Домашний фронт
Шрифт:
Майкл зашел в тупик в буквальном смысле. Он пытался дать Джолин свободу, позволил ей горевать, а она словно уходила под воду и тянула их всех за собой. Он не знал, что делать.
Послышался звонок переговорного устройства.
— Майкл? Присяжные вышли.
Поблагодарив секретаря, Майкл схватил пальто. Через несколько минут он уже шел по Второй авеню под моросящим холодным дождем. По мокрым улицам ветер нес мокрые клочки бумаги и почерневшие листья, которые прилипали к окнам, автобусным остановкам и ветровым стеклам автомобилей.
Войдя в здание суда, Майкл стряхнул капли дождя
Неподалеку от входа собрались журналисты. На прошлой неделе и Си-эн-эн, и «Фокс Ньюс» передавали репортажи из зала суда.
— Майкл!
Они размахивали руками, подзывая к себе.
— Пока никаких комментариев, парни, — сказал он, на секунду притормозив, а затем прошел в зал и занял свое место за столом защиты.
Родители Келлера, остановившиеся в местной гостинице, появились через несколько минут.
Когда судебные приставы ввели Кита, свободных мест в зале уже не осталось. После нескольких месяцев, проведенных в тюрьме, Кит выглядел бледным и осунувшимся. Ему позволили обнять родителей — на пару секунд, — и он занял место на скамье рядом с Майклом.
— Как вы? — спросил Майкл.
Кит пожал плечами. На секунду морской пехотинец превратился в молодого парнишку, который может провести всю жизнь в тюрьме; и что еще страшнее, в той тюрьме, которую он построит себе сам.
— Прошу всех встать, — сказал судья, занявший свое место.
Вошли присяжные. Майкл пытался прочесть ответ в их глазах, но они не смотрели в его сторону — ничего хорошего это не предвещало.
— Вы вынесли вердикт по делу «Штат Вашингтон против Келлера»?
— Да, ваша честь, — ответил старшина присяжных.
— Огласите.
После описания дела и состава преступления старшина объявил:
— По обвинению в убийстве первой степени жюри присяжных признает подсудимого невиновным.
Майкл с облегчением вздохнул. Сзади до него донеся какой-то шум — люди перешептывались.
— По обвинению в убийстве второй степени мы признаем подсудимого виновным.
Зал взорвался. Судья несколько раз призывал к тишине. Майкл слышал, как заплакала миссис Келлер.
— Мы подадим апелляцию, Кит, — поспешно сказал он.
Келлер посмотрел на него, он выглядел постаревшим.
— Нет, не нужно. Я это заслужил, Майкл. И это не убийство первой степени. Вы хорошо потрудились. Они знают, что я не хотел ее убивать. Вот что для меня важно. — Он отвернулся и обнял родителей.
Помощники, трудившиеся над этим делом, окружили Майкла и стали поздравлять с победой — обвинение в убийстве первой степени удалось отбить. Он знал, что это дело станет прецедентным в штате Вашингтон, а также во всей стране. Присяжные поверили в посттравматический стресс. Они поверили, что у Кита не было намерения убить жену. Для молодых юристов, еще не знающих, какая пропасть может разделять закон и справедливость, это был повод для торжества. Просто победа в почти безнадежной ситуации. Они больше не вспомнят о деле Келлера, разве что в юридических терминах. Они не вспомнят о Ките, который будет сидеть за решеткой, страдая от ночных кошмаров.
— Я заслужил тюрьму, — сказал ему Кит. — Я вам говорил это с самого начала. Может, вы правы, и война повредила мне мозги, но Эмили мертва,
— Вы не хотели.
— Важны не намерения. Действия. Так любил повторять наш инструктор по строевой подготовке. Нас судят не по намерениям, а по делам. Я тысячу раз хотел признаться Эмили, что со мной не все в порядке, но так и не сделал этого. Скажи я ей правду, может, у нас был бы шанс. Спасибо вам, Майкл. Правда, спасибо.
Судебный пристав увел Кита.
Майкл стоял, пока все не ушли и зал судебных заседаний не опустел. Келлеры благодарили его, и Плотнеры тоже, а он не знал, что им отвечать. Он сделал все, что мог, для их сына, и этого оказалось почти достаточно. Майкл вспомнил слова отца о проклятье защитника по уголовным делам — о призраках. Он знал, что это дело будет долго преследовать его. И до конца жизни его будет мучить вопрос: мог ли он сделать больше, если бы не выставил Кита в качестве свидетеля?
По дороге домой Майкл снова и снова проигрывал в голове судебные заседания, пытался проанализировать разные варианты, понять, как бы они повлияли на результат. Затем стал готовить аргументы для следующей стадии суда — призыв проявить милосердие и смягчить наказание…
Но когда он вошел в дом, эти мысли тут же вылетели у него из головы. С первого взгляда стало ясно, что дочери ссорятся. Глаза Лулу были заплаканными и красными, Бетси на нее кричала.
— Нечего ей тут командовать! — бросилась к отцу Лулу.
Бетси закатила глаза и, фыркнув, вышла из комнаты. Майкл не мог этого вынести. Только не сегодня! Он взял Лулу на руки.
— Где мама? — Вопрос прозвучал резче, чем он рассчитывал.
Лулу смотрела на него сквозь слезы.
— В своей комнате. Мама нас ненавидит.
— Мне нужно с ней поговорить. — Он попытался спустить дочь на пол, но та обвила его, словно плющ, и заплакала еще сильнее. — Черт возьми, Лулу…
— Ты с-сказал п-плохое слово.
— Знаю. Прости. — Майкл поцеловал ее в щеку и все-таки поставил на пол. — Стой тут.
Он прошел к комнате Джолин, постучал и открыл дверь.
Она сидела на кровати. Волосы растрепаны, в руках запечатанное письмо Тэми.
— Прочти его! — резко сказал он.
Джолин не пошевелилась.
Увидев на тумбочке открытое вино, Майкл подошел и схватил бутылку.
— Хватит, Джо.
Она протянула руку.
— Перестань…
— Что перестать? — крикнул он. — Любить тебя? Хотеть тебя? Беспокоиться, что ты допьешься до комы?
Джолин поморщилась: это слово напомнило ей о Тэми.
Майкл увидел, что ее глаза вновь стали пустыми. Она отступала, загоняла боль в дальний уголок сознания, туда, куда ему не было доступа.
— Хватит, — повторил он. — Я был кретином до твоего отъезда. Признаю. Я был кретином, разбил тебе сердце и, возможно, разрушил наши отношения. Возможно, разрушил. Но я изменился, Джо. Я изменился, а тебе, похоже, плевать. Я устал биться головой о бетонную стену, которую ты построила. Ты ничего мне не даешь. И детям. Ничего! А ты ведь знаешь, как это — ничего не получать от родителей. Если наша семья действительно разрушена, то теперь это твоих рук дело. Твоих. У меня больше нет сил.