Дом там, где твое сердце
Шрифт:
– Ты сильная, – в тоне Мариса Стронберга слышалось одобрение. – Сильная, как Лаймен, моя мать. Я искал именно такую. Она тоже не зарыдала бы, если б узнала, что человек, за которого она выйдет замуж, пытался обмануть её.
– Выйдет замуж? В этом ты ошибаешься. Я дала обещание Омару Лалие, но его больше нет. Прощай, Стронберг! Я испытываю только досаду, но твоя игра была безупречна: «у нас на Востоке», «на всё воля Аллаха», «намаз»… Своими словечками ты мог обмануть не только такую дуру, как я! Ты великий актёр, Стронберг.
– Нет, – придя в движение, мужчина перепрыгнул вслед за нею через кровать. – Я не актёрствовал, я просто вернулся в шкуру Омара Лалие, в которой существовал на Востоке столько лет. Мы с ним – не разные люди, но две стороны медали… Мы оба станем твоим мужем, Лиз, – он встал перед дверью, загораживая ей путь.
Презрительный взгляд Элизы обежал ещё недавно казавшееся безупречным его тёмное тело с головы до ног. В лицо Мариса полетели его штаны:
– Прикройся, свинья!
– Зачем? – насмешка звучала в его тоне. – В брачную ночь ты всё равно исследуешь все мои размеры и формы. Какая разница, когда это произойдёт?
– Ты одержимый, – Элиза толкнула его, решив действовать силой. – Но я не собираюсь сходить с ума вместе с тобой. Так что давай, двигай отсюда. Было ужасно неприятно повидать тебя вновь.
– Ну, я думаю, ты это переживёшь…
– Конечно. Неужели ты полагаешь, что я буду расстраиваться из-за того, что кто-то, не имеющий ко мне отношения, оказался ещё большим негодяем, чем обычно? – она наслаждалась звучанием родной речи и тщательно отмеренным ядом слов, и это чувство было написано на её лице столь откровенно, что в ответ на него в глазах Мариса сгустился непонятного выражения мрак.
– Что ты делаешь?! – завопила Элиза, вырываясь, когда он легко, словно цветок, поднял её за талию, пронёс через комнату и уложил – не бросил, а именно уложил – на постель. Стоило Лиз шевельнуться в попытке встать, и загорелое, закалённое, как у средневекового шотландца, колено вновь придавило её к поверхности. Впрочем, это не помешало ей смотреть с отвращением на возвышающееся над нею нагое крепкое тело, которое она готова была принять как приложение к Омару Лалие, но категорически отказывалась от Стронберга; она всем внешним видом выражала ему презрение, но только до той поры, как смуглые руки Мариса легли на её светлую кожу, нежно, но сильно сжав груди, а его белокурые волосы коснулись её плеча. Элиза возобновила сопротивление с новой силой, полученная относительная свобода позволила ей расчётливо вонзить острые ногти в его привлекательное лицо. Марис отшатнулся с проклятием.
– Ах ты, ведьма, – процедил он, разглядывая непокорённую женщину на постели. – Ну что ж, придётся действовать методами Омара…
Он словно распял её, нагую и беззащитную, привязав руки к разным сторонам кровати. Задумчиво потрогал тут же попытавшийся его укусить рот:
– Нет, моя драгоценная самочка, не время шалить. Будешь кричать только от наслаждения, других звуков мне слышать не хочется, а тебе лучше прислушиваться к моим пожеланиям.
Лиз что-то неразборчиво прошипела, но Марис только смеялся:
– Нет, нет, эта часть тела мне ещё пригодится, да и тебе тоже. Если бы Аллах намеревался использовать её так, как ты предлагаешь, он не создавал бы её там, правильно? – затем его руки скользнули ниже, на лице отразился всплеск ностальгических воспоминаний. Пальцами Стронберг гладил жёсткие волоски у развилки бёдер. – Ты пускала меня туда раньше – с любовью и охотой и отвечала на мои поцелуи. Я искренне сожалею, что настолько лишился сегодня контроля над собой – тебе полагалось узнать о моей двойной жизни лишь после свадьбы, значительно позже. Ну, не сжимайся так, позволь мне сделать тебя своей женщиной… – громкий стук в дверь прервал его уговоры, и, преобразившись в один момент, Марис прокричал по-французски. – Убирайтесь ко всем чертям!
– Сын, – твёрдо откликнулся голос Хусейна Лалие, – покинь свою женщину. Я жду тебя в кабинете через пять минут, – звук удаляющихся шагов лишил Мариса Стронберга возможности ответить.
Некоторое время он тяжело дышал, разглядывая замершую в безмолвной молитве с закрытыми глазами Лиз; но долг перед отцом превыше всего, и он потянулся к своей одежде.
– Я покидаю тебя, милая. Не по доброй воле, но думаю, ты всё равно это оценишь. Развязать мне тебя или оставить так для усмирения гордыни? – размышлял он вслух.
Элиза гневно задёргалась.
– Ладно уж, – избавив её от пут, руки мужчины нежно огладили её шелковистые бёдра. – Когда-нибудь я вернусь, и рядом уже не будет отца, желающего обсудить со мной моё неблагоразумное поведение. Тогда ты и узнаешь всё о страсти.
Дверь за ним с мягким звуком закрылась, и Лиз наконец-то решилась выдохнуть, открывая глаза. Сегодня, хвала богам, с ней не произошло ничего такого, что невозможно было бы исправить. Но стоит остаться ей в этом доме, и никакие высшие силы не сумеют удержать от новой попытки безрассудного, непредсказуемого Мариса Стронберга…
Глава 16
Омар остановился перед неплотно закрытой дверью, постучал и словно бы наяву увидел перед собой картину, свидетелем которой он был столько раз: от лёгкого звука Хусейн Лалие замирает за своим рабочим столом, зажав в высоко поднятой руке перо – он использовал любую свободную минутку, чтобы продолжить написание истории своей семьи. Омар знал, что и его имя уже не единожды запечатлено на этих страницах. Хусейн отчаянно нуждался в нём, хотя никогда не унизил бы себя разговорами на эту тему.
– Аллах повелел недостойному сыну припасть к твоим ногам, высокочтимый отец, – произнёс он вполголоса.
Дверь распахнулась без промедления:
– Я ждал тебя. Входи, Омар, 'udhul, tafaddal, 'iglis. Садись.
– Shukraan, – со словами благодарности на устах, приёмный сын Хусейна отступал назад до тех пор, пока не нащупал ногой подушку, на которую смог опуститься у ног своего отца и повелителя. К его величайшему удивлению, Хусейн занял такую же позу на полу.
– Воздух хамады больше не согревает нас, сын. Мы в Европе. Будем же вести себя, как европейцы. Это значит, что прежде всего я должен перед тобой извиниться. Я не хотел отрывать тебя от твоей женщины, но книга судеб слишком настойчиво взывала перелистать её назад.