Дом там, где твое сердце
Шрифт:
– На самом деле их не может быть больше чётырех, – тихо поправил её Лалие. – Остальные – наложницы.
– Разве есть особая разница? – Лиз выглядела удивлённой. – Они все ваши женщины, вы спите по очереди с каждой.
Мужчина чуть приподнялся с подушек, мягко взял её за руку и подтянул к себе. Голос его звучал тихо и завораживающе:
– Это правда, любовь моя. Но когда ты станешь моей женой, я буду принадлежать тебе безраздельно… а ты – мне.
Элиза коротко хохотнула:
– Замуж? Нет уж, спасибо. Я дважды была замужем – по любви и по обязанности…
– Была замужем? – залитые чернотой глаза Лалие сузились, женщину полоснул холодный взгляд волка. Она вздрогнула, поднесла руку к горлу, торопливо исправилась:
– Ну, почти была…
–
– Ещё как возможно, – угрюмо возразила ему Лиз. – Во всяком случае, я была обручена – это значит, что мой жених может прохлаждаться, где ему вздумается; но, вернувшись, он сможет найти меня, никем не тронутую, ни в кого не влюблённую, на прежнем месте.
– Думаю, что он пожалел о своём отсутствии, увидев тебя, Феризат, – усмешка светилась в глазах араба. – Наверное, он подумал, что, по меньшей мере, уже три года мог бы владеть этим прекрасным телом, если бы не покинул тебя.
– Это его проблемы, – к Лиз снова вернулось угрюмое настроение.
А Лалие обратился опять к интересующей его теме:
– Так ты невинна, моя красавица, или уже успела познать мужчину – до возвращения своего жениха?
– Какого чёрта… – Лиз пробормотала по-шведски проклятие и осеклась. – Вас это не должно волновать, повелитель, – с очаровательным хладнокровием улыбнулась она.
В глазах мужчины понемногу распускал лепестки алый цветок ярости:
– Феризат, ответь мне… или я узнаю это самостоятельно.
Она посмотрела сквозь плотную ткань на него с плохо скрываемой неприязнью:
– Попробуйте.
– Merci beaucoup, – с изысканной вежливостью поблагодарил он. – Хотя я и не нуждался в твоём разрешении.
Его рука протянулась к мягкому кокону, окутавшему её, легонько потянула за край, и покрывало упало на пол, открыв всю женщину его взору – от кончиков изукрашенных ручной вышивкой туфель до поднятых вверх белых волос, втиснутых в головной убор незамужней девушки, из-под которого на свет вырывались только несколько крохотных завитков. У Омара Лалие вырвался лишь потрясённый вздох, когда он рассмотрел повнимательнее неподвижную маску, сменившую очаровательное, полное жизни лицо. Женщины Хусейна придали Элизе привлекательности в соответствии со своими собственными понятиями о таковой – тяжёлые украшения оттягивали ей уши, оставляли следы на нежной шее и заставляли склоняться вниз заносчиво выпяченный подбородок; веки были полузакрыты под гнётом пронзительно-голубой краски, толстым слоем нанесённой на них руками Голе-Мохтар, старшей жены Хусейна, относившейся к Омару, словно к собственному ребёнку, которого она не имела, но хотела безумно. Эта же женщина, миниатюрная и невесомая, будто изящная статуэтка, раскрасила щёки Лиз розовой краской, а губы – яркой помадой, сильно пахнущей миндалём; ресницы Элизы стали вдвое длиннее и торчали острыми ярко-синими стрелочками в разные стороны.
– Minois de poupee. Куколка, – пробормотал Омар, испытывая почти что благоговейный ужас перед размахом Голе-Мохтар: начав закрашивать природную красоту Элизы Линтрем, та не пропустила ни единого фрагмента, где могла оставить свой след. Мягкая, чуть ироничная улыбка согрела его лицо. – Первое, что я хотел бы сделать – это умыть тебя, дитя моё.
– Я не ваше дитя, – угрюмо отозвалась Лиз.
– И это великолепно, – подхватил Лалие. – Иначе я вряд ли бы смог любить тебя… как свою женщину.
– Mon Dieu, как же мне убедить вас, что я не хочу этого! – закричала она в отчаянии.
Омар продолжал улыбаться.
– Красавица моя, зачем тратить напрасно силы? Решение уже принято.
– Вот ещё! – сразу же ощетинилась Элиза. – Моему жениху не принесли никаких результатов пять месяцев ухаживания, а вы надеетесь, повелитель, овладеть мною в эту же ночь? Я с вами не лягу.
– Феризат, – мягкий упрёк прозвучал в его голосе, – как ты могла подумать, что я прикоснусь к тебе без твоего на то согласия? Возможно, подобные нравы господствуют в твоей дикой, холодной стране… но на Востоке, прежде чем взять женщину, мужчина должен покорить её сердце. Наша брачная ночь не наступит ни сегодня, ни завтра – ты молода и испугана, а я не хочу иметь такую жену на своём ложе, – он проигнорировал её отчётливо громкий, полный облегчения вздох. – Тебе ещё многое предстоит узнать, Феризат, перед тем, как мулла произнесёт над нашими головами священное слово «иншаллах».
– Это означает заключение брака? – тревожно вспорхнули ресницы Элизабетты.
– Это означает благословение Аллаха на то, чтобы ты принадлежала мне.
– Я и так вам принадлежу, – пожала плечами Элиза, – вы купили меня.
– Почему же ты мне не подчиняешься? – веки Лалие полузакрылись, словно его не очень-то интересовал ответ на этот вопрос.
– Вы требуете от меня невозможного, – просто отозвалась Элиза. – Есть человек, за которого я собираюсь замуж… в первый раз я должна принадлежать только ему.
В полумраке огромной спальни глаза мужчины, напоминающие два агата, ярко блестели.
– Похвально, – сухо обронил он. – Только, по-моему, у тебя проблемы с французской грамматикой – здесь следовало употребить прошедшее время. Ты собиралась замуж и должна была хранить целомудрие. Сейчас я намереваюсь стать твоим мужем.
– Мечтайте, если так хочется, – равнодушное пожатие плеча и ледяная улыбка имели целью смутить его. Омар Лалие улыбался.
– Ты красавица, Феризат. Ты мне напоминаешь дикий цветок среди полыни. Пока что твоего шарма хватает на то лишь, чтобы разбивать сердца слугам. Твой ум – ум пятилетней девочки, femme fatale… ты неиспорченна и прекрасна, – уложив, не без некоторого сопротивления, её на подушки рядом с собой, восточный вельможа смочил платок в воде, пахнущей травами, и нежными ласкающими движениями начал стирать с совсем юного личика старящую его краску. Элиза Линтрем ощущала лишь божественную истому, погрузившись в невероятную мягкость ложа, как в птичий пух; она даже не обратила внимания, как осторожно отцепили впивающийся в голову жемчужный венец и Омар Лалие со сжигающей страстью во взоре выкладывает белые пряди длинных волос нимбом вокруг её головы; смочив слюной указательный палец, он медленно обводил контуры нежных губ, когда неожиданно для Элизы, но ещё больше – для него самого, женский рот приоткрылся, зубки слегка прихватили кончик пальца и розовый язычок облизал его. Приглушённый стон Лалие привёл Лиз в чувство; ужасаясь своему поступку, она покраснела, попыталась вскочить, неловко бормоча:
– Боже, простите, простите! Не знаю, что на меня нашло…
Мужчина пытался её успокоить:
– Перестань, Феризат, всё хорошо, всё правильно. Здесь только моя вина, я не сдержался. Я слишком сильно желал тебя, так, что едва не выплеснулся от твоей крохотной инициативы.
– Едва не – что?
Брови Лалие озадаченно сомкнулись на переносице:
– Возможно, я начинаю этот разговор чересчур рано, Феризат, но ты хотя бы знаешь, чем отличается мужчина от женщины?
– Я не ребёнок, – гневно фыркнула Лиз, – у нас в семье восемь детей, старший – брат. Конечно, я знаю, как выглядят парни… наверное, эта штука причиняет им много неудобств.
В темноте над ухом она услышала нечто, напоминающее мягкий смех.
– Это точно. Особенно сейчас, – отыскав руку Лиз, Омар Лалие приложил её к нижней части своей одежды, заставив обхватить пальцами твёрдый пульсирующий столбик. – И так в самые неподходящие минуты. Сама понимаешь, скрыть своё возбуждение мужчине трудно, когда все мысли только о сладком, влажном входе в рай.
Элиза нахмурилась:
– Вы говорите загадками. Я вас не понимаю. Если речь идёт о совокуплении, то разве оно приятно? Однажды, – она покраснела, – я застала, когда была маленькой, на берегу озера парня с его невестой. Она так стонала, что мне хотелось убить его, чтобы он перестал её мучить… – голос её затих, потом шёпот снова прорезался – еле слышный. – Это жестоко – так поступать с женщиной во имя продолжения рода.