Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая
Шрифт:
Кстати, упомянем, что в конце прошлого столетия и в нынешнем до 12-го года, подле стен Кремля, за Троицкими воротами, где теперь Кремлевский сад, а прежде были заплывшие пруды, овраги и текла Неглинная, по всему этому месту сваливалась всякая нечистота, почти со всех близлежащих улиц. Старый же Каменный мост у Троицких ворот известен был всей Москве как первое разбойное место того времени. Под его клетками, или сводами, особенно под девятой клеткой, постоянно жили в самовольно построенных избах всякие воры, мошенники и душегубцы, так что возле Неглинной, в этой местности, опасно было не только ходить, но даже и ездить.
Таким образом, Валуев принял Кремль в развалинах, хотя, может быть, и живописных, но в иных местах угрожавших совершенным падением. Таков, напр., был длинный корпус Хлебенного, Кормового и Сытного дворцов, мимо которого воспрещено даже было ездить, чтоб от сотрясения мостовой и в самом деле не обвалить всего здания; 30 лет и не ездили по этой улице. Помянутые дворцы, однако ж, простояли эти 30 лет и были сломаны уже при Валуеве. Если в XVIII ст. дворец постепенно приходил в разрушение от всякого рода нечистоты, то в начале XIX века он окончательно был разрушен в видах чистоты и опрятности. Валуев был великий, самый горячий охотник до чистоты, опрятности и порядка. Вступив в управление дворцом, он не замедлил представить государю, что многие из кремлевских зданий «помрачают своим неблагообразным видом все прочие великолепнейшие здания», разумея под последними соборы и новопостроенный дворец. Он вообще не любил ничего ветхого, ржавого, покрытого цветом древности, что так дорого для записных археологов, да и вообще для людей, которые в памятниках старого быта видят не одни только ржавые развалины, но чувствуют в них веяние истории, присутствие прожитых идей, чему всегда откликнется развитое образованием чувство уважения к древности, высказавшееся даже в распоряжении Екатерины II «О содержании старинного строения, не переменяя ни в чем».
Если б была полная воля и не мешало некоторое
Тотчас по вступлении в управление дворцами, делая и соображая разные приготовления к предстоявшей коронации. Валуев во всеподданнейшем донесении государю Александру Павловичу, 29 мая 1801 г., представлял, между прочим: «Два артикула, обращающие на себя особенное внимание: Сретенский в Кремле собор, построенный несколько веков на сваях, давно уже сгнивших, и Гербовая башня (прежние Колымажные, или Красные, ворота), делающая только вид (!) при въезде от Боровицких ворот, в которые никто почти из благородных людей не ездит, находятся в крайней и чрезвычайной ветхости, о коей около четырех лет рапортовано было покойным гофмейстером князем Гагариным. Оба сии здания угрожают скорым и неминуемым своим падением и от того могущим случиться великим повреждением как дворцу и прочим к оному принадлежащим строениям, нужным для помещения свиты, так и проходящим разного рода людям, ежели сие падение приключится, основываясь на свидетельстве архитекторов. Во избежание всякого нечаянного вреда, осмеливаюсь представить сии здания сломать как можно скорее, и на сие имею счастие ожидать Высочайшего повеления». Государь на первый раз затруднился этим представлением, и вызывая Валуева в Петербург, для личных объяснений вообще о приготовлениях к коронации, писал к нему, между прочим, от 4 июня: «Не оставте взять и план той части города, в которой стоят Сретенский собор и Гербовая башня, о коих вы представляете, что по ветхости их и опасности неминуемо должно их разобрать, — переговоря о сем наперед с графом Иваном Петровичем Салтыковым (главным начальником Москвы), не произведет ли уничтожение сих древних зданий какого-либо предосудительного замечания?» Повеление испрошено было при личном объяснении, и осенью эти древности были разобраны и на месте их выровнена площадь. Затем в последующие десять лет Кремль и дворец были очищены от всех ветхостей и безобразных зданий. В 1803 г. сломаны часть Потешного дворца, примыкавшая к городовой стене у Троицких ворот, и часть корпуса, в котором были Хлебенный и Кормовой дворцы, стоявшие на угол к Троицким же воротам; в 1806 г. продан с аукциона и Цареборисовский Годуновский дворец; в 1807 г. сломано Троицкое подворье с церковью Богоявления, где впервые провозглашено было избрание на царство Михаила Романова; в 1808 г. сломаны все здания Заднего государева двора с дворцами Кормовым, Хлебенным, Сытным, стоявшие подле этого подворья. На месте их построена Оружейная палата (ныне казармы) и три Кавалерские корпуса, для помещения свиты. Позднейшие переделки и перестройки совершенно очистили Кремль и дворец от многих древних строений, в иных местах даже с бутовыми фундаментами. Оставшиеся здания, Грановитая палата, Каменный Терем с верховыми церквами и Потешный дворец большею частию значительно переделаны; Терема же возобновлены в древнем вкусе. Заметим, в заключение, что направление, данное Валуевым, коснулось не одних только древних зданий, но и вообще всяких древностей, остатков старой жизни и быта, какими в его время еще полны были кладовые кремлевских и старых загородных дворцов. Все, что не имело цены, т. е. что не было золото или серебро, было также за ветхостию и негодностью уничтожено или продано с аукциона «на Неглинную», как тогда говорилось, т. е. в лавки всякого старья и тряпья, существовавшие на Неглинной в Железных и Лоскутных рядах. В это время невозвратно погибло много таких именно вещей, которые охотниками и археологами ценятся дороже золота. А стремление давать всему опрятный крашеный вид, впоследствии, было до того доведено, что дубовые двери и ворота во всем городе обязательно стали красить под дуб, а железные древние вещи, каковы, напр., латы, щиты, конская броня, даже пушки, хранимые в Оружейной палате, стали красить черною краскою с карандашом, под цвет железа. Так были закрашены редкие и превосходнейшие памятники древнего вооружения. Подобно тому, закрашивались на стенах древних зданий, напр., у Каменного Терема, прекрасные подзоры и украшения из разноцветных изразцов, или кахлей. А что забавнее всего: эти украшения, замазанные мелом, вохрою или другою краскою, иногда на масле, раскрашивали потом красками в древнем вкусе. Это мы видели (в 1854 г.) и на прекрасных изразцовых ценинных украшениях собора в Воскресенском монастыре, именуемой «Новый Иерусалим» [82] . Не говорим о других подобных подвигах блюстителей чистоты и покраски и всякого рода возобновлений.
82
См. нашу статью об этом соборе в «Памятниках древнего русского зодчества… изд. Ф. Рихтером» (М., 1854. Тетр. 4).
ГЛАВА II
Внешний вид дворца и наружные украшения зданий. Резное деревянное дело: древнерусская и немецкая фигурная резьба, вошедшая в употребление при Алексее Михайловиче. Общий обзор внутреннего убранства комнат, или хоромного наряда. Комнатная живопись, стенное и подволочное письмо. Царские места, или престолы, троны. Меблировка царских палат и хором. Частный обзор некоторых комнат: Передняя, Комната, Крестовая, Опочивальная, Мыленка.
Внешний вид дворца в конце XVII столетия представлял чрезвычайно пеструю массу зданий самой разнообразной величины, разбросанных без всякой симметрии, единственно по удобству, так что, в строгом смысле, дворец не имел фасада. Здания теснились друг подле друга, возвышались одно над другим и еще более увеличивали общую пестроту своими разнообразными крышами, двускатными, епанечными, в виде шатров, скирдов, бочек, с прорезными золочеными гребнями и золочеными маковицами наверху, с узорочными трубами, искусно сложенными из поливных изразцов. В иных местах возвышались башни и башенки с орлами, единорогами и львами вместо флюгеров. По свидетельству итальянца Барберини (1565 г.), кровли и куполы на царском дворце покрыты были золотом; по карнизу Средней Золотой палаты вокруг шла надпись медными вызолоченными словами, в которой значилось: «В лето 7069 августа. повелением благочестивого и христолюбивого. царя и великого кнзя иоанна Васильевича всея России, владимерского. московского. ноугородского. царя казанского. и царя астраханского. гдря псковского и великого кнзя тверского. югорского. пермского. вяцкого. болгарского. и иных гдря земли ливонские. града юрьева и иных. и при его блгородных чадех, царевиче иване: и царевиче феодоре иоанновиче всея России самодержце» [83] .
83
Когда в 1752–1753 гг. палаты Средняя Золотая, Столовая и Ответная, с принадлежащими к ним покоями, были разобраны для постройки на их месте нового дворца, то с кровли Золотой палаты было снято 720 пудов 21 1 /2 ф. медных листов и разных подзорных и других украшений, именно: листов 1858, полулистов больших и малых 112, резаных в четверть листа 21, угольников 252, слуховое дверцо 1, спусков длинных в аршин и в полтора аршина 30, гвоздей заклепных 18 1 /2 ф., подзорных штук с надписью словами (с Золотой палаты) 63, подзорных штук росписных травами 54, мелких разных штук 3 п. 32 1 /2 ф. Сверх того, в числе железа: конь ломаный и конь целый, с флюгеров. Медь была отправлена в С.-Петербург «для обивания в Воскресенском Новодевиче монастыре на церквах глав». Впрочем, за доставленный материал монастырь заплатил деньги. Железо, 200 пуд, отдано в Донской московский монастырь на кровлю построенной там колокольни и тоже в цену, впрочем, со сбавкою, яко за железо старое. Относительно подзорных медных штук с надписью словами, собранных с карниза Золотой палаты, заметим, что в мае 1753 г., во время присутствия двора в Москве, барон Черкасов полюбопытствовал было эту надпись видеть, между тем как она, собранная литера под литеру, была уже отправлена в Петербург вместе с прочею медью. По этому случаю заведовавший кремлевскими постройками генерал Давыдов ответил, что «оная палата строена, как та надпись значит, при царе Иоанне Васильевиче», и поспешил уведомить генерала Фермера, в Петербурге, чтоб «оную надпись там приказать отыскать и никуда в дело ее не употреблять, понеже может быть оная спрошена будет сюда (т. е. в Москву); а оная надпись была вокруг той палаты по карнизам». Фермер при письме от 3 июня 1753 г. прислал точную копию надписи, известив при том, что листы с той надписью в дело употребляться не будут. (Дела Гоф-интендантской конторы.)
Кровля Каменного Терема первоначально украшена была, в 1637 г., репьями, наведенными золотом, серебром и красками [84] . Впоследствии она была вызолочена, как можно заключить из того, что в начале XVIII столетия верхний покой Теремного дворца, древний Чердак, или собственно Терем, назывался Золотым Теремком. Некоторые из дворцовых зданий покрывались по тесу белым железом с опайкою английским оловом; но в большом употреблении, особенно на деревянных хоромах, были кровли гонтовые, крытые по-чешуйному; их красили обыкновенно зеленой краской.
84
"Расходные книги Казенного приказа в Арх. Оружейной палаты, № 958.
Нигде, однако ж, не являлась в такой степени вычурная пестрота и узорочность, как во внешних архитектурных украшениях и разного рода орнаментах, располагавшихся обыкновенно по карнизам, или подзорам, зданий, в виде поясов, по углам в виде лопаток или пилястр и колонок; также у окон и дверей в виде сандриков, наличников, колонн, полуколонн, капителей, шпренгелей, гзымзов, дорожников и т. п., узорочно-вырезанных из дерева в деревянных и из белого камня в каменных зданиях, В резьбе этих орнаментов между листьями, травами, цветами и различными узорами не последнее место занимали эмблематические птицы и звери: орел, лев, единорог и даже мифологические — гриф, птица Сирии и т. п. Михалон Литвин, писатель XVI века, говорит, что вел. кн. Иван Васильевич украсил дворец свой каменными изваяниями, по образцу Фидиевых [85] . Мы не знаем, что он разумел под этими изваяниями, но во всяком случае, его свидетельство любопытно как общий отзыв о тогдашних украшениях дворца.
85
Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, изд. Н. Калачовым. М., 1854. Отд. V. С. 33.
В древнее время резное дело, по рисунку и по исполнению, отличалось тою же простотою, какую и теперь мы видим в украшениях крестьянских изб. Само собою разумеется, что в украшениях княжеских и боярских хором резное дело выказывало больше затейливости и замысла, больше тщательности и чистоты в работе; но характер художества, в своих приемах, оставался тот же. Рисунок или, выражаясь древним термином, ознаменка вполне зависела от иконописного стиля, всегда рабски, почти по трафарету, переводившего искони принятые, заученные образцы. Порабощение рисунка известным, раз навсегда освященным, типам лишало художников необходимой смелости и возможности самостоятельно выдвинуться вперед из угнетающей и отупляющей среды заученных приемов и разных технических и символических преданий, лежавших тяжелыми цепями на всей художнической деятельности наших предков. В отношении резного дела угнетающая сила таких, приемов и преданий и происшедшее отсюда совершенное искажение или крайнее младенчество рисунка особенно обнаруживались в изображении животных, птиц, зверей, человека. Подобные изображения XVI и XVII ст. и в барельефах, и в целых болванах очень часто напоминают то первобытное искусство, какое находим только или у народов глубокой древности, или у дикарей, вообще на первой ступени гражданского развития. Вот почему, напр., иконы, писанные русскими иконописцами в конце XVII ст., приняты были в Европе за памятники Х или XII столетий.
В изображении растений, так называемых трав. плодов и т. п., рисунок был, конечно, свободнее: но и здесь он был связан теми же заученными образцами, беспрестанно повторяемыми и в больших, и в малых размерах и обнаруживающими вообще или скудость и сухость, или раболепство воображения художников. К тому же травная резьба, более или менее замысловатая, носила название фрящины, фряжских трав, что также указывает на чуждое ее происхождение, именно из Италии и, может быть, не раньше XVI века [86] . Древнейшие травные украшения значительно отличаются от этой фрящины и всегда сохраняют тип своих византийских образцов. Полный простор и для воображения, и для рисунка, как равно и для самой техники резного дела, представлялся у нас в разнородном и разнообразном сочетании простых геометрических фигур, чем особенно и красовались резные украшения хором и вообще всякая резная работа. Едва ли не здесь только должны мы искать старинное наше изящество и красоту и старинный, чисто русский узорочный вкус. Здесь древнее резное художество было, так сказать, на своей ноге. Не умея порядочно рисовать, знаменить, животных и растения и потому боясь выступить с плоской порезки только по поверхности дерева, т. е. доски или столба, в высокую оброчную горельефную резьбу из дерева, которая деревянный брус или столб обращала в хитрое сквозное сплетение различных изображений, — древняя русская резьба вполне удовлетворяла своим вкусам вырезкою на ровной гладкой плоскости простых геометрических фигур, как мы упомянули, разных косиц и прямей, зубчиков, городков, киотцов, клепиков, ложек, желобков, звездок, или вырезкою из брусков и кругляков, маковиц, кубцев, дынь, грибков, репок, кляпышев, горбылей и т. п. Превосходный и самый характерный памятник древней русской резьбы есть деревянное царское место в московском Успенском соборе, устроенное в 1551 г. царем Иваном Васильевичем. Вместе с другими подобными памятниками, оно дает самое полное и верное понятие об архитектурных типах своего времени и о характере резных узорочий. какими украшались хоромы царские и вообще хоромы людей богатых и достаточных. Можно полагать, что тот же характер резьбы господствовал в наших древних постройках и внутренних убранствах не только в XVI, но также в XV, а может быть, и в предыдущих столетиях, ибо он создался постепенно на своенародной почве, своенародными силами, претворяя все заимствованное в своеобразный чисто народный тип. К тому же в те века не много было причин, которые могли бы слишком резко изменить вкус предков, ибо до XVI ст. и чужое, которое приходило к нам и могло иногда служить образцом, мало чем было выше своею туземного. Только с эпохи Возрождения искусств, прямое влияние которой нас не коснулось, мы стали отставать от общего движения не по дням, а по часам и успели сохранить свою художественную старину даже до конца XVII ст. в таком виде, что европейцы, судя по типам и способам работы, как мы заметили, относили ее к Х веку. Резное дело с тем же своенародным характером сохранилось до второй половины XVII ст., когда при царе Алексее, на смену старины, к нам принесена резьба немецкая, фигурная, тоже в стиле Возрождения, но с немецкою, или готическою, его обработкою. Мы упоминали, что такою резьбою была украшена новая Столовая царя, построенная по вымыслу немецкою инженера-архитектора Декенпипа в 1660 г. Затем в 1668 г. в том же стиле украшены хоромы Коломенского дворца и Столовая царевича Алексея Алексеевича во дворце Кремлевском — резчиками, большею частию поляками или белорусцами, вызванными или вывезенными из покоренных перед этим временем белорусских и литовских городов: Полоцка, Витебска и Вильны.
86
Именем фрящины, ни всему вероятию, предки наши исключительно обозначали лишь тот род травных украшений, который в это время господствовал в Италии, откуда перенесен и к нам. Травы, узоры, цветы, листва, всякие детали этого рода отличаются особенным присутствием узорочных, травных форм античной, особенно римский древности, возрождение которой в Италии относится к этой же славной для искусства эпохе. К нам, конечно, принесены были не какие-либо высокохудожественные создания тогдашних великих мастеров, а, так сказать. обычные, рядовые, повседневные формы тогдашних украшений, во вкусе этого Возрождения. По характеру эти травы значительно отличаются от трав византийских, а также и от северных, или готических.
С новым мастерством принесено было и мною новых снастей, или инструментов, до тою времени мало известных русским мастерам. До сих пор эти инструменты сохраняют печать своего немецкого происхождения в своих немецких названиях: гзымзумбь, шерхебль, шархенбь, нашлихтебль, как именовали их в то время. Еще больше таких же немецких, а отчасти и польских, имен явилось вместе с самыми предметами новой техники. Многие слова русский ремесленник даже и не выговорил правильно и не приискал собственною, всегда точного и меткого, имени подобным заморским струментам и снастям, а равно и резным фигурам: так они были новы и чужды ею сведениям. С того времени в резных украшениях хором, внутри и снаружи, как равно и в украшениях разной мебели, появились карнисы, гзымсы или кзымсы, шпленгери, также шпренгери (щиток), каракштыны или кракштыны (кронштейны), фрамуги (кружало), коптели (капители), базы (подушки), заслупы (род столбов), скрынки (киотцы), скрыдла (фигура вроде крыла), — штапсалькелен или штапзгалкелен с лескою, штапгалнке с лескою, штапганен с лескою, цыроты, цыротные травы, фруфты, флемованные дорожники и т. п. Такими-то словами стали и русские мастера обозначать разные части новой фигурной или обронной резьбы. Вдобавок стали резать резьбу по печатным немецким мастерским лицевым книгам, т. е. по рисункам. Две таких книги в 1667 г. взяты были во дворец из Воскресенского монастыря, патриарха Никона, келейные, по которым он украшал храмы этого монастыря. С образцами и характером этой резьбы, во вкусе Возрождения, могут познакомить нас некоторые предметы из старинной царской мебели, сохранившиеся до сих пор, а главным образом многочисленные иконостасы московских городских и загородных церквей, построенных в конце XVII ст., а также и каменные ростески, т. е. резные, равно и кахельные украшения окон, карнизов и других частей в зданиях, построенных около тою же времени.