мы же разумные люди! Давай заколем барашка и разойдемся. Ну что тебе стоит?
– Жаль мне тебя, Мамертин, жаль
Заплакал Мамертин, приказал слугам вывести в Остийскую гавань крепкий корабль, погрузить на него все, что в путешествии надобно, и удалился к себе в покои и сидел там, повернувшись лицом к стене, чтобы не видеть, как сотни римлян потянулись в Остию, как снарядили галеры и как двинулись вереницей к Понтийскому морю вслед за Климентом в пустынное место близ Херсонеса…
…Низкий свод. Алтарь с престолом, маленькие окошки, выточенные из камня, неровные стены – своими руками вырубил первый храм на Русской земле блаженный Климент. Здесь, в инкерманских камено-ломнях, продолжал он свою проповедь, исцелял, являл воду страждущим, крестил узников…
…Мчится по римской мостовой всадник Авфидиан, мимо курии, мимо Колизея, мимо дома из белого туфа – дома опального консула Тита Флавия. Долго будет скакать Авфидиан до Остийского порта, долго будет плыть Авфидиан по Понтийскому морю, долго будет терзать Авфидиан инкерманских христиан, долго будет смотреть с берега Авфидиан, как удаляется от края воды лодка, в которой рабы везут блаженного Климента, привязав ему на шею железный якорь…
Дворик с корабельной пинией и звонким фонтаном слой за слоем, век за веком засыпали щебнем, песком, мелкой галькой, накрыли каменным сводом – и превратился дом из белого туфа в базилику с обширным нефом. Фривольных Флавиевых дельфинов сменили рыба, чаша и корабль…
Неспокойно Понтийское море, неспокойны и братья Кирилл с Мефодием; мечется суденышко по волнам, озабочены книжники невеселыми мыслями. Константинопольский патриарх Игнатий даже смотреть не стал на новую азбуку: «Как помыслить могли, – кипятился он, – Евангелие на варварском языке читать. нет такого языка – славянского!»
…Не пустынное уже, напротив, густозаселенное место Херсонес Таврический – четыре храма за городской стеной, один из них и вовсе четырехапсидный. Сотни монахов в инкерманском монастыре подвизаются. Сам нерадостен, встречает моравских братьев епископ таврический Георгий: «Восемь веков, по словам святого Климента, в день его имени расступались понтийские волны. С песнопениями шли паломники по морскому дну, водорослями и ракушками покрытому, разбивали шатры и возносили славу у мраморного гроба, в нетленности хранившего святые мощи. И вот уже пятьдесят лет как сокрыты под водяным спудом и железный якорь, и гробница, ангельскими руками возведенная. Всем миром вечером двинемся ко брегу, будем в грехах каяться и умолять прощения».
Полный день епископ и бывшие с ним молились, стоя на корабле. Не дрогнуло Понтийское море. Как стемнело, Георгий поднялся, ни слова не говоря; отвернув поникшую голову, махнул рукой капитану: возвращаемся. Корабль повернул к берегу. Небывало светлая луна поднялась над теплыми водами и бросила дрожащую серебристую дорожку под ноги Кириллу. В ясном, почти дневном свете увидел он, охваченный восторгом, как над волнами показалась сначала глава, а потом и все нетленное тело великого святого…
Скачет по Аппиевой дороге всадник, бьет солнце в затылок, лицо в пыльных подтеках, конь взмылен. «Кто таков? Что в Рим несешь?» – кричит стража у городских ворот. «Весть несу Адриану, папе римскому! Корабль к Остийской гавани пристал, братья-книжники из хождения вернулись, мощи святого Климента везут!..»
Со святым покровительством великомученика Климента принесли создатели славянской письменности папе Адриану богослужебные книги, написанные новой грамматикой, и свершилось чудо – папа Адриан на такой радости дал свое благословение. В базилике святого Климента впервые прозвучала служба на славянском языке.
…Опираясь на железные перила, подымаемся вверх, оставляя за собой первый век, четвертый, восьмой, двенадцатый… Солнечный свет прямоугольником лежит пред алтарем, тяжелый мраморный саркофаг накрыт покровом с золотым якорем. Над головой мозаично-изумрудные ветви древа жизни. направо славянский придел.
– Дети, – продолжает рассказ матушка, – здесь с восьмого века благоговейно хранятся святые мощи основателя славянской письменности Кирилла.
Тихо льется славянское песнопение: «Радуйтеся, всем грешным пред Богом блазии заступницы… Радуйтеся, Мефодие и Кирилле, язык словенских апостоли и богомудрии учителие».
…Все дороги ведут в Рим, но как много дорог начиналось из Рима…
Бьются волны Понтийского моря о брега Тавриды, лагерь стоит под стенами Корсуни. У расшитого шатра сидит, уронив у ноги круглый шлем, князь Владимир Святославович: «А еще пиши императору византийскому, – диктует он лысому писцу, – что за дочь его Анну готов отдать вено – город Корсунь или, как греки кличут, Херсонес». Хохочут дружинники-варяги, хлопают себя по бокам, головами мотают от смеха: кто, кроме природного Рюриковича, может предложить за принцессу только что захваченный у императора город? «Жду даров свадебных, пришлет пусть поболе книжной премудрости, священников греков и святынь христианских, которым мы, крестившись, поклоняться будем».
…Киев. Мать городов русских. Народ толпится у Десятинной церкви. Молодухи в платках встают на цыпочки – одним бы глазком на заморскую принцессу глянуть! Шелестит шелковый узорный сарафан, горит на солнце золотой убор, в красном княжьем кафтане выступает Владимир Красное солнышко с молодой женой. «А вот этот придел, други, мы назовем Климентовым». – Владимир Святославович снял украшенный золотым шитьем покров и передал в руки священнику серебряный ковчежец, священный дар византийского императора – честную главу великомученика. Первую христианскую святыню на Руси, нетленные мощи святого Климента, защитника и покровителя Русской земли…