Дом, в котором ты живешь
Шрифт:
В один из таких дней в редакцию явилась Лапенкова. Улыбаясь приклеенной улыбкой, она вручила мне гигантский букет гладиолусов и пакет, содержимым которого оказались бутылка чинзано и коробка «Шармели».
– Какая у вас такса? – Она глядела мимо меня, продолжая тупо улыбаться.
– Такса?
– Сколько стоит напечатать у вас статью?
Бедная женщина, двух слов связать не может! Да не все ли ей равно? За такие статьи, как у нее, копейки не заплатят!!! Сама бы подумала.
– У нас небольшие гонорары. Журнал ведь некоммерческий.
– Давайте
Я молчала. Решив, что молчание – знак согласия, Лапенкова заныла:
– Печатные работы, проверки, подтверждение квалификационной категории…
Белокурые волосы и неоновая блузка из органзы лишь усугубляли общее впечатление серости. Захотелось сказать что-нибудь обидное, но я вспомнила про убеждения Рыдзинского. И еще в памяти всплыла директриса английской школы. Вот уж для кого Лапенкова была бы лакомым кусочком!
– Такой практики у нас нет. – Я встала из-за стола, тем более что на мое счастье зазвонил телефон.
Лапенкова так тряхнула головой, словно хотела загнать ее поглубже в плечи. Я сняла трубку, извинилась, попросила подождать и шагнула к незадачливой исследовательнице детской психологии:
– Возьмите, пожалуйста, статью и постарайтесь изменить ее так, чтобы она соответствовала профилю нашего журнала. – Улыбнулась (или оскалилась?): – Всего хорошего. – И тут же в трубку: – Добрый день, слушаю вас.
– Марина, – начала мама тоном вдовствующей императрицы, – как ты собираешься решать проблему с Олегом?
– Какую проблему? – спросила я, глядя на вздрагивающие под органзой лопатки – обезоруженная моими действиями Лапенкова покидала редакцию.
– Ты не видишь проблемы? У него в году тройки! Тебе с твоим Давидом не до того!
– Так в конце у него уже четверки одни, – напомнила я.
– Будет лучше, если он переедет ко мне. Ну, что ты скажешь?
Внезапно я догадалась: мама боится, что я не разрешу Олегу переехать. Ее попросту пугает участь одинокой пенсионерки.
Пришлось уговаривать сына. Сначала он и слушать не хотел о переезде: тройки, четверки – какая разница, но когда я дала понять, что есть еще другие причины, произнесла слово «великодушие», ничего, согласился.
Постепенно жизнь входила в свою колею. Первого сентября дети пошли в школу, пятого вернулась из отпуска Ольга. И сразу же вопрос:
– Ну что Лапенкова?
– Приходила!
– Ну? – не поверила Ольга. – А зачем?
– Взятку предлагала.
– Не может быть! Совсем плохая!
…В общем Ольга осталась довольна моей работой и даже статью, наконец-то завершившую цикл, похвалила.
– Передохните немного, Марин. Я подберу вам материалы и денька через три позвоню, ладно?
Из редакции я поехала в школу. Лучше поздно, чем никогда!
– Где ж вы так долго были? – Директор, пожилая, утомленная, но с прической и
«Вот всегда так, – с грустью думала я, выходя из ее кабинета. – Такое местечко – тихая заводь и через дорогу от дома».
Школа действительно производила приятное впечатление. Здесь не было вопиющей роскоши, как во владениях английской леди, зато много цветов, белые кружевные занавески, как-то особенно, по-старинному, пах паркет… А директриса такая милая, на мою первую учительницу похожа!
Захотелось кому-нибудь поплакаться. Кому вот только?
Мама сразу обрадуется. Прекрасный повод прочитать нотацию на тему: «Делай все во время». Институтская подруга Милка уже несколько месяцев избегает меня. Видно, друзья дознаются не только в беде. Анька? У нее собственных заморочек по горло. «Позвоню Давиду, – решила я. В конце концов, что мне еще остается? Вернее, кто?»
Дозваниваться пришлось долго. Сначала все время было занято, потом попросили перезвонить по другому номеру, наконец нежный девичий голос поинтересовался:
– Как вас представить?
– Давид, у тебя есть минутка? – робко спросила я.
Мне вдруг стало стыдно грузить его своими проблемами. – Найдется минутка. Как ты?
– Свобода! Ольга вышла из отпуска больше не надо отсиживать в редакции.
– Ты в школу ходила? – почему-то сразу догадался он.
– Ходила. Никто им уже не требуется!
– Не огорчайся! Хочешь, я сегодня пораньше приеду, придумаем что-нибудь. – И дальше, прикрыв ладонью трубку: – Ладно, извини, ко мне пришли.
Какой же он… милый! Мне уже не было ни грустно, ни обидно. Из опыта я знала: в жизни не бывает все сразу. А у меня – и так много. Я вдруг очень отчетливо осознала, как же много у меня есть. Другие ждут всю жизнь! А я ничем не лучше – и вот дождалась!
Итак, давайте радоваться! Я распечатала плитку пористого шоколада, сварила кофе и даже достала свой любимый ликер. Потом поблаженствовала в ванне и уселась в кресло-качалку с новой книгой Токаревой, купленной сегодня у метро по дороге из редакции. Все рассказы известные, зачитанные до дыр. Новый только один – «Гладкое личико», его-то название и вынесено на обложку.
История о гладком личике заключалась в следующем. Некая дама, филолог по профессии и художница по призванию, одна воспитывала сына-дауна. Муж, узнав, какой у ребенка диагноз, исчез мгновенно. Что ж, очень жизненно. И вот у этой женщины вдруг наметился любовник на четырнадцать лет моложе. Так и написано – наметился… И этот любовник был бизнесменом. Да, любовник-бизнесмен просто бродячий сюжет отечественной словесности. Пришлось нашей даме подумать о пластической операции, чтобы соответствовать….