Дом в Пасси

Черноглазый мальчик, аккуратный и изящный, отворил дверь в комнату Капы. Он увидел полосу света — осеннего, бледного, легшего на пол и слегка обнявшего постель с голубым шелковым одеялом. Под ним лежала Капа головой к вошедшему: он рассмотрел только ее затылок — сбившийся узел светлых волос, да полуголую руку, да папиросу — она дымилась струйкой на краю стула.

— Здравствуйте,

Щеки у ней были красны, глаза мутноваты. Низкие над глазами брови, точно бы сдавливавшие серые глаза смотрели из-под них, как из пещер — приподнялись. Капа улыбнулась.

— Недоволен, что я долго сплю?

Рафа заложил руки за спину, слегка расставив ноги, смотрел на нее — спокойным и благожелательным взором.

— Мне все равно, спите хоть до миди. Но это странно… Мама давно ушла, мы с генералом скоро начнем готовить завтрак, а вы все лежите. На службу надо рано выходить. А то могут вас конжедиэ [1] .

— Ты очень строгий. Строже моего хозяина. Рафа подошел ближе, внимательно всматриваясь.

— Почему же у вас щеки красные?

— Я нездорова.

— Наверно, грипп, я знаю, мама имела грипп, у нее тоже были такие щеки.

Он вздохнул.

— Вам нужно доктора. И позвонить на службу.

Рафа стоял теперь перед ней, загораживая свет, руки в карманах, слегка покачивая голыми, не совсем правильными коленками. В нем было спокойное, не вызывающее, но глубокое сознание своей правоты. Спорить тут нечего! Он показался Капе самим здравым смыслом, к ней пожаловавшим.

— Да там и телефона нет.

— Не может быть. На службе всегда бывает телефон.

У Капы болела голова. Свет из окна резал глаза. Она закрыла их рукой.

— На моей службе, правда, нет телефона.

— Нет? Ну, я извиняюсь.

— Рафочка, будь добр, сходи в бистро, позвони Людмиле. Скажи, я больна, прошу зайти. Вот тебе франк на телефон. Элизэ, пятьдесят два, тринадцать.

Под затылком у нее нагрелось. Она переложила тяжелую голову на холодное место.

— Номера не забудешь?

— Нет.

«Он не забудет… он не спутает».

Рафа подошел к двери, отворил, остановился и сказал:

— А все-таки напрасно у вас на службе нет телефона. Притворив дверь, вышел на площадку — добросовестно, как и все делал, собирался исполнить Капино поручение.

Лестница некрутыми маршами спускалась вниз, образуя пролет — довольно просторный. Просторны были и площадки. Рафа знал все это наизусть. Сверху, где жил генерал, падал тот же рассеянный, белесый свет. В двери квартирки матери торчал ключ как и у Капы — тоже давно знакомое. Да если бы ключа и не было, Рафа поднялся бы к генералу или к Валентине Григорьевне, или еще выше, где жил художник: все это свой мир, давно привычный. Всякий дал бы ему ключ, всякий ключ отворил бы дверь.

Он держался рукой за перила, спускался не торопясь, погружаясь понемногу в сумрак нижнего этажа. Поручение Капы отчасти и развлекало его.

Улочка была тихая. Рафа перебежал ее наискось, к угловому бистро на рю де ля Помп — улице оживленной и опасной. Сюда иной раз посылал его генерал за папиросами, мать за марками и открытками «только, пожалуйста, осторожней, там такие автобусы!». Тут его знали. И он знал: и ленивую, несколько сонную хозяйку на стуле перед кассой, и хозяина, толстого человека, лысоватого, в вязаном жилете, занимавшегося двумя делами: или он пил аперитив с завсегдатаями, или играл в карты — с ними же.

— Не достанешь до трубки, — сказал Робер, худенький гарсон с гнилыми зубами. — Да и рано тебе вызывать дам по телефону.

— У меня есть дело, — ответил Рафа. — Дайте, пожалуйста, жетон.

Войдя в душную будку с надписями на стенах, сняв кольчатую металлическую кишку таксофона, Рафа приложил к уху трубку, сказал номер, и в далеких недрах, точно с того света, перебежали голоса барышень, передавших заказ, таинственные значки пронеслись еще куда-то в другую бездну, там сухо и негромко затрещала дробь — а потом началось… очень простое, к чему все привыкли, но и очень странное: мальчик Рафа номерами и значками вызвал из бездонной тьмы Парижа Капину подругу к телефону.

Капа полежала на спине, потом перевернулась к свету, открыла глаза. Свет не был особенно радостен, но в окне виднелись каштаны — за невысокой стеной, отделявшей двор от соседнего владения. Сквозь полуоблетевшие листья — небольшой дом, тихий и старомодный, с зелеными ставнями. Если бы жить только в своей комнате, видеть вот так каштаны да ветхую крышу, можно бы думать, что и нет никакого Парижа, порога вселенной, где обитает эта Капа, мальчик, отправившийся говорить по телефону, и другие люди русских островков. А есть только провинциальная глушь. В этом доме с каштанами живут старенькие французы — Капа немножко знает их — мсье и мадам Жанен. Усадебка принадлежала им. Раньше они были зажиточные, а теперь обеднели и пускают жильцов. Там у них тоже русская живет, шляпница — ее окно правое угловое. Говорят, еще жилец переехал на днях… да не все ли равно, какие Жанены, кто где комнату снимает… все равно, все равно.

— Ничего не изменишь, — сказала Капа вслух.

В это время вошел Рафаил. Он опять стоял на пороге, со своими голыми коленками. Прекрасные его глаза глядели с прежней вежливостью.

— Капитолина Александровна, Людмила приедет иммедиатман [2] . У них два часа дается на завтрак, она возьмет такси и приедет.

Капа мутными глазами на него посмотрела.

— Спасибо, здравый смысл. Рафа несколько удивился.

— Вы что такое сказали, я не все понял…

— Если бы была здорова, я б тебя поцеловала… а так ничего, все хорошо. Ты умник, все отлично сделал.

— Я имею еще немного времени. Можно мне у вас посидеть?

Капа опять закрыла глаза.

— Можно. Даже хорошо.

Некоторое время она молчала. Рафа сел у небольшого столика.

— Правда, что у Жаненов новый жилец? — вдруг спросила она. — Ты должен знать. Ты все знаешь.

Рафа спокойно посмотрел на нее.

— Правда. И тоже один русский.