Дом веселых нищих
Шрифт:
— Доннер-веттер!
Был он похож на Женьку.
КАК ЗВЯКАЮТ КЛЮЧИ
Едва Роман переступил порог класса, как град «ударов, тычков и пощечин обрушился на него. Кто-то завыл от восторга, кто-то крикнул:
— Бей его!
От боли и неожиданности Роман присел, но, тотчас догадавшись, в чем дело, с необыкновенной поспешностью повернулся и, прежде чем нападавшие успели принять меры, выскочил из класса, пробежал коридор и очутился на дворе. На бегу, ощупав голову, сообразил:
У ворот Роман дождался Крякина. Крякин, прищурившись, внимательно выслушал его и, зевнув, сказал:
— Не люблю драться. Черт с ними!
— Как же черт с ними? — возмутился Роман.
— Сейчас придем, они опять бить будут.
— А мы подождем до начала уроков: при Гликеше не тронут.
— А потом?
— А потом придумаем что-нибудь.
Так и сделали. В школу пришли, когда класс встал на молитву. Появление друзей было встречено сдержанными смешками, но больше ничего не случилось.
Начались уроки.
Крякин, обернувшись, вдруг прошептал спокойно:
— На большой перемене бить нас будут.
Тон у Крякина был такой, словно он сообщил, что их будут угощать пирожными. Сдерживая злость, Роман спросил:
— А мы что же будем делать?
— Придумаем, — ответил Крякин. На последнем уроке он шепнул Роману:
— Дураки они. Кто же пустыми ранцами дерется? Набей-ка свой книгами поплотнее: ранец у тебя тяжелый, — как стукнешь, так сразу с ног долой.
— А ты драться собираешься? — с ужасом спросил Роман.
Крякин кивнул головой.
— Со всем классом?
— Наплевать. Только меня слушай. Если драться умеючи, весь класс разгромим.
Урок подходил к концу. Стрелки классных часов незаметно подвигались к двенадцати, и чем ближе подходила перемена, тем беспокойнее становилось в классе. Все ерзали на своих местах. Роман, чуть пригнувшись, набивал ранец книгами.
За минуту до звонка класс беспокойно загудел. Зелинский, как будто невзначай, громко сказал:
— Из класса не выпускать.
Кто-то зловеще захихикал. Роман вздрогнул и сжал губы.
— Они рассчитывают, что мы удирать будем, — зашептал Крякин. — Вот и поднесем сюрприз.
Роман кивнул головой и, стиснув побелевшие губы, впился в стрелку часов.
«Умирать — так умирать», — подумал он.
Ровно двенадцать.
В классе стало тихо. Сперва в часах что-то захрипело, потом медленный звон возвестил о конце урока. Учительница, чувствуя что-то неладное, оглядела класс, но, кроме застывших в ожидании лиц, ничего не заметила и, собрав книги, ушла.
У дверей по сигналу Зелинского уже собралась кучка ребят. Дверь за учительницей закрылась, и тотчас взгляды всего класса устремились на двух компаньонов. Тут Крякин быстро вскочил с парты и взмахнул ранцем.
Треск и крик. Кто-то свалился. Роман проворно прыгнул в проход между партами и замахал тяжелым ранцем. Первый удар пришелся худенькому рябому ученику Халюпину
Халюпин икнул и мгновенно без крика исчез под партой.
Нападение было неожиданно и быстро. Роман и Крякин вывели из строя сразу несколько человек. Раздумывать было некогда. Четыре дружных руки сыпали удары направо и налево. Класс всполошился. Началась паника. Кто-то уже плакал. Стоявшие у дверей кинулись к месту побоища.
— На парты! — крикнул Зелинский. — Бей сверху!
Кто-то, вскочив на парту, треснул Романа по голове. В глазах сразу позеленело. Дальше стало хуже. Удары градом посыпались сверху. Все дрались ранцами. Мешали друг другу, толкались и лупили как попало.
Роман бил уже не глядя, зажмурившись от боли.
В шуме сражения не сразу заметили, как дверь класса открылась и вошла Гликерия Петровна. Мигом окинув картину боя, она, как на крыльях, порхнула через класс к месту сражения, но ученики уже рассыпались по местам. Только Крякин, стоя на парте, все еще размахивал ранцем да сидевший на полу Роман, вылупив глаза, глядел на учительницу и растирал обеими руками голову.
Гликерия Петровна некоторое время грозно сверкала глазами, затем крикнула:
— На три часа после уроков!
Уроки окончены. Класс сразу пустеет. Товарищи шумят в коридоре, надевая пальто и собираясь разойтись по домам. Хлопает выходная дверь. Крики становятся тише. Вот зачем-то худенький Халюпин забегает на минуту в класс. Он роется в своей парте и выскакивает снова, на прощанье показав Роману язык. Реже хлопает дверь. В последний раз она закрывается с оглушительным треском. Сразу наступает могильная тишина. Роман и Крякин некоторое время молчат, прислушиваясь к незнакомой тишине и оглядывая опустевший класс.
В классе пасмурно. С улицы смотрит серый день. Крякин поднимает голову и, прищурившись, долго глядит на часы.
— Половина третьего, — говорит он.
Роман сердит. Он злобно бормочет:
— Посиди до пяти, тогда узнаешь. Затеет всегда, а потом отдувайся за него.
— Дурак! — фыркнул Крякин. — А лучше бы, если б нас избили?
— Иди к черту!
— Сам пошел туда. Вперед рубль отдай, а потом ругайся.
Роман вскакивает как ужаленный. Никогда еще не хотел он так отвязаться от долга, как сейчас. И он отвяжется сейчас. Слава богу! Колькин рубль при нем.
— И отдам. Подавись своим рублем. Я больше тобой знаться не желаю, — говорит Роман.
— Не знайся, не очень-то нуждаемся.
Роман, стиснув от бешенства зубы, лезет в карман и начинает рыться. Рубль лежал в правом кармане. Странно, почему его там нет? Может быть, он переложил его в левый карман? И он снова ищет, стараясь не глядеть на Крякина, который, как нарочно, следит за каждым его движением. В отчаянии Роман судорожно выворачивает карманы и высыпает на парту все свое имущество. Платок, резинка, циркуль, карандаш, две гильзы из-под патронов. Рубля нет. Роман готов расплакаться. А Крякин смотрит, насмешливо кривит рот.