Дом слепых

Ахмедова Марина

А ведь правда чувствуешь спиной взгляд. Вот и шорох за спиной – легкий, осторожный.

– Собаки… – проговорил Иса.

Люда обернулась. На куче битого бетона стояла сука – коричневая, с острыми, высоко поднятыми ушами и тяжело повисшими сиськами. Стояла, как памятник на постаменте – римская волчица. Прищурившись, нюхала воздух, текущий в ее черный кожаный нос с их стороны. Они стояли в нескольких метрах друг от друга – люди и сука.

Она заскулила, похожая на волка.

– Она уже испорчена, – прошептал Иса.

– Испорчена?

– Ела мясо человека.

– Батюшки…

Как будто Люда об этом не

знала. Как будто не знала, что собаки, оставшись в городе один на один с мертвечиной, начнут ее есть. Как будто не видела сегодня женского тела, лопнувшего под их острыми зубами. Как будто не боялась, что Чернуха тоже будет есть мертвечину… Еще до войны за абрикосовой аллеей годами воняла помойка – туда несли мусор со всех соседних дворов. Там рылись бездомные собаки – в отходах жизни человека, находя в них лишь чуть, чтобы не умереть с голоду. Заслышав человеческие шаги, собака поджимала зад до предела, чтобы своим унижением потешить тщеславие человека, чтобы не пнул если не из жалости, то из презрения к ничтожеству собаки. И всей своей позой она словно говорила: «Смотри, человек, как я несчастна. Не бей. Просто позволь собрать крохи с твоего пиршества». Эта картина разрывала Люде душу. Наткнувшись в городе на дворнягу, она страдала невыносимо. Человек приручил волка, а волк согласился на дружбу – в обмен на тепло и еду. Волк особачился и стал верным другом. Но человек предал его – пнул ногой в его новой собачьей ипостаси, отправил на мусорные свалки, не предложив выбора. И Люда несла в себе это предательство, и каждый человек нес, только не у каждого при виде поджатого собачьего зада сердце обливалось кровью, как у нее.

– У меня был муж и была собака, – сказала она. – Муж уехал, а я осталась…

Зачем она это говорила? Неужели ей нужна была жалость Исы? Нет, не нужна… И все же зачем-то она это говорила…

– Сука у меня родила. Я и осталась…

– Так поступил бы старый человек гор… – отозвался Иса.

Собака мягко, пригнув спину и загребая лапами, сошла с кучи. Полоснула Люду взглядом. В нем притаилась агрессия и алчность, которые сейчас прольются человеческой кровью. Эта сука, похожая на волка, ненавидела Люду так, словно та одна олицетворяла всех людей. Но еще больше сука хотела есть. А ее щенки хотели пить Людину кровь из вымени своей оволчившейся матери. В этом разрушенном городе все возвращалось на круги своя – собаки снова становились волками. Так человеку и надо.

Взгляд суки отливал холодом – оборотной стороной обещанного ей человеком тепла. И от этого взгляда у Люды холодело внутри. Она боялась. Под этим взглядом острые клыки словно рвали уже ее кожу. Она хотела кричать.

Сука запрокинула морду, из ее пасти пополз едкий вой. Он буравил Люду сверлом. Из-за кучи показались еще двое – средних размеров, окраса черного с пылинкой. Дворняги. Кобели. Они шли медленно, словно две большие вороны, не отрывая глаз от своей добычи. Глаза их были сучьими.

Они тоже принюхались. Сука пошла левее. По-волчьи пошла – опустив голову, крадучись.

Иса замахнулся на кобелей, сжав в кулаке несуществующий камень. Собаки не замедлили ход. Люда обернулась – сука заходила со спины. Люда пискнула, и этот писк стал признанием слабости человека перед собакой. Ее раздерут в клочья те, кого она так любила.

Оставался миг. Иса выставил вперед рогатину. Люда прикрыла лицо рукой. Перед броском

черного пса услышала свой крик. Она уже замолчала, но ее крик не закончился – он доплыл до неба и там на его конце повис свист. Свист, нарастая, упал на землю и ухнул, стряхнув черного кобеля с руки Исы. Собаки укатились в расщелины домов, словно отброшенные взрывом.

– Бежим! – крикнул Иса.

Они побежали. Люда запрокинула голову. Небо свистело. Оно было чистым, как прежде, но своим страхом Люда уже видела на нем вспышки и стальные днища. До ближайшего дома было недалеко, но Люда не могла донести до него свое частящее сердце. Было светло, но все покрыл мрак. Страх разросся в ней ватой, вата закупорила щели носа и рта. Люда задыхалась. Страх был горсткой сахарной пудры, на которую подули горячим воздухом, и она, плавясь, обросла клочьями сладкой ваты.

Иса оглянулся. Люда махнула рукой – «Беги!». Иса остановился.

Из серой грязи словно выросла большая рука и опрокинула Люду вниз, прижав к земле.

– Началось… – выдохнула Люда слово, которое, будь она сейчас в подвале, вместо нее сказал бы Уайз.

Ее не защищали каменные стены подвала, и под открытым небом Люда стала амебой – одноклеточной. Одной большой клеткой она сотрясалась, выталкивая из себя все новые и новые клочья ваты.

Иса лежал рядом, раскинув руки. Рюкзак на его спине опал, словно раковина, оставшаяся без моллюска. Он робко приник к земле, казалось между ним и землей есть воздушная прослойка, и он не лежит, а чуть парит над ней. Распятый в воздухе. Из укуса на тыльной стороне ладони текла струйка крови.

«Кто же он такой?» – еще раз спросила себя Люда.

Она оторвала голову от земли, посмотрела вверх. Истребитель – Сокол или Резеда – летел прямо над ними. Заполненная своим ватным страхом, она все еще не верила в смерть. Ее мир был неприкосновенен. Вместе с ней исчезнет и этот город, и подвал, и Иса, и Чернуха, и это небо, каким бы оно сейчас ни было, и воздух, и все-все-все. Поэтому ее мир не мог быть разрушен – он слишком богат, слишком важен. Он – это вселенная. Люда бесконечна.

Дрогнул дом, в котором они хотели укрыться. Он сначала качнулся вперед, словно пьяный, неспособный решить, в какую сторону ему идти. Потом идти передумал и присел. А присев, сломался, разбрасывая блоки и кирпичи.

Люда снова подняла голову, как раз для того, чтобы увидеть короткую красную вспышку из проема уцелевшей части высотки. Там кто-то был! Дом мстил за себя. Она поверила в то, что вселенная не бесконечна, когда поняла, что оказалась между двумя противоборствующими сторонами. Шел бой. Они с Исой лежали между ними.

Сверху он и она смотрелись маленькими крестиками.

Самолет прилег на крыло и медленно поплыл вниз, оставляя за собой клочья белого дыма. С грохотом он приземлился где-то за домами, подняв над крышами столб огня и дыма.

Все смолкло. Сделалось так тихо, будто ничего и не было. Как будто, кроме него и нее, в этом городе снова не было никого. Только небо еще мелко подрагивало, словно человек, переживший приступ гнева.

– Надо уходить, – сказал Иса, поднимаясь.

Люда встала и побежала. Ей было легко с тех пор, как все ее клетки слились в одну. Она ждала огненной точки в спину. Но дом только пылил и гудел. Она сменила бег на шаг, и дорога потекла временем. Еще пятнадцать минут, и они дойдут до Минутки.