Дом
Шрифт:
Три дня отдыха, сна, чтобы оправиться от потрясения всего своего существа. Три дня уединения в муниципальной квартире, превращенной в келью отшельника, три дня, чтобы вновь набраться сил, возродиться к жизни. Три дня смерти для общества. Симону Х сказала: мне надо разобраться в себе, понять, где я, куда иду. Он уехал на континент, оставив ее одну на острове. Как в санатории на лечении. Симон верил в Х: он предчувствовал, что скоро найдет ее выздоровевшей.
В воскресенье на рассвете, инстинктивно или по уму, Х охватила неожиданная жажда действия: она решила пойти поплавать.
Утро только начиналось. Свет был чистый. Небо синее, без единой морщинки, без следа белизны, прозрачное. Апрельское небо.
Она покинула поселок и на велосипеде моментально добралась до далекой от всего бухточки на северном побережье острова.
Пляж был пуст. Х одолело искушение – давний рефлекс – присесть, прилечь, подставить тело благодатному теплу кокона из песка и зелени, ласковому солнцу, сияющей природе. Ночной туман давно рассеялся. Все было ясным, четким. На горизонте ни паруса, ни мачты. На суше никого, ни одной живой души. В небе и на скалах редкие морские птицы подстерегали рыбу – где-то далеко, даже не давая себе труда нарушить тишину. Х долго стояла неподвижно, чувствуя, как воздух ласкает ее, окружает, окутывает, позволяя воздуху, и небу, и природе проникнуть в нее, внутрь, напитать ее благодатью, отдать ей свою силу, свой свет.
Море, умиротворенное, живое, мерно дышало. Х шагнула к волнам, вошла в воду. С пляжа была видна ее мощная спина, мускулистая, крепкая, все ее тело, готовое дать себя поглотить бескрайней воде – не для того, чтобы утонуть в ней, распасться на атомы, а чтобы возродиться, воскреснуть. Крупная спина женщины – солидной женщины, сказал бы Симон, на которого можно было опереться, чтобы двигаться дальше по жизни, – спина широкая, колышимая дыханием, прямая, которая в этот самый момент могла бы послужить моделью для статуи божества. Нагота, иллюстрация к бедности, казалась здесь, под солнцем, роскошной.
Войти в море, поплыть, отринуть силу земного тяготения, пусть тебя поднимут, возьмут на себя. Х испытала наслаждение, вода несла ее, укачивала, расслабляла, втягивала, утешала, поглощала – ее, внезапно такую легкую и текучую. Вода была прохладна, но добра, полна жизни, жизненной силы, до чего же хорошо. Широкая улыбка сияла на лице Х.
Плыть.
Плыть в воде острова.
Плыть без колебаний, размашистыми гребками, одной на свете, под солнцем.
Плыть долго.
Покачиваться на волнах, не тонуть.
Жить. Родиться. Возродиться.
Плыть в счастье. Потеряться – найтись – в остром и таинственном счастье заплыва – совсем непохожем на удовольствие от плавания, знакомое завсегдатаям бассейнов.
Плыть, насколько хватает глаз. Пока не станут неразличимы детали пляжа, пока не сольется полоска песка с зеленой массой окаймляющей его растительности. До самозабвения.
Плыть.
Полное погружение в соки жизни, в воды материнского лона. Тайное соглашение между Х и морем. Любовь – разделенная, взаимная, плодотворная. Обещание: море полюбит, примет, одобрит. Понесет, поведет, поможет.
Х была в реальности ощущений, в море и солнце, но одновременно чувствовала, что принадлежит к иному, параллельному миру, который выше мира обычного,
Долгий, бесконечный заплыв.
Искристость брызг, мерцание пены.
Запах йода.
Солнечные искры. Ослепительные, радостные. Пьянящие.
Чудодейственный заплыв, отмывший Х – от всего, от нее самой, – вернувший ее к жизни – и к острову.
Игры. Всплеск радости.
И пляж благих решений, где, обессиленная и сияющая, омытая, свободная душой и телом, Х вновь ступила на твердую землю.
Вода крещения, очистительная, животворная.
Босые ноги. Соломенная шляпа.
Обещания.
Благословенное время.
XIV
Возвращаясь с пляжа, Х встретила Робера. Верный своей любви к старью и антиквариату, он шел к Эммаусу. Он был рад видеть Х: она не давала о себе знать, и ее исчезновение его беспокоило.
В эти дни два света – неразделимых – озаряли события на острове. Тревожный свет, жутковатый и трагический, свет Страстной недели и Крестного пути. И чистый свет весны, возрождения после смерти, с ее разрушительно-веселым хаосом, ведь всякая смерть – возвращение: солнце умирает каждый вечер и каждое утро воскресает.
Эти два огня зажгли в Х настоящую страсть – к избранному острову, празднику чувств, эмоций и треволнений, – и даровали подлинное воскресение – чудом осязаемой любви, наконец-то конкретизированной, всеобъемлющей, истинной любви женщины к земле – и, надеялась она, земли к женщине. Любви, которую она с тем же успехом, но в иных формах, могла бы выразить в чуде плотских наслаждений и высокой ноте эротизма. Эта страсть свершилась на острове, в сокровенности природы, среди весенних ливней и внезапных перемен погоды, когда окна, исхлестанные дождем, дрожат от ветра и струй воды, а пригревающее уже по-летнему солнце вдруг сменяют темные тучи. Глубокая страсть к земле, в которой Х, точно дерево, хотела пустить корни и оставить след.
Чувствительность, глубокое чувство – пусть даже подавленное, – хроническая одержимость островом, сила преодолевать препятствия: Пенелопой ли, Калипсо, в Х было все, чтобы стать героиней. Терять ей было нечего: она могла принять любой вызов. Прощупать все надежды, отправиться на поиски своего золотого руна. Выстроенная испытаниями, своим домом, островом – своей любовью, – отмытая, мускулистая, укрепленная долгим заплывом, она могла взойти к высшей форме человеческой жизни, к царственности. К жизни солнечной, и чистой, и прекрасной.