Дом Солнц
Шрифт:
— Если кто и уцелел, то сигналов не подавал, — проговорил Лихнис. — Прости, что не могу порадовать.
— Ну, братец, ты не виноват.
— Нам известно, что выжил Овсяница, — вмешалась я, села на другую скамью и подтянула колени к груди. — Мы получили его сообщение. Овсяница отговаривал нас сюда лететь, но мы рискнули.
Волчник глянула сперва на Аконита, потом на меня:
— Получается, вы не в курсе…
— Овсяница погиб, — сказал Аконит. — Уцелевшие шаттерлинги выбрались из системы сбора, а он остался и, боюсь, отправил сообщение незадолго до этого.
Новость буквально раздавила меня. Я-то считала,
— Что случилось? — спросила я. — Двигатель отказал?
Волчник сокрушенно покачала головой:
— Отвлекал нападавших. При желании мог спастись, но посчитал, что Линия важнее.
— А я плохо о нем думала… — посетовала я.
— Не ты одна, — пристыженно потупился Лихнис.
— Только сырость не разводите! — осадил нас Аконит. — Мы выжили, значит есть кому вспомнить Овсяницу, покрыть его имя славой — и так далее. В лепешку расшибемся, чтобы чувак мог нами гордиться, верно, братан? — Аконит ободряюще толкнул Лихниса.
— Угу, — буркнул тот.
Волчник подлила себе вина. За окном все так же пели птицы, во рву шумел камыш.
— Так вас только двое? — уточнила я.
— Нет, мы не вдвоем в бессознанку погрузились, — отозвался Аконит. — Есть еще Люцерна, Донник и Маун, они сейчас дрыхнут, ну и пленные.
— Вам что-нибудь нужно? — спросил Лихнис, потянувшись за гроздью винограда. — Медицинская помощь — и так далее?
Наши гости переглянулись.
— Мы с Аконитом чувствуем себя хорошо, — ответила Волчник. — Было тяжело, но корабль о нас заботился. Если бы начались проблемы с питанием или жизнеобеспечением, кому-то пришлось бы погрузиться в долговременную латентность. К счастью, до этого не дошло.
— Вы бодрствуете с начала бойни? — спросила я.
Волчник покачала головой:
— Нет, без латентности мы бы свихнулись от напряжения, поэтому велели кораблю разбудить одного из нас или обоих, если случится что-то необычное. Бодрствовать могла Люцерна или другие двое, но выпало нам.
— Возможно, такой разговор не ко времени, — начал Лихнис, — но гомункулярное оружие могло попасть на планету сбора только спрятанным.
— В корабле шаттерлинга? — уточнил Аконит.
— Неприятно об этом думать, но…
— Ты прав. Три пушки и «Плюющаяся кобра» прилетели на кораблях Шафрана, Скабиозы и Вики. Но эти трое ни при чем. Их корабли захватили, протоколы Линии взломали. — Аконит смотрел на Лихниса, словно других объяснений и существовать не могло, словно считал иные варианты вселенской глупостью. — Соучастниками они быть не могли, если ты к этому клонишь.
— Сейчас не стоит исключать ничего, — заметил Лихнис.
Волчник шумно втянула воздух:
— Аконит, не время прятать голову в песок. Участие нашего шаттерлинга налицо. Даже Овсяница это подозревал. Он не представлял, как взломать сеть Линии без помощи изнутри.
— Помощь не всегда оказывают добровольно, — напомнил Аконит, но тут же поднял руки в знак капитуляции. — Эй, только не будем из-за этого ругаться. Вот попадем в убежище, тогда и потолкуем. Если появятся веские доказательства, я не буду прятать голову в песок.
— Я тоже, — сказала я, взяв ломтик хлеба.
Волчник погладила серую обшивку криофага Донник:
— Нужно их разбудить. Мы так и договаривались, если ситуация изменится.
— Лучше не надо, — возразил Аконит. — По
— Давайте хоть на «Лентяя» их перенесем, — предложил Лихнис. — У меня на борту полно спящих, еще парочка хлопот не доставит. Когда все в одном месте, и присматривать легче.
— Не замечала за тобой раньше такого гостеприимства. — Волчник сконфуженно улыбнулась.
— Просто так получилось, — отозвался Лихнис.
Пленных держали отдельно от наших шаттерлингов. Волчник шагнула к первой камере, открыла массивный замок и распахнула узорчатую латунную дверь. В камере стоял каркас древнего устройства — рама с генераторами барьера, которые подпитывали ограничительный пузырь — прозрачный, словно стеклянный, шар, достаточно большой, чтобы вместить кресло. Внутри парила другая рама, поддерживающая устройства сжатия времени, которые надули второй пузырь — с алым отливом, словно из тонированного стекла. В нем зависло кресло с высокой спинкой и краями, загнувшимися по размеру шара, в нем сидел человек, крепко связанный, чтобы исключить непроизвольные движения. Мертвецкой неподвижностью он напоминал голограмму, хотя на деле ни мертвецом, ни голограммой не был.
— Это Синюшка? — спросила я, вспомнив, что Волчник говорила Лихнису в сообщении.
— Нам известно, что в Линии Марцеллин некогда был Синюшка, — ответила Волчник. — Марцеллины отвечали за гомункулярное оружие. Но пока не просканируем ему мозги, наверняка не узнаем.
— Как вы их поймали? — спросил Лихнис.
— Часть шаттерлингов прорвала заслон и ушла в межзвездное пространство. Нападавшие преследовали их, они явно не хотели, чтобы мы выбрались из системы сбора. Овсяница подбил их корабль, позволив уйти другим шаттерлингам. По-моему, он так и не понял, что экипаж уцелел, — когда мы взяли их в плен, он уже погиб.
— Взяли в плен? — хмуро переспросил Лихнис.
— Подбитый корабль прошел рядом с моим. У врагов могли остаться запасы энергии и оружие, которые пригодились бы нам, поэтому мы решили отключить защитную оболочку и выслать шаттл. Да, затея рискованная, и да, без споров у нас не обошлось. — Волчник в упор посмотрела на Аконита. — Я возражала, но в конечном счете мы поступили правильно. Полезного там оказалось не много, зато взяли в плен четверых. Трусы! — презрительно ухмыльнулась она. — Будь у них хоть капля нашей храбрости, покончили бы с собой, только бы не попасть в наши руки.
— Мы тотчас погрузили их в стазис, — продолжил Аконит. — Стазокамеры у нас допотопные, но других нет, а оставлять пленных в реальном времени было опасно. Они могли сбежать, подать сигнал своим или совершить самоубийство.
— А прежде чем запереть? — уточнила я.
— Допросили как могли, но ничего путного не добились.
— Только от Синюшки, — подсказала я.
— Синюшка раскололся уже после стазокамеры.
Волчник нажала на участок слева от дверцы — показалась секретная панель с массивными латунными ручками, витиевато украшенными датчиками и шкалами. Главный рычаг поворачивался вправо на девяносто градусов. В данный момент его выставили на четыре пятых шкалы, на отметку сто тысяч. Значит, одна секунда в стазисе равнялась суткам за пределами стазокамеры. Если логарифмический рычаг повернуть до отказа, кратность сжатия времени возрастала до миллиона, но на такое шли лишь с суперсовременными устройствами и в экстренных случаях.