Дом слепых
Шрифт:
И вот стоя на кладбище Люда вдруг поняла, что мозг ее и душа с некоторых пор отделены друг от друга. Мозг все замечает, фиксирует, а душа спит. Не усни душа, так сердце давно бы остановилось. Люда представила себя со стороны – вот стоит она, неприбранная, спиной к обелиску, фартук на ней, в кармане подсолнухи. Ну и что? Господи… Ну и что? Это – не страшно. Страшно представлять. А находиться в этой точке земли, в этом моменте времени – не страшно.
Время опустошило ей душу, выскребло всю радость и счастье, что были когда-то, а
Черно-белые фотографии шуршали на ветру, бросались к ее ногам черно-белыми птицами. Люда всматривалась, надеясь встретить в бумажном вихре родные глаза. Не встретила. Люди, изображенные на фотографиях… Люди, изображенные на фотографиях, слетевших с могильных плит, при жизни были разными – каждый ел из своей тарелки горестей и радостей, но на надгробных фотографиях они все стали одинаковыми – одухотворенными, положительными и безвременно ушедшими.
– А почему? – спросила Люда у птиц.
– У каждого в альбоме хранится хоть одно фото, которое сгодится на надгробие, – услышала она в их шорохе.
А какое фото поместят на ее надгробье, умри она сейчас? Мысленно перебрала фотографии из альбома, оставшегося в брошенной квартире. На них была другая Люда, не имевшая ничего общего с этой. И если взять на надгробие фото из того альбома, то вся ее жизнь и даже смерть превратятся во вранье. Люда переродилась. С прошлой она больше не имела ничего общего.
«Вранье – воронье», – выдал мозг, когда она услышала далекое карканье ворон.
«Эти-то не улетели», – вслед подумала она.
Мать и бабушка перемешались с другими. Люда стояла на железной ограде, прислушивалась к себе, – ничего. Подняла с земли белую косточку, не чувствуя к ней жалости, не ощущая с ней родства. Достала из кармана передника подсолнухи, развернула. На глаза навернулись слезы – от пыли и ветра. Положила подсолнухи на землю. Они порхнули, желая улететь и присоединиться к фотографиям. Люда схватила их и придавила косточкой. Постояла недолго.
Охнула – хруст за спиной!
Человек появился с той стороны, откуда она сама только что пришла. Крошки надгробий хрустели у него под ногами.
Мужчина приближался. Она уже могла разглядеть его лицо, синюю куртку с плюшевым воротником и шапку с ушами, связанными на макушке.
– Не подходи! – крикнула хрипло. – Не подходи!
Человек остановился. Лицо беззлобное, с мелкими чертами, слишком мелкими. Люда привыкла считывать характер с лиц. Бабушка говорила: Бог просто так лица не раздает.
– Здравствуйте, – поздоровался мужчина.
Голос неопределенный – ни мужской, не женский.
– Ну, здравствуй… – хрипотца осталась в голосе после крика.
Человек огляделся. Потянул холодный воздух красным кончиком носа. Лет тридцать пять, не больше – если на глаз.
– Зачем пожаловал? – грубо спросила Люда.
Мужчина сделал шаг в ее сторону.
– Кому сказала, не подходи!
– Я
– Спрашиваю, зачем!
– Как вы не понимаете! – воскликнул он, приподнявшись на носки и будто под тяжестью рюкзака, висевшего у него на спине, опускаясь снова на пятки. – Сегодня – двадцать третье февраля. Вы разве не знаете? День защитника Отечества. Мой дед, если хотите знать, погиб в сорок третьем. Тридцать первого августа сорок третьего года, если точней.
– Здесь, что ли, похоронен?
– Нет, что вы, – всплеснул рукой. – Где-то под Смоленском в безымянной могиле. Но, знаете ли, я живу в этом городе и каждый год двадцать третьего февраля прихожу сюда, к этому обелиску…
– Как звать? – продолжила Люда.
– Иса.
– Людмила, – сухо представилась она.
– Но я только на минутку забежал, – сказал мужчина, – у меня в городе дела. Я и не ожидал, что кладбище хоть немного уцелеет. Когда сюда шел, мысленно готовился увидеть… – мужчина запнулся, подбирая нужные слова, – …разрушенные могилы. И знаете что?
– Ну?
– Все оказалось не так ужасно, как я представлял. Если бы вы знали, чего я себе навоображал по дороге, – кудахтал он. – И поверите? Я чувствовал, что встречу здесь кого-то. Значит, не я один помню об этом дне…
– Я уже ухожу… – проговорила Люда и сделала несколько шагов в сторону.
– Стойте! – взвизгнул он. – Туда не ходите! В той стороне за кладбищем начинается заминированная территория. Туда нельзя. Взорветесь!
Люда остановилась.
– В городе идет война, – понизил голос Иса. – Мирным жителям нужно проявлять осторожность и уповать на волю Аллаха.
– А то я не знала, что война… – Люда поджала губы. – Так вы говорите, в городе много людей?
– Еще как! – воскликнул Иса. – Кто-то уехал, но многие остались. Прячутся по подвалам. А те, у кого не хватило сил спуститься вниз, живут в своих квартирах и каждую минуту молятся о том, чтобы в нее не попал снаряд. В городе много трупов, много ворон и собак – эти собрались из соседних районов. Теперь у них навалом еды. А людям есть нечего.
– Боже мой… – прошептала Люда.
– Где вы живете? – спросил Иса, делая шаг в ее сторону.
Когда он подошел ближе, стали видные рыжие волосы, выбивающиеся из-под шапки.
– В подвале дома слепых на площади Минутка. Слышали о таком?
– Нет, – помотал головой Иса.
На ее пути сюда вставали только пустые дома. Люда не услышала ни шороха. Ни одна птица не пролетела над ней. Она решила, что здесь одна, и боялась только пустоты и одиночества. Но выходило, что город таил в себе многое.
– Мне нужно срочно в центр, – повторил мужчина и, стоя на месте, как-то весь засуетился, словно у него под пальто перекатывается еж. – Если хотите, пойдемте со мной, а потом я вас провожу до Минутки. Раньше не могу – дело срочное.