Дом, в котором ты живешь
Шрифт:
– Идеалом? – опять перебивает Давид. – Я давно простился с идеалами. Но встретил тебя…
– Да разве я идеальна? О, Давид, твои слова – страшный симптом. – Я смеюсь.
В конце октября мы на неделю уезжаем в Испанию – так Давид решил отпраздновать мое тридцатипятилетие. С утра мы посещаем Прадо, любуемся творениями Веласкеса – придворными в парадных костюмах, потом на маленькой, взятой напрокат машине (Давид комично прижимает колени к подбородку) объезжаем загородные замки, обедаем в маленьких ресторанчиках и бродим по городу.
– Чего бы ты хотела еще сегодня?
– Вас. – Я со смехом толкаю его на кровать.
– Это нескромное желание, мадемуазель.
И вы отлично знаете, что я никакая не мадемуазель. – Я скидываю туфли и устраиваюсь рядом. Мне хочется болтать и смеяться. – Представьте себе, сегодня весь день, гуляя по городу рядом с вами, я просто умирала от желания.
– Ты шутишь? – почти серьезно спрашивает он.
– Не знаю… И да и нет. В каждой шутке ведь только доля шутки.
Он опять как-то странно смотрит на меня. Словно пытается что-то понять, вспомнить. Может быть, он помнит меня по прошлой жизни? А может, наоборот, хочет запомнить для будущей? На всякий случай, я подхожу к зеркалу и поправляю прическу. Пусть, по крайней мере, запомнит красивой…
После Мадрида мы собирались в Барселону, но позвонила Булыжная. Дела предприятия требовали срочного возвращения Давида в Москву. Я заметила, что он взволнован.
– У вас неприятности?
. – Возможно, – хладнокровный ответ. – Будем разбираться на месте.
На месте выяснилось, что никаких неприятностей. Ложная тревога. Но мне от этого не легче: поездка испорчена. Другой такой не будет – это почему-то остро ощущается.
– Может, Настя просто соскучилась по тебе? – лукаво спрашиваю я за утренним кофе.
– В каком смысле?
– В прямом! Захотела тебя увидеть.
– Не говори глупостей! – От удивления у него округляются глаза.
Неужели не догадывается? Медведь! Меня это забавляет, и я улыбаюсь. Торжествую победу над Булыжной.
Из дома выходить совершенно не хотелось на улице ледяной ветер срывал с деревьев последние листья, по серому небу мчались свинцовые тучи. Мир за окном казался окаменевшим, оледеневшим, хотя снега еще не было. Я завернулась в плед и взялась за телефон.
Для начала позвонила Ольге, сообщила о своем возвращении. В редакции за неделю ничего не изменилось, ни намека на какие-нибудь новшества. Это вам не бурное море бизнеса!
Настроившись, набрала мамин номер.
– Нагулялась? – сурово спросила та, заслышав мой голос– А я тут Илье два раза «скорую» вызывала!
Господи!.. Я так и знала… Давид, Испания… Это все слишком большое и незаслуженное счастье. За него надо заплатить. О. жизнь знает, как наказать побольнее. Бедный, бедный мой мальчик!
– Алло! Ты слышишь? – позвала мама. – У него ангина. Ему стало плохо прямо в школе. Георгий Николаевич ездил за ним. Ты слышишь меня?
– Я сейчас приеду.
– Не вздумай!
– Но за Илюшкой кто-то должен ухаживать…
– Я сделаю это не хуже тебя. Не волнуйся, я буду звонить, – добавила она почти ласково.
Все-таки временами мама бывает невозможной! Напугала, хоть пей успокоительные. Я поуютнее закуталась в плед и разломила шоколадку. После такой растраты нервной энергии можно себе позволить…
Изин телефон не отвечал, зато Анька схватила трубку мгновенно.
– Привет, Мариш. Наверно, существует телепатия. Я только что думала о тебе.
– По поводу? – спросила я, невольно подражая манере Давида.
– Такой ветер – стекла звенят. Я подумала, что ты сейчас наслаждаешься нежным испанским климатом и творениями сеньора Гауди.
– А вот и нет! – Я пересказала ей историю с Барселоной.
– Ну, это досадное недоразумение, – засмеялась Анька. – Происки неудачливых конкурентов. – А вообще, хорошо съездили?
– Очень хорошо! А ты как? А Макс?
– Есть подвижки. Слушай, приходите к нам в воскресенье обедать, поболтаем.
– И Макс будет? Отпустят его в воскресенье?
~– Я же говорю: есть подвижки.
– Тебе помочь приготовить обед?
– Я сама! Знаешь, с твоей подачи у меня стало неплохо получаться.
– Тогда до воскресенья.
Но к концу недели я уже напрочь забыла про Испанию. Навалилось все сразу: редакционные проблемы, Илюшкина болезнь, мамины капризы. Я чувствовала усталость и раздражение.
– Хочешь, не пойдем? – Давид словно прочитал мои мысли.
– Хочу, но неудобно. К тому же я собираюсь надеть новое платье.
В Мадриде я купила себе платье: короткое, темно-голубое, расшитое стразами.
– Коктейльное платье для сумерек, – объяснила продавщица.
– Оно идеально подходит для этого случая – сейчас сумерки наступают как раз после обеда.
– Ты хочешь идти в этом платье?
– А что? Оно не нравится тебе?
– Нравится. Но я хотел тебя попросить: оденься так, как в тот день, когда… я увидел тебя в первый раз.
– Зачем?
– Знаешь, я тогда смотрел на тебя и не верил, что… у нас может что-то получиться.
– А теперь собираешься насладиться победой?
– Ну, наверное…
Я расхохоталась:
– А ты сентиментальный! Ни за что не подумаешь.
– Сам удивляюсь, – ответил он смущенно. Почему бы не доставить Давиду маленькую радость? Конечно, здорово прийти к Аньке в платье из мадридского бутика. Удивить народы своими нарядами. Но его прихоть… такая милая, такая забавная… однако не так легко выполнимая. Черная юбка из искусственного бархата вот, болтается на вешалке, но тот свитер, темно-бордовый, из тонкой шлифованной шерсти, я упрятала на антресоли на Чистопрудном. Что же вместо него надеть? Только шелковую кирпичную блузку. Все остальное – в сине-зеленой гамме…