Дом там, где твое сердце
Шрифт:
– Первой? – вырвалось у Элизы.
Голе-Мохтар взглянула на неё с неодобрением:
– Разумеется, и это честь для тебя, северянка. Со временем твой господин возьмёт себе ещё три жены, и ты сможешь удержаться от падения лишь в трёх случаях: если станешь для господина вернейшим другом, останешься всё равно красивее и забавнее всех жён либо – единственно верный способ – родишь господину первого сына-наследника.
– Значит ли это, почтенная госпожа, что вы – матушка господина Омара?
– Нет! – рявкнула арабка, вконец раздражённая любопытством Элизы. – И перестань перебивать меня, северянка. Мы – все трое – не родили нашему господину детей, хотя у Низель и Феды есть дочери от предыдущих браков. Но господин может взять себе ещё одну, последнюю жену. А пока наследник – приёмыш.
– Приёмыш? – тупо переспросила Лиз.
Голе-Мохтар только фыркнула.
– Феризат, Омар – не родной сын нашего мужа. Хусейн, к сожалению, бесплоден, – мягко пояснила Элизе Низель. – Но об этом не следует никому знать. Вот почему Омар почитается как сын повелителя в этом доме. Как любимый сын.
– Достаточно бесполезной болтовни, северянка, – прервала её откровения Голе-Мохтар. – Наследник желает, чтобы мы сделали за два часа из этой, – с красноречивой презрительной паузой она ткнула в Элизу пальцем, – девочки воспитанную восточную женщину, правильную жену. Мы можем только повиноваться, а ты, Феризат, лишь слушать и подчиняться нам…
Она провела с этими женщинами три с половиной часа, пока за окнами солнце не начало склоняться к линии горизонта, а Низель с Федой не устали показывать и говорить. Глядя в насмешливые глаза арабки, Лиз упорно молчала, в глубине души рыдая над своей загубленной жизнью. Что принесёт ей этот вечер, кроме новых мучений, о какой мести Аделаиде может идти речь, если по этикету она не может сделать и шагу вперёд мужа, не может и рта раскрыть без его разрешения. Упаси её Аллах хотя бы на сантиметр приподнять краешек чадры при постороннем мужчине, и скандал будет немыслимый, если она решится заговорить с даже представленным ей гостем. В присутствии мужа она не должна садиться, даже если он разрешает ей, иначе всем станет понятно, что она его не уважает; а угадывать его желания супруге полагается за полминуты до того, как они будут высказаны вслух или сделан соответствующий жест, и она должна опередить служанку с исполнением этого пожелания. Гость – вообще особа священная в восточном доме, и хозяин ни в коем случае не может отказать его просьбе, даже когда тот желает, чтобы ему прислуживала хозяйка дома. В целом, как поняла Элиза, женщина на Востоке ценится гораздо ниже хорошей лошади или старинного оружия, и арабок подобное положение дел нисколько не возмущает, а скорее наоборот. Впрочем, чему тут удивляться, горько думала Лиз, если вспомнить, как легко избавилась от неё в её собственной стране Лаймен Стронберг. Она продала её! Продала этим надменным, противным Лалие, для которых рабство ещё живо во всех его проявлениях.
Двери на женскую половину распахнулись от удара по ним ногой. Темнокожие служанки отчаянно завизжали, разбегаясь, Низель и Феда тоже поспешили, укрыв лицо краем накидки, скрыться во внутренних покоях. Голе-Мохтар только удобнее оперлась о подушку, сонными тёмными глазами глядя на непрошеного посетителя. Голос её был холодно-равнодушен:
– Когда ты собираешься начать учиться достойному наследника поведению, Омар?
– Вас только вот не спросил, матушка, – огрызнулось приёмное дитя.
– Женщина ещё не готова. Уходи, я скоро пришлю её к тебе.
– Зато гости готовы, госпожа. Когда дым затуманивает тебе разум, ты забываешь следить за временем, – вцепившись в тонкие руки, он развернул Элизу лицом к себе, бесцеремонно откинул чадру, разглядывая её. – Ты говоришь, она не готова? Не думаю. Аллах велик, и он не позволил тебе измазать её лицо красками, которые требуются тебе, но не должны губить нежную свежесть моей наречённой. И так, я полагаю, ты успела немало яда излить в её чистую душу. Займись собой, женщина, мой господин Хусейн пришлёт за тобой служанку через четверть часа. Феризат, пойдём, гости ждут нас!
Омар Лалие, не оглядываясь, быстро направился к выходу. Элиза мелко засеменила, туго спеленатая метрами ткани, за ним следом.
– Мой господин, я… я хотела бы изменить своё решение…
Слабый плаксивый голосок так не вязался в его сознании с привычной этой женщине решительностью и силой, что он резко остановился, и Лиз почти уткнулась лицом в его спину.
– Что? – тупо переспросил он.
– Я передумала, – уже с некоторым раздражением в голосе повторила Лиз.
– Насчёт чего?
– Я не хочу идти на этот вечер.
– Поздно, – словно отрезал Омар Лалие. – Ты обещала выполнить роль хозяйки.
– Но там же будет присутствовать госпожа бен-Шаккум, – робко напомнила ему Элиза.
– Голе-Мохтар не то, – смуглолицый мужчина досадливо сморщился, а затем ослепительно ей улыбнулся. – Я не могу ею похвастаться перед гостями, она – собственность моего отца.
– Приёмного отца, – почти прошептала Элиза.
– Откуда ты знаешь? – ухватив девушку за белую прядь волос, Омар Лалие заставил её смотреть ему прямо в лицо. – Но, в общем, это ерунда, всё равно тебя рано или поздно кто-нибудь просветил бы на этот счёт. А если тебя волнует моё право наследования, – он лишь улыбнулся в ответ на возмущённый возглас Элизы, – то оно бесспорно. Кроме того, моё личное достояние весьма велико, чтобы купать свою жену в роскоши. Единственную жену, – подчеркнул араб голосом. – На тебе я готов жениться по европейским обычаям.
– Значит, если у господина Хусейна будет ребёнок, – Лиз ловко уклонилась от поцелуя, – ты многое потеряешь?
– Наверное, – Омар вмиг стал серьёзен. – Только это не имеет значения для меня: я привязан к Хусейну Лалие, я знаю, как он страдает из-за отсутствия у него детей, и я очень хочу, чтобы одна из его супруг родила ему сына. Но пока у него есть только я, – он красноречиво развёл ладонями и вернулся к облюбованной им теме. – Мою жену он назовёт своей дочерью и осыплет её дорогими подарками, она сможет добиться от него всего, чего захочет.
– Объявите об этом на площади, – огрызнулась Элиза, – и недостатка в супругах у вас не будет. А я не желаю ради каких-то блестящих камешков изображать из себя то, чем я не являюсь! – она в ярости сдернула с себя полупрозрачную чадру. – Я не могу соблюдать все эти дурацкие правила, которыми пичкали меня его жены! Ладно бы одна, но они нападали по трое! Я не хочу заниматься детьми, я хочу встречаться с подругами, я собираюсь каждый раз спорить со своим мужем, когда мне не понравится то, что он говорит! – её крик далеко разносился по пустой галерее.
Словно смиряясь с условиями ультиматума, Омар Лалие на секунду закрыл глаза.
– Феризат, Феризат, успокойся. Ты не должна следовать этим правилам, во всяком случае, не всегда. Я понимаю прекрасно, в какой стране ты выросла и насколько ты отличаешься от восточных женщин. Это знают и жёны господина. Ты будешь совершенно другой женой, первой и единственной. Я дал им понять это, но они до конца не поверили в серьёзность моих намерений, а в отместку наполнили твою замечательную головку, – он нежно поцеловал Лиз в затылок, – разной чепухой. Конечно, хорошо будет, если, например, при Хусейне ты станешь вести себя традиционно. Но мой отец – человек гораздо более широких взглядов, чем полагают его уважаемые супруги Голе-Мохтар, Низель и Феда. А главное, он желает мне счастья.