Дом веселого чародея
Шрифт:
он понял, что это – театр, представление, где хочешь не хочешь, а быть тебе на скромной роли второстепенного лицедея, статиста даже, потому что первенство уверенно захватил хозяин, и уж до самого конца гостеванья, будьте покойны, не уступит никому…
Уразумев это, столичный гость принялся с любопытством разглядывать
– Профессор всех наук! – представил его Анатолий Леонидович. – Чудотворец и волшебник. Что бы я делал без него!
Терновской оказался старым другом хозяина, его правой рукой по делам судейским, сутяжным.
– Неужели и в вашем райском уголке существуют передряги, тяжбы? – очаровательно улыбнулся Б. Б.
– Куда ж от них денешься! Разве что на Марсе…
– А там каналы открыли! – выпалил Анатолий-младший.
– Ах, Анатоль! – Елена Робертовна с деланной строгостью поглядела на мальчика. – Какой ты… – смутясь, подыскивала слово. – Какой ты… ну, как это?
– Оболтус, – серьезно подсказал Дуров.
Говорили о воронежских новостях – о предстоящих гастролях Шаляпина, об открытии новой гостиницы и ресторана «Бристоль», о знаменитом борце Иване Заикине, который вдруг сделался авиатором, окончил во Франции летную школу и нынче разъезжает по русским городам, показывает свои удивительные полеты. Заикина Дуров знал давно, отношения их были чуть ли не дружескими. Восторгался шумно:
– А? Каков? Чертяка, еле фамилию царапает, а вот подите – Париж, дружба с самим Фарманом, всемирная слава… Ах, господа, что может русский мужик!
– Действительно, многое может, – согласился Чериковер, – если б не кабак.
Тут Проню вспомнили. Был такой воронежский, на всю Россию знаменитый силач; во многих борцовских чемпионатах участвовал да ведь каких богатырей кидал на ковер!
– Приятель мой, – вздохнул Дуров.
– И что же? – полюбопытствовал Б. Б.
Чериковер сделал красноречивый жест.
– Сгорел-с.
– А я его хорошо помню, – снова встрял Анатолий-младший. – Он мне деревянных коньков вырезал.
– То-лья! – пропела Прекрасная Елена.
Однако главным предметом разговора сделалось недавнее покушение на губернатора. Взрыв бомбы на Большой Дворянской прогремел на всю губернию, даже в самом Петербурге отозвался. Оттуда летели запросы: кто? При каких обстоятельствах? Раскрыта ли организация? Приказы летели: произвести расследование немедля!
Бомбометателя задержали. Им оказался юнец, исключенный из гимназии, болезненный, хилый цыпленок. Но он молчал, следствие топталось на месте. Угадывая политическую организацию, полиция арестовала десятки людей, однако тайное пока что оставалось тайным, гимназист продолжал безмолвствовать.
– Что за молодец! – восхищался Дуров. – Руку готов пожать, спасибо, разуважил! Его превосходительство! Лучшей мишени не придумать, клянусь честью! А что? Верно, господа! Что клопа раздавить, что этакую высокопоставленную чинушу прихлопнуть…
– Ну, пошел! – Чериковер сверкнул перламутровыми зубами, захохотал, откинувшись на причудливо вырезанную спинку стула.
«Эк его, действительно… орет на всю улицу! – зябко поежился Б. Б. – Влипнешь тут с ним в историю…»
А Дурова и верно несло.
Он видел перед собою душную тесноту переполненного цирка, слышал гогочущую в полумраке галерку… Смех, свист, аплодисменты… «Браво, Дуров! Так их, чертей!»
– Нет, каков трюк! Милостивые государыни и государи! Вот перед вами обыкновенный губернатор, губернатор вульгарис, так сказать… Айн, цвай, драй! Але-ап! И нет губернатора, мокрое место!
– То-лья… – страдающе протянула Елена Робертовна.
– Ну что – То-лья? Что – То-ли-я? – сердито вскрикнул Дуров, досадуя, что прервали, помешали фонтану свободно хлестать.
Глядя на Прекрасную Елену, замолчал, часто-часто мигая.
– «То-ли-я»! – откровенно передразнил. – Пора бы, матушка, по-русски наловчиться…
Елена Робертовна вспыхнула: он знал ее больное место, произношение давалось ей с трудом.
– Да, да, конечно… – Терновской попытался рассеять неловкое молчанье. – Трюк, разумеется, ничего не скажешь. Но и то возьми, дорогой мой: сумасброд, фанатик какой-то кинул бомбу, он, само собой, ответит за нее. Но ведь сколько людей непричастных также пострадают, будут привлечены к делу по одному лишь подозрению…
Маска смеха исчезла с красивого лица. Серьезно, строго даже глянул Дуров на своего друга.
– Что-нибудь с Александром?
– Да нет, бог миловал, пока ничего, но…
– Ему надо скрыться, – сказал Дуров. – Подождать, пока утихнет возня. Затаиться где-нибудь в надежном месте.
– Легко сказать, – задумчиво покачал головой Сергей Викторыч. – Где оно нынче, это надежное место?
Какое цветистое, какое удивительное представление провалилось! И стихи, кажется, не к чему было сочинять.
«Союз науки и искусства»…
Анатолий Леонидович хмурился, покусывая кончики великолепных, любовно взлелеянных усов.
Обед был испорчен. Застольный разговор иссяк, как ручей в засушливое лето. Его пытались оживить, наполнить высохшее русло. Чериковер спросил: что с пеликаном, все прихварывает? Присяжный, помогавший Дурову лепить исполинскую голову, вдруг заинтересовался: не дала ли трещину? Б. Б. полюбопытствовал: что же все-таки с губернатором?
Но нет, напрасно. Затих веселый шум переполненного цирка, галерка умолкла; сиянье ярких ламп померкло в черном куполе… Дуров отвечал рассеянно, односложно: да, пеликан еще прихрамывает, трещин нет, губернатор живехонек, лишь легкие царапины.