Дом толерантности (сборник)
Шрифт:
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо – что никого,
Хорошо – что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать.
Что
И не надо помогать.
– Кто автор? – спросила Маша, скрывая взволнованность, закусив осторожно нижнюю губу.
– На обложке написано: Георгий Иванов.
– Самиздат.
– Откуда такая уверенность?
– Брошюрка потрепана от времени. Автор – эмигрант, покинул страну после революции. Жил в Париже, а тосковал по России. А, согласись, какие по форме безукоризненные стихи! Про содержание я уж не говорю.
– А ты бы могла жить за границей?
– Я что, дурочка?
– Сейчас многие тикают из страны.
– Если бежать, то не обязательно за бугор, по мне так лучше деревни убежища нет. И тишина, и романтика, и с голодухи не помрешь.
Стопки беспризорных книг манили к себе. Маша не удержалась, подошла. В окнах второго этажа, где утром торчала голова нахального парня, царила темнота. Стыдно притрагиваться к чужому имуществу. По рукам пробежал неприятный холодок. Чувство сильной обиды и стыда охватило душу. Мысленно она еще раз отругала новосела за утренний разбойный поступок. Именно разбойнику свойственно жечь и уничтожать книги. Она присела на корточки у одной стопки. Знакомые фамилии – Лесков, Мельников-Печерский, Тургенев, Есенин, Тютчев, Толстой, Достоевский, Шмелев… Перечисление великих имен придало ей уверенности, и она неожиданно для самой себя начала накладывать на левую руку тяжелые, увесистые тома.
– Давай перенесем все эти книги в подъезд, – предложила Маша, и, не дожидаясь отклика подошла к двери. Быстро открыла ее и скомандовала вахтерше:
– Анастасия Григорьевна, мы с вашего разрешения затащим сюда книжки, в уголок сложим.
– Заносите!.. Раз уж заносишь, – заворчала старушка, выйдя из своей застекленной конуры и косо, с предубеждением осмотрела Дениса. – Только потом куда их девать?!
– Разберут добрые люди.
– Добрые? Откуда они возьмутся, когда кругом зло, и все ненавидят всех. Новый жилец Анзор сказал, что оттащит их к мусорным бачкам, на вывоз…
– Для таких книжек нет места на мусорной свалке. Подержите лучше, Анастасия Григорьевна, дверь.
Безропотный Денис спешил всю тяжелую работу выполнить сам. Даже прибежавшая от мусорных баков крупная косматая собака не остановила его. Он лишь буркнул что-то непонятное в ее адрес, посмотрел на ее спину серо-бурого цвета, характерного для кавказской овчарки, и осторожно отодвинул Машу в сторону, заслонив собой.
В подъезде пахло половыми тряпками.
За углом бабушкиной конуры росла гора книг. Руки у Маши уставали, немели, приходилось делать паузы и стоять, глядя сквозь обнаженные прямые сучья деревьев на неподвижное небо. Когда к ее ногам приближалась собака, она инстинктивно прижималась к Денису. Это трогало сердце уставшего парня.
Помощь пришла неожиданно. Около детской площадки остановилась легковая машина. Из нее к ребятам подошла пара взрослых людей. Маша узнала папиного друга Алексея Константиновича с женой.
– Машенька, привет, родная! – забасил прокуренный голос давнего таежника. – Тебе восемнадцать, и я рад за тебя. Наши поздравления.
Он попытался вручить ей коробку, перевязанную алой лентой, но увидел, что ребята заняты делом, сразу сориентировался и тоже стал переносить книги.
Жена таежника тетя Зоя стояла в стороне. Ее лицо выражало недовольство, в первую очередь, оттого, что время тянулось мучительно долго. В ней жил скверный характер. К тому же она не любила детей. И это чувство ей никогда не удавалось скрыть… Между тем у самого Алексея Константиновича, обожающего многодетную семью друга, часто вырывалась грустно-ироничная фраза: «Жаль, демографии я ничем не помог». Еще тетя Зоя страдала черной завистью. Стоило у кого-либо из друзей в доме появиться новому телевизору или иному предмету быта, как она становилась мрачнее тучи, разговаривала через губу, сыпала обидные реплики. Друзьям это было известно. Они все ей прощали. Среди них прижилось правило: «Мы дружим не с Зоей, а с Алексеем Константиновичем, а раз тот любит завистливого человека, то и мы его любим».
Зоя была моложе супруга – невысокого роста, худощавая, выглядела она изящно, несмотря на широкое лицо, прямой нос и маленькие глазки, в которых проглядывало выражение какого-то непонятного равнодушия.
Собака прижалась к ногам таежника. Ее умоляющие глаза просили еды.
– Придется делиться…
Алексей Константинович достал из внутреннего кармана плитку шоколада. С силой разломил ее пополам, одну половинку кинул в открытую пасть, другую вернул на место. Пес слопал сладости и снова вытаращил грустные голодные глазищи на благодетеля. Тот замахал руками.
– Нет, дружище, горький шоколад мне тоже очень нужен, я, видишь ли ты, борюсь с ожирением, потому торты на днях рождения не ем.
Молодежь рассмеялась.
– Алексей Константинович, папа знает твои слабости, – призналась Маша, придавая голосу как можно больше сердечной теплоты. – Специально покупает горькие конфеты.
– Свои слаще…
Можно было и дальше шутить, но дело сделали, книги закончились.
Веселая компания ввалилась в лифт и полетела наверх, туда, где всех ждал праздничный стол.
В прихожей, при открытой двери, гостей встречал улыбчивый, довольный хозяин семьи Николай Степанович Мазаев. Как всегда, на его широких плечах плотно разместился темный свитер, смуглая кожа на подвижном, с ранними морщинами, лице была тщательно выбрита, глаза лучились добротой.
– Проходите, проходите, – зазывно гремел его голос. – Не стойте в дверях. Народ давно собрался.
Заметив рядом с дочерью, которая перекладывала из руки в руку пышные гвоздики, еще более волнующегося, растерянного парня, он порывался о чем-то его спросить. Но Маша опередила:
– Папа, это Денис, однокурсник… Не переживай за его синяк, он, как настоящий друг, пострадал за меня.
– Я тоже пострадавший, – подал голос Алексей Константинович. – Маша заставила меня таскать книги, а мне бы следовало утащить валяющийся рядом сундучок с просечными узорами, окованный полосками фигурно высеченного железа. Вы тут, Степаныч, такой мебелью раскидываетесь, аж оторопь берет.
– Подожди с сундуком, – распрямившись, сказал хозяин. – Позволь с хорошим человеком познакомиться. Про тебя, Денис, дочка нам говорила, слов не жалела, хвалила.