Домашний зверинец
Шрифт:
Танец так прочно вошел в его привычки, что когда он объяснялся с какой-нибудь дамой сердца, то вставал на задние лапы и делал реверансы, вывернув носки наружу, точно старый маркиз; ему не хватало только шляпы с перьями под мышкой.
В остальное время, впрочем, он оставался желчным, как комический актер, и не вмешивался в домашние дела. С места он трогался, лишь если видел, что хозяин взялся за трость и шляпу. Замор умер от воспаления мозга, которое, по всей вероятности, заработал, когда, не щадя себя, разучивал шотландскую польку, бывшую в ту пору в большой моде. В могиле он вправе сказать, как греческая танцовщица в своей эпитафии: «Будь мне пухом, земля, я так мало тебя тяготила».
Отчего же столь выдающиеся таланты не помогли Замору поступить в труппу г-на Корви? [64] Мы уже были в ту пору критиком достаточно влиятельным для того, чтобы оказать ему протекцию. Но Замор не желал покидать хозяина и пожертвовал своим честолюбием ради любви — жертва, на которую способен мало кто из людей.
Танцора сменил певец по имени Кобольд, чистокровный кинг-чарльз [65] из знаменитого питомника лорда Лаудера. Вид у него был самый химерический: малый рост, широкий выпуклый лоб, огромные глаза навыкате, курносый нос и уши, свисающие до земли. Оказавшись во Франции, Кобольд, знавший только английский, страшно растерялся. Он не понимал команд: привыкший к «go on» и «come here», он не двигался с места, слыша «вперед» или «ко мне» по-французски; только через год он выучил язык новой родины и смог принимать участие в беседе. Кобольд очень любил
64
Цирк дрессировщика Жака Корви (1814–1890) выступал в Париже с 1846 года; выступления проходили под открытым небом в разных кварталах города.
65
Сейчас полное название этой породы «кавалер-кинг-чарльз-спаниель», сокращенно «кавалер».
66
Спой еще немного (англ.).
От кинг-чарльза Кобольда перейдем к гаванской болонке по имени Мирза, которая имела честь некоторое время принадлежать Джулии Гризи [67] , а та подарила ее нам. Мирза бела, как снег, особенно когда примет ванну и еще не успеет искупаться в пыли — привычка, которую некоторые собаки разделяют с птицами. Она нежна и ласкова сверх всякой меры; не собака, а голубка; ее мохнатая мордочка с глазами, похожими на шляпки маленьких обойных гвоздиков, и носом, напоминающим пьемонтский трюфель, забавна донельзя. Каракулевые пряди на ни секунду не остаются в покое и самым живописным образом закрывают ей то один глаз, то другой, отчего она косит, как хамелеон, и вид имеет более чем причудливый.
67
Джулия Гризи (1811–1869) — певица-сопрано, выступавшая в Париже на сцене Итальянского театра, кузина балерины Карлотты Гризи, первой исполнительницы роли Жизели, и певицы Эрнесты Гризи. В первую из них Готье был безответно влюблен, со второй жил в гражданском браке в течение 22 лет, и она родила ему двух дочерей.
Природа, создавая Мирзу, так мастерски подражала искусству, что кажется, будто эта болонка выпрыгнула из витрины игрушечной лавки. Голубая ленточка и серебряный колокольчик на шее и аккуратные завитки шерсти делают ее похожей на собачку из картона, а когда она лает, хочется проверить, нет ли у нее внутри гармошки.
Мирза три четверти суток спит, так что, если бы из нее сделали чучело, жизнь ее не сильно бы изменилась; в повседневном быту она не выказывает большого ума, но однажды проявила смекалку поистине беспримерную. Бонграс, автор портретов Чумакова и г-на Э. Авена, произведших такое большое впечатление на выставках, принес нам, чтобы узнать наше мнение, один из тех портретов в манере Паньеса, на которых краски столь правдивы, а фигуры столь рельефны [68] . Хотя мы жили в самом тесном соседстве с животными и можем привести сотню примеров изобретательности, рассудительности, философического нрава котов, собак, птиц, мы должны признать, что все они совершенно равнодушны к изобразительному искусству. Мы никогда не видели, чтобы кто-нибудь из них обратил внимание на живописное полотно, и анекдот о птицах, слетевшихся клевать виноград на картинах Зевксиса, не кажется нам достоверным [69] . Человека отличает от животного именно любовь к искусству и к украшениям. Ни одна собака не восхищается картинами и не вдевает в уши серег. Так вот, Мирза, увидев прислоненный к стене портрет работы Бонграса, спрыгнула с табурета, на котором лежала, свернувшись в клубок, подбежала к полотну и с яростным лаем попыталась укусить незнакомца, вторгшегося в комнату. Изумлению ее не было предела, когда она убедилась, что имеет дело с плоской поверхностью, которая ей не по зубам, и что перед ней всего лишь обманчивая видимость. Мирза обнюхала картину, попробовала пройти сквозь раму, взглянула на нас обоих удивленно и вопросительно, а затем вернулась на свое место и заснула с презрительным выражением на мордочке: этот нарисованный господин ее больше не интересовал. Черты самой Мирзы сохранятся для потомков: г-н Виктор Мадарас, венгерский художник, нарисовал ее прекрасный портрет [70] .
68
Амабль-Клод-Луи Паньес (1790–1819), ученик Жака-Луи Давида, выставлял в Салоне преимущественно портреты; портретистом был и Шарль Бонграс (1808–1882), написавший, среди прочих, и портрет самого Готье, выставленный в Салоне 1861 года. В том же Салоне Бонграс выставил портреты русского художника Федора Петровича Чумакова (1823–1899) и Э. Авена. Комментатор новейшего издания «Домашнего зверинца» (2014) Ален Монтандон считает — хотя из самого текста это никак не следует, — что полотно, принесенное Бонграсом, было как раз портретом Готье.
69
Это предание о древнегреческом художнике Зевксисе (420–380 до н. э.) обычно приводится как пример реалистической живописи.
70
Виктор Мадарас (1830–1917) — венгерский художник, в 1856–1870 годах учившийся и выставлявшийся в Париже.
Закончим историей Даша. Однажды подле наших дверей остановился торговец битым стеклом, собиравший осколки бутылок. В повозке у него сидел щенок трех-четырех месяцев, которого ему поручили утопить; добряку это претило, тем более что щенок смотрел кротко и умоляюще, словно понимал, какая участь ему уготована. Бедному созданию вынесли суровый приговор, потому что у него была раздроблена передняя лапа. В нашем сердце проснулась жалость, и мы забрали приговоренного к смерти. Позвали ветеринара. Лапу Даша перебинтовали и наложили на нее лубок, но пес постоянно грыз бинты, и вылечить его не удалось: кости не срослись, и лапа висела в воздухе, как культя у человека с ампутированной рукой; впрочем, это увечье не помешало Дашу вырасти веселым, проворным и бойким. На своих трех лапах он бегал не хуже, чем другие собаки на четырех.
Это был настоящий дворовый пес, шавка, в которой смешалось столько кровей, что сам Бюффон затруднился бы их назвать. Даш был некрасив, но подвижная его мордочка обличала живой ум. Казалось, он понимал все, что ему говорят, и выражение его физиономии менялось в зависимости от того, с какими словами вы к нему обращались, бранными или хвалебными, пусть даже вы произносили их одинаковым тоном. Он либо вращал глазами, приоткрывал пасть и начинал нервно дрожать всем телом, либо смеялся, показывая свои белые зубы, и тем самым совершенно сознательно добивался комического эффекта. Нередко он пытался разговаривать. Положив лапу нам на колено, Даш устремлял на нас пристальный взгляд и начинал шептать, вздыхать, ворчать со столь разными интонациями, что невозможно было не принять это за язык. Порой в ходе этого разговора Дашу случалось громко тявкнуть — тогда мы строго смотрели на него и говорили: «Это лай, а не разговор; вы, стало быть, просто животное?» Даш, униженный этим намеком, вновь самым патетическим тоном принимался за свои вокализы. Это называлось: Даш изливает душу. Даш обожал сладкое. Он появлялся в столовой после десерта, когда подавали кофе, и выпрашивал у каждого из гостей кусочки сахара с настойчивостью, которая неизменно увенчивалась успехом. В конце концов он превратил это добровольное пожертвование в обязательную подать, которую взимал неукоснительно. У этого беспородного пса в теле Терсита [71] жила душа Ахилла. Несмотря на свое увечье, он геройски, с безумной храбростью нападал на собак в десять раз более крупных и получал от них ужасную трепку. Подобно Дон Кихоту, отважному рыцарю Ламанчскому, он выходил на бой с победительным видом, а возвращался — с жалким. Увы! ему суждено было пасть жертвой своей отваги. Несколько месяцев назад его принесли домой бездыханным: ньюфаундленд, добряк, на следующий день сломавший хребет левретке, перешиб ему позвоночник. Смерть Даша повлекла за собой целый ряд катастроф: хозяйка дома, где он получил смертельный удар, несколько дней спустя сгорела заживо в собственной постели, и та же судьба постигла ее мужа, пытавшегося ее спасти. То было роковое совпадение, а не возмездие, поскольку оба были милейшие люди, любившие животных, точно брамины, и неповинные в трагической гибели нашего бедного Даша.
71
Терсит — уродливый и трусливый ахейский воин, персонаж «Илиады», вступающий в словесную перепалку с отважным Ахиллом.
Сейчас у нас живет еще один пес — по имени Неро. Но он у нас слишком недавно и еще не обзавелся собственной историей.
В следующей главе мы расскажем о хамелеонах, ящерицах, сороках и других обитателях нашего домашнего зверинца.
NB. Можно подумать, что на днях Неро поужинал с кем-нибудь из Борджиа: беднягу отравили, и первой главой его жизнеописания стала эпитафия.
V
Хамелеоны, ящерицы и сороки
Мы находились в Пуэрто де Санта-Мария, маленькой деревушке на берегу Кадисского залива, где белые домики, обмазанные мелом, стоят на берегу темно-синего моря под лазурным небом [72] . Был полдень, а день выдался такой жаркий, что солнце, казалось, выливало на головы путешественникам расплавленный свинец примерно так же, как гарнизон осажденной крепости выливал из бойниц кипящее масло и смолу на каски осаждающих. Этот маленький живописный порт прославлен в знаменитой песне Мурильо Браво «Los Toros de Puerto» [73] , где галантный лодочник на андалузском наречии говорит сеньоре, усаживающейся в его лодку: «Lleve Vd la patita» [74] , и мы напевали ее припев по-испански так же фальшиво, как поем по-французски, стараясь не выступать за пределы узкой, как кромка простыни, полоски тени, отбрасываемой стенами домов. На городской площади раскинулся рынок, где продавались экзотические товары таких ярких цветов, каким позавидовал бы Зием [75] . Гирлянды алых перцев раскачивались над светло-зелеными арбузами, из которых часть была взрезана, и их розовая мякоть с черными семечками напоминала раковины Южного моря. Гроздья прозрачного янтарного винограда, походившие на турецкие четки, располагались подле винограда синего или пурпурно-аметистового. Круглые горошины нута отливали бледным золотом в плетеных корзинах, а лопнувшие от зрелости гранаты выставляли напоказ рубиновые сокровища. Торговки в красных или светло-желтых косынках, в черных шелковых юбках и атласных туфельках на босу ногу — а ноги эти или, вернее сказать, ножки были не больше бисквитного пирожного! — с бумажными веерами вместо зонтиков от солнца, гордо красовались подле своих овощей, щебеча с прелестной андалузской быстротой. Majos [76] , опираясь на белые палки, в наброшенных на плечо куртках, в шелковых faja [77] , привезенных из Гибралтара и опоясывавших тело поверх жилета от бедер до подмышек, в коротких триковых штанах, открывающих колени, и сапогах из испанской кожи, расшнурованных по последней моде от лодыжек до подколенок, проходили мимо, стреляя глазами и зажимая между большим и указательным пальцами сигареты из алькойской бумаги [78] . Вот одно из действий слепящего средиземноморского света: художника, которые изобразил бы эти фигуры во всей их неприкрытой правде, обвинили бы в фальши.
72
Поездку по Испании Готье совершил в 1840 году и подробно описал в вышедшей тремя годами позже книге «Путешествие по Испании».
73
Быки в Пуэрто (исп.).
74
Поднимите ножку, ваша милость (исп.).
75
Феликс Зием (1821–1911) — французский художник-пейзажист, считающийся предшественником импрессионистов.
76
Андалузские щеголи.
77
Широкий цветной пояс.
78
В городе Алькой в испанской провинции Аликанте работала фабрика папиросной бумаги.
Мы поспешили укрыться от огненного дождя в патио трактира Los tres Reyes moros [79] : патио — это, как известно, внутренний дворик, окруженный аркадами и в точности похожий на античный impluvium [80] . На высоте крыши он покрыт ярко-полосатой тканью, называемой tendido, которую для большей свежести поливают водой. Посередине патио из мраморного водоема бьет тоненькая струя воды, орошающая мелким дождиком кадки с миртами, гранатниками и олеандрами, которые расставлены кругом. Под аркадами стоят диваны, набитые конским волосом, и камышовые стулья; на стенах рядом с кожаными тамбуринами развешены гитары, и когда слабый отблеск света падает на их глянцевые туловища, они вспыхивают в полутьме.
79
Три мавританских короля (исп.).
80
Бассейн в средиземноморском доме (лат.).
Такие же патио можно увидеть в мавританских домах Алжира; нет лучшего спасения от жары. Обычай устраивать такие дворики испанцы переняли у арабов, и до сих пор во многих домах на капителях маленьких колонн можно прочесть стихи из Корана, прославляющие Аллаха или какого-нибудь калифа, давным-давно изгнанного в Африку.
Опорожнив целую алькаррацу холодной воды [81] , мы вошли в дом, чтобы провести сиесту в одной из комнат, выходящих в патио. Глаза наши, прежде чем закрыться, блуждали по низкому потолку этой комнаты, который, как все испанские потолки, был выбелен известью и украшен располагавшейся в самом центре розеткой, составленной, наподобие мяча, из красных, черных и желтых долек. Из центра этой розетки свешивался шнурок или веревка, по всей вероятности, предназначенная для лампы, а на конце этой веревки все время шевелилось какое-то непонятное существо. Мы приставили лорнет к глазу и увидели, что это существо, с таким трудом пытавшееся подняться по веревке к потолку, — ящерица желто-серого цвета и довольно чудовищного вида, напоминающая своими формами допотопных ящеров.
81
Алькарраца — слабообожженный, неглазированный глиняный сосуд с крышкой, который употреблялся в Испании для охлаждения питьевой воды.