Дом жёлтых кувшинок
Шрифт:
Алекс понюхал зеленую жидкость и, побледнев, закашлял. Жук поспешил взять у него снадобье.
— Ну и гадость! — прошептал Алекс. На глазах у него появились слезинки.
— Еще бы! — напыжился Жук. — С каждым днем нехристь стареет, и снадобье становится все противней.
Ребята по очереди поднесли носы к бутылочке, последней — Соня. Ей показалось, что Алекс и Жук преувеличивали: снадобье пахло болотом.
— И что теперь с нами
— Если ты упырь, то скоро предстанешь в истинном обличии, — Жук сплюнул сквозь зубы и искоса посмотрел на Соню.
Время шло, однако никто из ребят не стал ни упырем, ни каким-либо другим страшилищем.
— Надо бы проводить Соню, — сказал Алекс и почему-то покраснел.
— Это верно, — Жук поправил косматую прическу и улыбнулся. Теперь его глаза не казались Соне холодными.
— Соня!
Кто-то весьма сердитый кричал во дворе.
— Соня, где ты? Разрази тебя гром!
— Это мой отец, — узнала девочка и бросилась из школы. Филу с грехом пополам удалось починить машину, и Анжела заставила ехать за дочерью. Он был зол, как бык на корриде, и с трудом удержался, чтоб не оттаскать Соню за ухо.
— Где ты шляешься, мерзкая девчонка? — кипятился Фил. — Мать извелась: уроки давно закончились.
— Извини, — буркнула девочка, юркнув в машину. Ей хотелось петь от счастья. Все-таки даже новые смелые друзья не сумели бы защитить ее лучше, чем кабина старого доброго «Фольксвагена».
— До завтра, Соня! — сказал Алекс. Он, судя по всему, запамятовал, что завтра выходной и в школу идти не надо.
Всю дорогу до дома Фил ворчал, но девочка не обращала на него внимания. Единственное, что сейчас волновало Соню, — как пройдет испытание Рики. Бутылочка со снадобьем нагрелась в ее руке к великой радости упырьего нехристя.
Желтые кувшинки
Огонь хлопотал в очаге, помогая готовить еду. Котелок тихо посвистывал, испуская уютный запах. А за окном завывал ветер и мела метель.
В маленьком, заносимом снегом доме, сидя на ковре у огня, играли дети — мальчик и девочка. Неподалеку от них на деревянном стуле сидела седовласая женщина, строгая с виду. Она тревожно поглядывала в окно, пытаясь разглядеть что-то в снежной пелене. Дети играли тихо, чарующие отблески огня в полутемной комнате не располагали к шумным играм.
Женщина волновалась, но не хотела, чтобы дети заметили это.
— Бабушка Руфь, расскажи сказку, — попросила вдруг девочка. Ее звали Тельма, на вид ей было лет восемь. Белокурая, бледненькая, с острыми чертами лица, она, казалось, светилась.
— Да, расскажи, — подхватил ее брат Лий, совсем не похожий на сестру, розовощекий, пышущий здоровьем карапуз с копною смоляно-черных волос и озорно поблескивающими темными глазами. Руфь хотела отказать детям: ей сейчас было не до сказок, но, посмотрев на них, сжалилась.
— Ну, хорошо.
Некоторое время она собиралась с мыслями и, наконец, начала:
«Давно-давно жила маленькая девочка. Больше всего на свете она любила вставать рано поутру и собирать с листьев и травинок капельки росы. Как она это делала? Очень просто! Набирала росинку в соломинку и выдувала ее в бутылочку»…
Руфь замолчала, замерев. У нее кружилась голова и мозг словно обливался горячим свинцом. Дети смотрели на нее испуганно и удивленно, ожидая продолжения сказки.
Руфь рассказывала своим внукам совсем не то, что собиралась рассказать. Вместо сказки про козленка и зайца ее губы сами собой говорили о какой-то собирательнице росы. Неведомая сила принуждала делать это и противиться ей Руфь не могла:
«Девочка собирала росу и выливала в озеро. Благодарное озеро дарило ей цветы — желтые кувшинки с красными сердцевинами. Покачиваясь на волнах, они плыли к девочке. Та ловила их и танцевала на берегу от радости. Озеро, казалось, смотрело на нее с горделивым удовольствием, так, как мать смотрит на послушного и счастливого ребенка. Но однажды озеро захотело взять девочку к себе.
— Иди ко мне! — позвало оно тихим шорохом воды.
Девочка испугалась, потому что озеро никогда раньше не говорило с ней. Бутылочка с росой выпала из ее рук, роса выплеснулась на траву, с которой была снята, и превратилась в кровь.
— Иди же, — увещевало озеро, бурля и клокоча в глубине. — Ты будешь счастлива.
Девочка побежала прочь.
— Стой, — прозвучало ей вслед. — Вернись! Ты не можешь предать.
Из озера в сопровождении мутной воды выпрыгнуло черное чудовище»…
Тельма заплакала. Лий часто-часто заморгал ресницами, готовясь зареветь.
— Бабушка, хватит, мне страшно, — тихо попросил он.
Огонь в очаге затухал, становилось прохладнее. Женщина не понимала, что с ней происходит.
— Замолчите! — крикнул ее устами тот, кто диктовал Руфи свою волю. — Сидите тихо и слушайте…
«Разбрызгивая во все стороны воду и ил, чудовище бросилось за девочкой. Девочка мчалась к лесу, чувствуя за спиной обжигающее дыхание. Ей хотелось оглянуться, посмотреть на чудовище, но было до смерти страшно увидеть его.
Девочка путалась в высокой жесткой траве, редкий кустарник как будто норовил сбить ее с ног. До леса оставалось немного, но последние метры оказались самыми трудными. Густая трава встала стеной, в которую врезалось хрупкое девичье тело. Трава устояла, и девочка повисла в ней, как в гамаке. Черное чудовище настигло ее и потащило к озеру. Холодные воды сомкнулись, желтые кувшинки утонули.»
Снегопад за окном закончился. Руфь испуганно посмотрела на плачущих детей.
— Что с вами, милые? — она бросилась к ним, принявшись успокаивать.
Никто никогда не рассказывал Тельме и Лию таких сказок. Они росли в окружении любви и заботы. Но дети есть дети, они понемногу пришли в себя и уже улыбались, словно ничего и не было.
— Скоро папа придет? — спросила Тельма, накручивая на палец седую прядку бабушкиных волос.
— Скоро, — женщина погладила девочку по белокурой голове. Ей и самой хотелось верить в это, но тревога не оставляла. Лишь на рассвете, когда дети давно спали, кто-то постучал в окно. Руфь, едва живая от бессонной ночи, бросилась открывать.