Шрифт:
ГЛАВА 1. Письмо мертвеца
Когда в единственный законный выходной тебя поднимает с постели не желание наконец-то встать и выпить чашечку кофе, а звонок в дверь — это само по себе отвратительно. А уж если на часах без пяти семь утра…
— Кого бесы несут? — ещё толком не проснувшись, буркнула я. Надо было вовсе промолчать. Но я спросонок всегда туплю, вот и не сообразила.
— Срочный пакет для Мелины Трой, — ответил юношеский ломкий басок. — Нотариальная контора «Хольм и партнеры».
Что за чушь? Меньше всего в своей жизни я могла ожидать появления нотариусов. Тем более со срочной
Пришлось вставать, и хорошего настроения мне это не прибавило.
Накинула халат, босиком прошлепала к двери. Что за пакеты ни свет ни заря, о чем вообще они там думают? Еще бы среди ночи принесли.
На лестничной площадке ждал курьер, паренек лет семнадцати, не иначе студент на подработке. Вручил мне толстый конверт размером в половину печатного листа, получил взамен магически заверенную подпись и вдруг сказал:
— Вы извините, что так рано. Работа…
Злость куда-то делась.
— Хорошего дня, работничек, — фыркнула я. Паренек просиял улыбкой, пожелал мне того же и исчез с глаз долой. А я пошла варить кофе и разбираться с пакетом.
В конверте оказался другой, поменьше, и письмо-извещение на официальном бланке. С него я и начала.
«Госпожа Мелина Трой,
нотариальная контора «Хольм и партнеры» с прискорбием сообщает Вам о кончине Ольвея Тарганниса. Вы упомянуты в его завещании как получатель магической части имущества, для чего Вам надлежит явиться в любое из отделений нашей конторы в удобное для Вас время, но не пoзднее месяца со дня получения данного извещения».
— Не позднее месяца! — не сдержалась я. — Где логика? Целый месяц в запасе, а они будят меня в семь утра, как будто у них без меня зад подгорает! И кто такой, бесы его подери, этот Ольвей Тарганнис?
Звянула кофемашина, я налила большую кружку, присела к столу и вернулась к чтению.
«…со дня получения данного извещения. Кроме того, во исполнение последней воли почившего, мы пересылаем Вам его письмо.
С неизменным уважением…»
Подпись, дата, адрес конторы — это все я охватила одним быстрым взглядом, просто чтобы убедиться, что ничего существенного не осталось непрочитанным. Ладно. Посмотрим, что такого важного изволил написать абсолютно мне незнакомый Ольвей Тарганнис. Все-таки последнюю волю умерших не принято игнорировать.
Я вскрыла конверт и с трудом достала из него плотно свернутые листы толстой чароемкой бумаги. Дорогое удовольствие, даже очень дорогое, брать такую бумагу ради простого письма — все равно что колоть орехи Большой Королевской печатью. Бежевый оттенок — чары конфиденциальности. Интенcивность — почти цвета кофе с молоком, то еcть сил в чары вбухано немеряно. Все загадочней и загадочней…
Я влила в письмо немного своей магии, бумага посветлела, и на кремовой поверхности проявились строчки. Ровный, аккуратный, мелкой почерк. Кажется знакомым, но на самoм краю ощущений, как бывает с очень давними воспоминаниями, почти стертыми из памяти.
Развернула, расправила.
«Привет, Мелка»…
Руки задрожали, я опустила листы на стол, придавила ладонью, будто они могли сбежать. Только один человек в моей жизни называл меня Мелкой. То есть, не «мелкой», а «Мелка», тьфу, о чем я думаю… Он же погиб… восемнадцать лет назад! Нет, уже девятнадцать.
Перед глазами как наяву всплыли ровные строчки конспектов. «Томэ, ты экономишь бумагу? Все равно этой тетради не xватит на весь год, даже если читать придется с лупой!»
Томэ, как же так?
«Привет, Мелка»…
Перед глазами поплыло от слез.
— Да чтоб тебя! — я вскочила, кинулась в ванную. Плеснула в лицо ледяной водой — раз, другой. Долго терла глаза полотенцем. В конце концов, опомнившись, выдернула из аптечки флакон с антистрессином. Два пшика пoд язык, через минуту-другую буду флегматична, как сытый удав.
Эти две минуты я простояла у окна, тупо глядя на мелкий осенний дождь, мокрые кусты карликовой акации возле качелей и разлившуюся в половину двора лужу. Ни души, даже общий дворoвой пес Черныш дрыхнет в своей конуре. Я живу в не самом благополучном районе, но одно здесь хорошо — утром выходного тишина строит мертвая. Магов — только я на весь квартал, а лишних денег, чтобы нанять кого-то поставить чары, ни у кого здесь не водится. Если какой-нибудь придурок начнет шуметь, ему живо объяснят, что мешать людям отдыхать — глупо и неправильно.
Когда-то я мечтала выбраться из этого района. Сейчас думаю, что здесь не так уж плохо. Только для своих, конечно, но я — своя, я выросла в этом дворе, а соседки постарше ещё помнят мою маму.
Ну вот и успокоилась.
«Привет, Мелка.
Да, это я. Не злись и дочитай до конца, это важнo. Для тебя важно!
Прежде всего: клянусь, все, что я сейчас напишу — правда. Проверь».
Еще немного магии — и лист на мгновение вспыхивает золотым светом. Удостоверенная правдивость показаний. Понятно теперь, почему он написал через нотариальную контору: только нотариус или суд имеют право наложить заклятье истины. Хотя нет, только ради этого разве нужно было ждать собственной смерти?
— Прочти, — осадила я себя, — тогда, может, и гадать не придется.
«Убедилась? Тогда к делу.
Я хотел бы сказать «прости» за свою первую смерть — вряд ли она тебя обрадовала. Беда в том, что я вовсе не чувствую себя виноватым. Так было надо. Если бы я не ушел в тень, умер бы уже по-настоящему. Открыться тебе не мог, потому что прежде всего правду не должен был узнать твой жених. Ты ведь помнишь, из-за чего мы поссорились?»
Еще бы не помнить! Я, молодая наивная дурочка, втрескалась по уши в профессора истории магии. Справедливости ради, не я одна, магистр Райстен Лиган был очень даже популярен среди девичьей части нашего потока. Но мне он ответил взаимностью! И я витала в облаках от счастья и не слушала своего давнего друга Томэ Кэрроха, который твердил, что дело нечисто и красавчик-профессор вовсе не так cветел и пушист, как кажется. Сначала просто не слушала, а потом кто-то из нас психанул — уже и не помню, кто. Слово за слово… Больше мы не разговаривали.
«Тогда, после нашей ссоры, я потерял осторожность. Начал рыть под Лигана и нарыл гораздо больше, чем надеялся. Ты ведь понимаешь, что есть знания, за которые убивают?»
Я отложила письмо и прикрыла глаза. Иллюзии относительно Райстена я утратила уже ко второму месяцу замужества. Но где-то в глубине души до сих пор думала, что моей вины в крахе нашей семейной жизни больше, чем его. Слишком много на меня тогда свалилось. Смерть Томэ — а мы ведь даже не помирились! Болезнь и смерть мамы. Бойкот в группе — девчонки не простили мне «захваченного» профессора, а парни — «брошенного» Томэ. Слабеющая от нервного напряжения магия и заваленная сессия.