Дом у озера Мистик
Шрифт:
Мама?
Она прислушалась. И через несколько мгновений она услышала мягкий, тихий, как шепот, мамин голос.
Привет, Иззи-медвежонок, ты занята?
Глаза Иззи распахнулись. Она увидела в колеблющемся тумане очертания женщины и ее золотые волосы.
Мамочка, я исчезаю, прямо как ты.
Мамин вздох был похож на шорох ветерка. Иззи почувствовала, как ее волосы нежно взъерошили.
Ох, Иззи…
Мамин
Иззи, мне становится все труднее к тебе приходить.
Иззи запаниковала.
Но я иду так быстро, как только могу!
Она снова это почувствовала — мягкое прикосновение маминой руки в прохладе бриза.
Иззи, дорогая, остановись. Ты не можешь пойти за мной.
Глаза Иззи защипало от слез, и вскоре из-за них она уже ничего не видела. Она заморгала, стряхивая слезы. Туман уплывал от нее. Она побежала за ним, вслед за бледным облаком к краю озера.
Мама, не уходи, в этот раз я буду хорошей, обещаю… я буду хорошей. Я приберусь в своей комнате, буду чистить зубы и ложиться в постель без звука… мама, ну, пожалуйста…
Но вот на поверхность воды упал солнечный свет, прорезал туман, и вот уже от него ничего не осталось. Иззи опустилась на колени на холодный галечный берег и заплакала.
Ник, тяжело ступая, вышел из спальни. На то, чтобы надеть форму, у него ушла целая вечность, а застегнуть воротник оказалось просто невозможно. Опираясь для надежности одной рукой о стену, он двинулся по коридору. Потом стал спускаться по лестнице, цепляясь за гладкие перила, каждый шаг давался ему с трудом. Казалось, его тело стало хрупким, как лист зимой. По его лбу и спине стекал холодный пот. То, что ему удалось спуститься до последней ступеньки и при этом он не упал, можно было считать чудом. Все еще держась мертвой хваткой за перила, он помедлил, втягивая воздух и пытаясь справиться с подступающей тошнотой. От усилия у него даже слезы на глазах выступили. Он заморгал, тошноту удалось побороть.
Когда Ник снова открыл глаза, он заметил, какие перемены произошли в его доме. В камине из серого речного камня плясал огонь, два кожаных кресла блестели, начищенные, теперь они стояли напротив дивана, между ними радовал глаз теплым красновато-коричневым цветом дерева кофейный столик. На столе в кувшине для воды стояли белые цветы в обрамлении листьев папоротника.
Ник часто мечтал о такой вот комнате, только еще наполненной смехом, а не мрачным молчанием и внезапными вспышками раздражения, как это было у Кэти. Тяжело вздохнув, он отошел от лестницы.
И тут он увидел Иззи. Она стояла у широкого окна, выходящего на озеро, солнечный свет создавал ореол вокруг ее головки. В одно мгновение время словно отмоталось обратно, Иззи предстала
— Привет, Иззи! — Ник попытался улыбнуться. — Классно выглядишь.
Она заморгала и не двинулась с места.
Ник облизнул сухие губы, по его виску скатилась капелька пота. В эту минуту из кухни деловито вышла Энни с дымящимся кофейником и блюдом, накрытым крышкой. Увидев Ника, она остановилась.
— Ник! Как чудесно, что ты можешь позавтракать вместе с нами!
При мысли о завтраке его желудок взбунтовался.
— Иззи, проводи своего папу в солнечную комнату, я накрыла стол там. Пойду поставлю еще один прибор.
По-видимому, Энни не догадывалась, как ему плохо. Она продолжала сновать между кухней и солнечной комнатой и все говорила и говорила, о чем — Ник понятия не имел. Ее щебет вился вокруг его головы, как мошкара.
— Энни, я не…
— Иззи, — Энни его не слушала, — пойди и помоги своему папе. Он не очень хорошо себя чувствует.
И она снова исчезла в комнате. Когда Ник и Иззи остались одни, Иззи неуверенно посмотрела на отца широко раскрытыми глазами.
— Иззи, мне не нужна помощь, — сказал он. — Со мной все хорошо, правда.
Она продолжала молча смотреть на Ника, потом медленно двинулась к нему. Ник думал, что она пройдет мимо него, но в последнюю секунду она остановилась и снова посмотрела на него снизу вверх. Ему было невыносимо видеть в ее глазах страх, а чертова черная перчатка на ее руке его просто убивала. Энни была права, он должен быть хорошим отцом. Хватит пить, чтобы притупить воспоминания и горечь собственных неудач, он должен заботиться о своей малышке. Чувствуя себя неловко и неуверенно, Ник улыбнулся дочери:
— Пошли, Иззи-медвежонок.
Он осторожно взял ее за руку, которая была без перчатки, своей большой рукой. Вместе они пошли в солнечную комнату, Ник постарался подстроиться под шаг ребенка. Между ними висело печальное молчание дочери, которая больше не говорит, и отца, который не знает, что сказать.
Когда они вошли, Энни удовлетворенно кивнула. Солнечная комната была похожа на картинку в женском журнале. Голубая скатерть на столе и в центре — зеленые ветки кизила в керамической вазе. На тарелках лежала яичница-болтунья и оладьи, рядом стояли стаканы с молоком и апельсиновым соком.
— Садитесь завтракать, — сказала Энни. Она помогла Иззи сесть и подвинула ее стул к столу.
Ник сел, стараясь не шевелить головой, в которой гремели барабаны, и проговорил:
— Мне только кофе. Я себя хре… — Он покосился на Иззи. — Я себя неважно чувствую, голова болит.
Взглянув на Иззи, Ник понял, что она все знает про папины «головные боли». На него накатило острое чувство вины перед дочерью. Он потянулся к стакану с апельсиновым соком, но задел рукой вазу и опрокинул ее. Вода брызнула во все стороны, зеленые ветки упали в яичницу, ваза с громким стуком рухнула на пол.