Дома костей

Ллойд-Джонс Эмили

– Его здесь нет, сэр.

– Знаю. – Он говорил с ней, словно она ребенок, и это ее оскорбляло. – Вот потому-то я и должен забрать у вас дом. И потом, нехорошо это, когда трое детей живут совсем одни. Тебя следовало отослать в работный дом в городе, как только стало ясно, что дядя вас бросил. А твоей младшей сестре было бы лучше в сиротском приюте. По крайней мере, не выглядела бы голодной и оборванной.

«Дядя нас не бросал». Эти слова уже вертелись у нее на языке, но она не произнесла их. Ведь бросить их он вполне

мог. Дядя был игроком и пьяницей, слишком увлеченным собственными удовольствиями, чтобы отказываться от них ради близких.

– Я могу выплатить дядины долги, – сказала Рин.

Эйнон откинулся в кресле, слабая улыбка коснулась его губ. Он указал ладонью на стол рядом с собой.

– Можешь оставить деньги здесь.

Рин не шевельнулась. Эйнон тоже, улыбка словно приклеилась к его губам.

– Денег у тебя нет, да? – спросил он. И покачал головой с видом благосклонного правителя, одаряющего мудростью строптивых подданных. – Вот что я тебе скажу, Адерин: пустым обещаниям, как и пустым угрозам, грош цена.

– Они не пустые, – возразила она. – Тот путник, Эллис, нанял меня в проводники. Как только он мне заплатит, вы получите свои деньги.

Улыбка застыла на губах Эйнона.

– У него столько наберется?

– Да. – Рин пожала плечами. – Он сказал, что он из Каэр-Аберхена.

Услышав название крепости князя, Эйнон стиснул зубы.

– И как же его фамилия?

– Он ее не назвал. – Рин снова пожала плечами. – А разве это важно?

– Да, важно, – с застывшей улыбкой заявил Эйнон, – потому что у кое-кого из нас свои дела с князем. И его подопечным следует оказать радушный прием.

Если бы Рин пообещали радушный прием таким тоном, она бросилась бы наутек. Впрочем, отношения знатных особ между собой ее мало интересовали.

– Я могу заплатить вам, но понадобится некоторое время.

Эйнон медлил в нерешительности, и на миг сердце Рин замерло. Возможно, у нее все получится, но пока это лишь предположение.

Но вот он покачал головой.

– Нет-нет, мне нужны деньги – как и остальной деревне. Зима обещает быть суровой, вот почему я спешу пополнить запасы провизии в амбаре. Потому и продаю железо от изгороди и потому собираю деньги со своих должников. Как видишь, все это на благо деревни.

От разочарования Рин показалось, что она утратила опору под ногами. Однако через миг ее чувства окрепли, переросли в гнев, вспыхнули в глубине души жарко, как уголь. Как самодовольно он это произнес, как уверенно, будто одним движением раздул это пламя.

И оно взметнулось.

– Но ведь далеко не все наши деньги пойдут на пополнение запасов, верно? – спросила она.

Притворная доброжелательность слетела с лица Эйнона.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – отозвался он.

Рин обвела взглядом комнату.

Ковры поражали яркостью алого и синего цветов, красители для них явно привезли издалека. Отполированный до блеска стол сиял, чайная чашка на нем была изготовлена из тонкого фарфора. Висящий на стене гобелен украшал вышитый портрет давно почившего короля.

Комната

была красивой. И гораздо более роскошной, чем позволяло положение Эйнона.

– Налоги, которые мы вам платим… – заговорила Рин. – Они предназначены для князя кантрева, так? Но все ли они попадают к нему в казну? Досадно будет, если князь узнает, – продолжала она. – И если его подопечный сочтет нужным доложить ему…

Угроза была жалкой, почти ничтожной. Она даже не знала, в самом ли деле Эллис знатная особа или же просто чей-то внебрачный сын, а может, просто хорошо одетый ремесленник. С другой стороны, наверняка этого не знал и Эйнон.

Эйнон поднялся со своего места. Его взгляд стал суровым, губы сжались в тонкую линию. Он застыл, на голову возвышаясь над Рин. Вынужденная смотреть на него снизу вверх, она ощутила, как в груди поднимается негодование.

– Ты ступила на очень опасный путь, Адерин. – Он понизил голос, чтобы не услышал слуга за дверью. – Не стоит доверять всем слухам подряд, моя дорогая девочка.

У Рин в голове запульсировала боль, мышцы на шее натянулись. Она пыталась дышать ровно, заставляла себя сохранять спокойствие. Она терпеть не могла чувство беспомощности, от него ей хотелось швырять о стену одну за другой все дорогие безделушки, какие найдутся в этом доме, пока Эйнон не поймет наконец, что такое потеря.

– По крайней мере, – отозвалась она, – не трогайте изгородь.

– А то что? – Он скептически рассмеялся. – Бросишь у моего порога труп?

Она закрыла глаза. Он вряд ли прислушается к ее словам, но произнести их она обязана.

– Нет, – сказала она, – мне не придется. Любой мертвец, который появится в деревне, придет по своей воле.

Несколько чувств сменилось на узком лице Эйнона: удивление, страх, потом гнев. Как будто угроза исходила от нее, а не от гор. И он мог устранить эту угрозу, заставив замолчать единственную девушку.

Повернувшись, она решительным шагом покинула его дом.

Глава 8

Для Эллиса время приема пищи было еще и временем работы.

Одна из женщин, вырастивших его, кухарка, давным-давно отчаялась отучить его рисовать за обеденным столом. Сколько бы раз он ни оставлял на пергаменте пятна овсянки или сыра, он продолжал работу – пальцы двигались по карте, строили ландшафты, пользуясь только линиями и расстояниями.

Ранний ужин в «Рыжей кобыле» он съел, держа в одной руке ложку, а в другой – завернутый в обрывок пергамента грифель. Наброски Колбрена складывались в единое целое. Если его карта будет пущена в обращение, путникам уже не придется ночевать в лесу, в криво натянутых палатках. Эллис обошел всю деревню дважды, зарисовывая строения и измеряя расстояния шагами. И теперь он мог бы сориентироваться здесь даже с завязанными глазами – главное, знать отправную точку.