Дом, в котором ты живешь
Шрифт:
Чем больше я силилась понять, чем сильнее напрягалась, тем очевиднее была безвыходность. И в то же время решение лежало на поверхности. Если существовать параллельно с Евой невозможно, значит, ее надо устранить. Или самой устраниться. И вот это последнее – вероятнее всего. Наверное, мы с Давидом изначально были созданы друг для друга. Но жить он должен с Евой – молодой, не связанной прошлым, женщиной из своего клана. Все сошлось…
Выход читался как приговор. И я долго не осмеливалась озвучить его. А когда озвучила… Так было больно, и никакой коньяк не спасал. Вот она расплата за счастье!
Но,
Ну а если на минуточку представить, что он бросит Еву. Родители придут в ужас. Сын наплевал на интересы клана, да и на свои тоже наплевал. Женился на женщине с тремя детьми. Вместо того чтоб завести собственного, воспитывает чужих…
Правда, где они, родители? Съездит к ним иногда. А так мы будем вместе. Нам так хорошо вдвоем… Но кто сказал, что он вообще захочет разводиться? Какие глупости…
Я налила коньяк в рюмку и пригубила.
И тут в прихожей зазвонил домофон.
«Только бы не Давид», – испуганно подумала я в первое мгновение.
. Да какой Давид?! Сидит в Стокгольме со своей Евой… А вот неизвестно. Может, это он беспрерывно названивал мне на мобильник, не дозвонился, сорвался, прилетел. С него станется…
Маме я тут как-то звонила. В перерыве между размышлениями. Значит, не она.
В конце концов, у Давида есть ключи. Если это он, я успею хотя бы умыться и почистить |зубы.
Домофон замолчал. Но через минуту затрезвонил с новой силой.
Наскоро умывшись, я подняла трубку.
– Мариш, ты что, скрываешься? Ну-ка немедленно открывай! Обзвонилась тебе! – возмущалась Анька уже в прихожей. – По мобильному, городскому, по домофону – никто не отвечает. А окна горят. Ты что, в затвор ушла без своего Дода?! – Она рассмеялась, но тут же оборвала сама себя: – Да что с тобой?! Господи! На тебе лица нет!
– Аня, не тараторь, – начала я заплетающимся языком.
Да ты пьяна! Ты?!! – Анька стремительно прошла на кухню и, увидев на столе недопитую бутылку коньяка, взвилась пуще прежнего: – Сейчас же говори, что случилось!
– Да, в общем, ничего страшного…
– Ну да! Так я и поверю, что ты просто так сидишь и лакаешь коньяк в одиночестве. Или без Дода тоска замучила?
– Аня, – голос зазвенел и сорвался, – ты не представляешь… У него ведь жена в Стокгольме! Он на праздники к ней поехал. – И я замолчала, размазывая слезы по щекам.
– Подожди, подожди, – медленно выговорила Анька. – Успокойся и давай все сначала.
В течение следующего часа я пересказывала ей события последних дней, перемежая рассказ аналитическими размышлениями. Анька слушала не шелохнувшись. Потом молча встала, заварила чай, поджарила гренки и яичницу (все, что нашлось съедобного в доме) и заставила меня съесть это.
– Ну, что ты собираешься делать? – спросила она, когда я покончила с едой.
– Ни-че-го!!!
– А мне показалось…
– Ну…
Произнести вслух «я решила уйти от него» оказалось не так-то просто.
– В общем, мне кажется, нам лучше расстаться.
– Расстаться? – ухмыльнулась Анька. – Да никуда ты не денешься!
– Откуда ты знаешь?
– Из
– Какое чудо, Аня? – вяло спросила я.
– Я не рассказывала?.. – Несмотря на ироничный тон, Анька не смогла скрыть счастливой улыбки. – Двадцатого декабря Макс получил развод.
– А мадам?
– Мадам переселилась в тайгу.
Теперь пришла моя очередь вытаращить глаза.
– Да с чего?
Вступила в какую-то организацию, вроде секты. Там их штаб-квартира, где-то под Красноярском. Туда даже не всех сразу пуска ют, только посвященных…
– Она-то как удостоилась?
– Деньги, Мариш, денежки. Она продала их общую с Максом четырехкомнатную квартиру на Новокузнецкой. С такими деньгами куда хочешь примут.
– А он? Бездомный теперь?
– Да нет, он у меня. Вообще-то они все честно поделили, дай бог каждому так расстаться. Квартиру– ей. Но остальное: доходы с предприятия, машины – все ему. Между прочим, и детей поделили по-братски. Старшая дочка поехала с ней, а сына– Максу.
– То есть тебе?
– Да, мне. Теперь и у меня будет ребенок Я вздрогнула. Мне показалось, в мир пришла какая-то страшная всеобъемлющая беда. Близкие люди предают друг друга, матери бросают детей. И почему-то стало мучительно жаль, что у меня нет ребенка от Давида. Сейчас бы прижать его к груди, заглянуть в карие глазки. Согреть, защитить!
В следующее мгновение я осудила себя за эти мысли и деловито спросила:
– Ну и как ты выходишь из положения?
– С трудом, – вздохнула Анька. – Он ведь почти как Маугли. Дикий. Есть сам не умеет, в туалет – в памперсы, капризный, говорит плохо. Он все время с няньками был. Они менялись два раза в месяц.
– Почему с няньками? Ты же говоришь, она не работала.
– Ты знаешь, зачем он ей был нужен? Только как средство борьбы за Макса! Сын родился, она увидела, что не действует, и начала искать новые. А Петька сам по себе, не пришей кобыле хвост…
– Его Петей зовут?
– Петр Максимович! Здорово, скажи? – Анька опять счастливо улыбнулась. – Я его так в шутку называю. Он привык уже, бежит, знает, что это его. Мы с Максом умираем со смеху.
– Ну, подожди, а как мадам все-таки в эту секту угодила? Боролась, боролась…
– Ей какую-то гадалку посоветовали. Та честно призналась: я тут помочь бессильна. Но в тайге живет пророк Иероним. Он может все!.. Она поехала за одним, а получила совсем другое. Смысл жизни. Это она все Максу поведала перед отъездом. Они очень хорошо расстались. Она так и сказала: «Благодаря тебе я поняла смысл жизни!» – Анька помолчала. – Ладно, Марин, ну их, эти россказни. Я ведь к тебе по делу. Найди Петьке няньку.