Дом слепых
Шрифт:
С самого рождения Галю окружали зрячие – в роддоме и в детском доме. Но вот странность – они не замечали ее. Слепая Галя всех замечала, а ее – нет. Слепая – замечала. А зрячие – нет. Разве это не странно?
Положим, мать… Не заметила, будто Галя, едва выйдя из нее, превратилась в невидимку. Мать не взяла ее на руки, будто Галя была пустотой, будто Галю-невидимку нельзя было пощупать… Как будто кроме этой пленки на глазу больше ничего и не было. Да, странная штука… Путаница какая-то…
Вечер с той стороны хотел выдавить тряпье из отверстия. Не вышло. Молчалось. Хорошо так молчалось. Кажется, в дневной перепалке вышел
Бабушка рассказывала Люде – сон приходит, принося с собой молоточек и наковаленку. Ударяет молоточком и от наковальни отскакивает слово, за ним – другое, за другим – третье. Слова выходят разные – круглые, острые, плоские. И вот эти слова – ночью выкованные, оформленные, затвердевшие – мы произносим, проснувшись. Острым словом кого-то уколем, круглым – задобрим, плоским – сплющим смысл сказанного, наболтаем, набрешем. И сколько раз ударит молоточек ночью по наковаленке, столько и слов мы за день произнесем. На сегодня, казалось, запас слов у всех вышел, но силы еще оставались – не спалось.
– Они вошли в город, когда розовое солнце стояло в зените, – проговорил Уайз как-то вдруг, негромко, спугнул и тьму, и тишину. Он потрогал нижнюю губу – та была на месте. Можно говорить. Его последний сон выковал тысячи слов, и перед тем как прийти новому, Уайз должен был выпустить все их на волю, освободить место для сна, опередив бессонницу.
Они вошли в город, когда розовое солнце стояло в зените. Город показался Энию однообразным, но веселым – из-за розовых отблесков на окнах невысоких домов. Мимо Эния проходили люди – в основном мужчины в черных костюмах-тройках и широкополых шляпах. Эний заметил у них крученые спирали волос. Розовый свет отражался от черной ткани костюмов – не поглощался ею, а поднимался тонким облачным светом, отчего казалось, будто силуэты людей обведены в воздухе розовым. По дороге им встретилось несколько женщин, все они были в просторных розовых сарафанах. Эний не удивился – он ведь не знал, как одевались на его планете. Женщины отводили глаза от их группы, а мужчины поглядывали на них из-под полей шляп – пристально, но коротко. Взгляды эти направлялись не в глаза Эния, а в центр груди, где у него теперь сидела пчела, и от каждого такого зрительного прикосновения та начинала жужжать громче. Наконец мимо них прошел высокий коренастый смуглый человек с пышной седой бородой, рукава его пиджака блестели засаленностью. Была в нем какая-то едва заметная неопрятность. Человек остановил на Энии давящий взгляд темных глаз. Энию показалось, что он его уже где-то видел. Кивком бородатый поприветствовал Гермиона. Гермион ответил ему таким же коротким кивком и быстрым пристальным взглядом.
Дома медленно проплывали, оставались позади, и Энию казалось – все это один и тот же дом, размноженный по обеим сторонам дороги. И газоны перед домами были одинаково квадратными, сочными.
– Куда они идут? – спросил Эний у Гермиона, показывая на мужчин в широкополых шляпах, и, как обычно, с ним вместе заговорили девять других.
– Молиться, – ответил Гермион. – Я уже говорил вам, что сутки поделены на три части. Когда встает первое солнце, все идут на работу, когда розовое – на молитву.
– Вы не спите целых двадцать четыре часа? – подсчитал Эний.
– Для сна отведена ночь. Но и ее
– Чем же он занимается, когда все спят?
– Прикасается к свету, – коротко ответил Гермион.
Уперлись в столб, он стоял посреди дороги – высокий, широкий, металлический. В его середине хрустальными гранями переливалась розовая кнопка. Задрав голову, Эний увидел на верхушке столба гнездо, из него, свесив клюв, на пчелу Эния смотрела большая белая птица и тоже кивала. Возможно, и пчела заметила птицу – гул в сердце усилился.
– Вы проголодались, – проговорил Гермион, словно слышал, как у Эния сосет в желудке.
– Пожелайте и нажмите на кнопку, – Гермион указал на столб.
– Что пожелать? – спросил Эний.
– То, что вам хотелось бы съесть. Жители этой планеты ведут здоровый образ жизни. Здесь вы не найдете ни гамбургеров, ни кока-колы, ни… что там еще у вас на планете было из вредного?
Эний промолчал. Гамбургеры и кока-кола для интернатовца – еда больших праздников. Гамбургер Эний ел лишь однажды, но навсегда запомнил его чудесный вкус, который сильно отличался от сырой мякоти буфетных котлет – наполовину из мяса, наполовину из хлеба.
– Я не знаю, что такое здоровая еда, – сказал Эний, не решаясь прикоснуться к граненой кнопке.
– Это еда, ради которой не нужно никого убивать, – ответил Гермион. – Мы употребляем в пищу только растительные и молочные продукты. В них столько энергии, сколько человеку необходимо на тридцать шесть часов. По дороге сюда вы уже видели коров и овец – они дают молоко. Скоро я покажу вам наши сады и огороды – они прекрасны, как и вся наша планета.
Эний первым потянулся к кнопке, успев представить гамбургер и кока-колу. У него под языком собралась слюна. Мысленно он вонзил зубы в горячее и сочное мясо. Мысль эта была настолько сильна, что в нос ударил запах тонкой хорошо прожаренной котлеты. Он запил мысль газировкой, пузырики щипнули язык.
От столба пахло. Да, от столба пахло едой. Эний прикоснулся к кнопке. Столб завибрировал, кнопка ушла внутрь, и на ее месте появилось небольшое отверстие. Из него столб с низким визгом выдал тонкую дощечку, на которой лежал ломтик сыра. Этой еды не хватит ему и на час.
– Ты насытишься. А если нет, сможешь еще раз нажать на кнопку, – сказал Гермион, будто подслушал его мысли.
Птица на столбе крикнула – она одобряла выбор Эния, хотя никакого выбора у него не было. Эний не думал о сыре – ему хотелось чего-то другого, волшебного.
Кусочек сыра растаял во рту необыкновенным вкусом. И даже недавно проглоченная мысль о гамбургер не могла сравниться с сыром. Эний почувствовал приятную тяжесть в желудке. Он доел сыр, хотя последний кусочек уже не доставил ему такого удовольствия.
Эний снова приблизился к столбу и на этот раз хорошенько его осмотрел. Отверстие закрылось. По привычке он провел по столбу ладонями, ощупал его, не доверяя глазам.
– Что ты ищешь? – спросил Гермион.
– Дырочку для монетки.
Гермион задрал голову и расхохотался, тряся полями шляпы.
– На нашей планете нет денег, – сказал Гермион. – Мы ничего не продаем и ничего не покупаем. Нам всем сполна хватает того, что дает наша земля, наш скот, наши сады. Каждый работает и каждый берет ровно столько, сколько ему нужно.
– Значит, у вас на планете коммунизм? – спросил Эний, подумав, что ожидающий их Великий Раб должно быть имеет гладкую голову, как гипсовый бюст коммунистического деда, пылившийся в одном из классов интерната.