Дом слепых
Шрифт:
– Тьфу на твое одеяло синтетическое! Тьфу на твою кофточку китайскую! Не греют! Кости промерзли. То ли дело мое синее шерстяное одеяло…
– Выкинула я его – моль съела.
– Ох, Людка, дам я тебе дрозда, – бабушка погрозила пальцем.
– Дрозда оставь при себе – с меня и соколов хватит. Видишь, сердце не на месте? Сейчас начнется…
– А ты боишься, что ль? – Бабушка пытливо посмотрела на внучку.
Она привыкла смотреть за себя и за дочку. Иногда пыталась смотреть и за Люду, но та ее быстро отвадила. Верно одно – ее острых глаз не провести.
Бабушка
– Так-то лучше, – сказала она.
Постояла, поглядела на Люду нерадостно.
– Ты не их бойся, Людка, – сказала она, – бездетного конца бойся. Вот тогда конец и тебе, и мне, и матери…
Опять попреки. И после смерти попреки. Вот так всегда с бабушкой – наступит на больную мозоль и стоит, не отступает.
– Сыро тут у вас, холодно. Пойду я, – наконец объявила бабушка, снова передернув плечами. – Да и проход скоро закроется, как соколики эти полетят.
Кряхтя, она шмыгнула в вентиляционное отверстие.
– Бабушка!
Лицо старушки появилось в отверстии. Она мотала головой – слушать ничего не будет, вернулась сказать то, что запамятовала, уходя.
– Телогрейку-то мою не выбрасывай!
Бабушка унеслась прочь.
До Люды еще доносился ее шелестящий старостью голос. Он уходил все дальше, будто осенний листок: «Ишь ты, ироды, смотри, что кругом понаделали. Руки бы им пообрывать. Ишь ты… Ишь… шшш… шшш…»
– Люда!
Люда открыла глаза.
– Что ты там шепчешь? – спросила Марина.
– Да ничего, с щенками разговариваю…
Ничего сверхъестественного не произошло. Сырость, постоянная темнота и просачивающиеся в отверстие миазмы страха способны вызвать галлюцинации. Люда часто думала о бабушке, вот та и явилась.
Дом хорошенько тряхнуло раз. Тряхнуло два. Люда подумала: они похожи на кукол, которых сложили в одну коробку и нещадно трясут. С потолка посыпалась бетонная пыль. Вечер забросил в вентиляционное отверстие клубок свиста, и тот покатился по полу, распутываясь долгой ниткой. Началось…
Когда Люда очнулась от своих видений, Пахрудин уже вышел с кем-то на связь. Он не стал, как обычно, ловить в радиосети птиц. На этот раз он завел разговор с кем-то другим – радиолюбителем, от нечего делать путешествующим по волнам эфира.
– …странный вопрос, Пахрудим – если я правильно произношу ваше имя… – услышала Люда слова черного ящика.
– В конце – Николай, – поправил собеседника Пахрудин.
Важно закинув ногу на ногу, он сидел на кровати. Микрофон держал так, будто собирался в него запеть. И грохот снаружи, и сам подвал существовали отдельно от Пахрудина, а он находился в другом измерении, куда его унесло радиоволной.
– Итак, Пахрудин, могу я задать вам встречный вопрос – «с какой целью интересуетесь»? – спросил ящик.
– Да вот, как вам сказать, – Пахрудин еще выше задрал ногу, – сидим мы тут с супругой, ждем гостей и думаем: что бы такого для них приготовить на ужин… Вот, скажем так, и поинтересовался, что бы нам приготовить,
Попадая в эфир, Пахрудин всегда избегал разговорных пауз. Они возникали, когда подходящее слово на ум не приходило. Слова не всегда сидят на кончике языка и послушно выскакивают изо рта, стоит захотеть. Пауз Пахрудин боялся, поэтому набрал про запас фразы-затычки – «скажем так», «одним словом» и «как вам сказать». Ими он заполнял все словесные пустоты, и речь его лилась беспрерывно, как когда-то вода из кранта.
– Если позволите, я загляну в поваренную книгу, – сказал ящик.
– Если вам не составит труда, – болтнул ногой Пахрудин.
– Вах… – прошептала Фатима.
Ящик на какое-то время замолчал, только шумели волны, и снова звуками переднего плана для слепых, уже было увлекшихся чужой беседой, стали грохот и свист.
– Позвольте предложить вам следующий рецептик, – голос вернулся.
– Я весь внимание…
– Мясной фарш, двести грамм. У вас есть?
– Фарш… Да как вам сказать… Скажем так, фаршем у нас весь холодильник забит! Одним словом, не устаю супругу ругать – столько добра пропадает. А она все крутит и крутит, крутит и крутит свою мясорубку. Так, значит, берем двести грамм… – Пахрудин снова задрал ногу и хотел ею болтнуть, но получил шлепок от Валентины.
– Не держи так ногу! Черта качаешь – беду накликаешь!
Пахрудин разъединил ноги и сдвинул коленки.
– Да-да, двести грамм, – говорил ящик. – Одну морковку среднюю. Морковка у вас наверняка имеется?
– Морковки у нас – сколько хотите!
– Сельдерей. Есть ли у вас сельдерей?
– Сельдерей? А то как же! Сейчас пойду в огороде надергаю. Скажем так, сельдерей у нас в этом году уродился, можно сказать, заколосился и расцвел пышным цветом. – Пахрудин провел руками в воздухе над головой, изображая пышный цвет, с каким цвел сельдерей.
– Пахрудин, так ведь середина зимы на дворе… Или вы на Багамах живете?
– Не на Багамах, уважаемый, но на югах, на югах… – повторил Пахрудин, смакуя последнее слово, видимо, пришедшееся ему очень по вкусу. – А что там еще в рецептике?
– Полстакана сливок, пол-литра молока и щепотка тертого мускатного ореха.
– Щепотка и всего-то? Ого-го! Да у нас этого мускатного ореха! Мешками! Одним словом, эти мешки нам девать некуда. И я очень рад, что в вашем рецепте, скажем так, присутствует мускатный орех. Одним словом, мы теперь все с мускатным орехом стараемся готовить. А вы – «щепотку»…
– Пахрудин, если память мне не изменяет, мускатный орех произрастает в Западной Индии и на Шри-Ланке. – Ящик взял паузу, из него неслись флюиды сомнения, а Пахрудин их очень хорошо улавливал.
– Селектировали! – гаркнул он. – Скажем так, скрестили с грецким орехом, и теперь он растет у нас на югах! В каждом доме, то есть в каждом дворе у нас теперь по большому дереву-гибриду. Одним словом, местные власти решили провести такую селекционно-озеленительную программу, она даже получила свое, особое название – «Дадим каждому по ореху!». Ха-ха-ха… – захохотал Пахрудин, но ящик шутки не уловил.